Неизведанными путями - Степан Пичугов

Эти частые беседы и споры еще теснее сплотили фронтовиков 11-й роты. Мы решили выступить против наших ближайших и непосредственных врагов — ненавистных нам кадровых. Сначала фронтовики начали обрабатывать солдат-маршевиков 11-й роты, чтобы вместе потребовать отправки на фронт всех кадровых, которые просидели всю войну в тылу. По настоянию фронтовиков провели общее собрание роты, на котором было принято решение об отправке кадровых на фронт.

Узнав об этом, начальство встало на дыбы. В роту приехал сам командир полка полковник Напрушевский и попытался уговорить роту отказаться от своего «странного» решения, но солдаты маршевой роты заявили, что без кадровых они на фронт не поедут. Командир полка, как ни крутился, вынужден был согласиться на отправку кадровых на фронт. Это была первая наша победа.

Вскоре после этого собрания солдаты 11-й роты избрали меня ротным делегатом. Теперь мне часто приходилось бывать на заседаниях полкового комитета, где разгорались самые настоящие бои между большевиками, с одной стороны, и эсерами и меньшевиками — с другой, которых вместе было больше, чем большевиков. Эти словесные сражений явились для меня неплохой политической школой. Уже тогда я начал понимать, что скрывается за трескучими фразами эсеров и умиротворительными речами меньшевиков.

5 мая 1917 года по рекомендации Каминского я был принят членом РСДРП(б). С этого дня вся моя жизнь, помыслы и дела всегда были связаны с нашей славной партией.

Несмотря на то, что большевиков в полковом комитете было меньшинство, они все-таки оказывали большой влияние на солдат, и 107-й запасный полк, состоявший в основном из уральских крестьян и рабочих, считался в Перми революционным полком, не в пример 102-му полку.

В Пермском Совете в это время оказалось засилье эсеров. Большевики были там в меньшинстве. Эсеры опираясь на кулацкие элементы и на украинских самостийников, которых в 162-м запасном полку было несколько рот, повели бешеную травлю большевиков. Когда в июле 1917 года в Перми происходила демонстрация рабочих под лозунгами «Долой 10 министров капиталистов!», «Долой войну!», украинские самостийники приняли самое активное участие в разгоне этой демонстрации. После этого травля большевиков усилилась. Дело дошло до того, что большевикам в Перми пришлось перейти на полулегальное положение и только Мотовилихинский Совет (Мотовилиха — рабочий пригород Перми) смог вести активную борьбу с эсерами.

Ввиду засилья в Перми эсеров октябрьские события не получили в городе должной поддержки. Наоборот, в эти дни в Перми возникает какой-то «совет» по управлению губернией под руководством представителя Временного правительства, куда входили земские деятели, представители союза почт и телеграфа, члены крестьянского совета и представители от партий эсеров и меньшевиков.

Желая избавиться от революционно настроенных фронтовиков, пермские власти стали отправлять их в бессрочный отпуск. В такой отпуск попал и я. Но возвращался я в родное село уже не серым новобранцем, а большевиком.

БОРЬБА ЗА БОЛЬШЕВИСТСКИЙ СОВЕТ

Приехав в конце декабря 1917 года в Тютняры, я застал там мало обрадовавшую меня картину: всеми делами волости по-прежнему правил бывший старшина кулак Букин, переизбранный при Керенском председателем волостной управы. Что же касается Совета крестьянских депутатов, то, не имея фактической власти, он вообще ни во что не вмешивался и ютился где-то на задворках. Председателем его был Иван Тряпицин, именовавший себя эсером. Он занимался разбором заявлений солдаток на отпуск им дровишек из сухостоя и валежника, собирал разные пожертвования для семей погибших на фронте и ведал другими благотворительными делами. Большего он и сам, видимо, не добивался.

Вскоре после приезда я пришел в Совет, где встретил большевистски настроенных фронтовиков Киприянова Ивана Тихоновича и Димитрина Павла Яковлевича, зашедших тоже поинтересоваться делами Совета. Они, как и я, тоже не были удовлетворены его деятельностью. Мы считали, что после Октября вся власть в волости должна полностью принадлежать Совету, а тут Совет какой-то ублюдок, а не хозяин, как ему полагалось быть. Мы высказали свое мнение Тряпицину, на что он ответил, что, дескать, такова воля большинства членов Совета, он тут ни при чем. Когда мы ознакомились с Советом поближе, то увидели, что в своем большинстве он состоит из местной интеллигенции, которая следовала эсеровским заповедям; кроме нее, в Совете было много так называемых «крепких хозяев», попросту кулаков. Мы поняли, что такой Совет не способен осуществить чаяний и стремлений беднейшего крестьянства и решили изменить его состав. Но как это сделать? Букин чувствовал себя уверенно. Он опирался на всю зажиточную часть села, его поддерживала и значительная часть середняков. Мужик он был очень хитрый, старался казаться добрым, умел со всеми ладить и пользовался в волости известным авторитетом. Это был серьезный противник. Сначала мы попытались договориться с ним по-хорошему: предложили собрать волостной сход и устроить перевыборы или довыборы Совета. Это предложение мотивировали тем, что многие солдаты, вернувшиеся с фронта, не принимали участия в выборах и не имели, следовательно, своих представителей в Совете. Но Букин сразу разгадал наш ход и не долго думая ответил:

— Из вашей затеи, господа-товарищи, ничего не выйдет. Виданное ли дело, чтобы голытьба правила мирскими делами? И кто вам это доверит? — А потом добавил с нахальной улыбкой: — Ведь ваши большевики в городе долго не продержатся.

После этой неудачной попытки мы начали действовать иначе. Посоветовавшись, решили не ссориться со старым Советом, а использовать его в нашей борьбе за создание нового, большевистского Совета. В первую очередь занялись председателем Совета Тряпициным. Склонить его на нашу сторону большого труда не составляло: мы предложили ему в новом волостном Совете пост председателя, а также обещали послать делегатом на Уральский съезд Советов. После этого Тряпицин стал работать с нами в полном контакте.

Вскоре мы уговорили его создать при Совете боевую дружину из революционно настроенных фронтовиков, принесших с собой с фронта оружие. В эту дружину вошли бывший батрак Василий Ершов, Валентин Зимин, Иван Маркин и другие. Вначале перед дружиной ставились очень скромные задачи — поддерживать порядок на митингах и собраниях, которые будет проводить Совет. Потом мы создали нечто вроде организационного комитета, который должен был сплотить всех революционно настроенных фронтовиков и через них повести широкую агитацию за перевыборы волостного Совета. В состав этого комитета вошли И. В. Тряпицин, П. Я. Димитрин, И. Т. Киприянов и я.

Комитет развернул бурную деятельность. Только за январь было проведено не меньше десятка митингов и собраний. На них мы разъясняли крестьянам, чего хотят большевики. Эсеры и кулаки вступали с нами в ожесточенные споры, но у нас были неотразимые аргументы: мир, хлеб, земля.

Для ведения агитации использовали любой подходящий случай: вели беседы в избах, на рынках, везде, где собирались или случайно скапливались люди, использовали вечеринки, свадьбы, а то и просто вели разговоры у колодца.

Кулаки и их вожак Иван Букин видели, что они уже не в силах помешать большевикам вести агитацию против старой власти, знали, что в открытом бою они проиграют, и боялись этого.

Кропотливая работа большевиков в течение двух с лишним месяцев уже дала себя знать. Беднота, доселе молчавшая и забитая, начала постепенно пробуждаться и выступать на митингах, обличая кулаков в алчности и несправедливости.

В начале февраля 1918 года Тютняры бурлили, как кипящий котел. Середняки, правда, пока колебались, занимали выжидательную позицию, но значительная часть из них тоже сочувствовала большевикам. Особенно им нравился декрет о земле.

— Земля крестьянам, это хорошо, — говорили они. — Отцы и деды наши всю жизнь о ней думали.

Наконец подошли перевыборы, назначенные комитетом на 11 февраля. День выдался морозный. С утра тютнярцы потянулись вереницами в Кузнецкую школу, где был назначен сход. Шли все — и беднота и кулаки, шел и середняк. Никто в этот день не хотел оставаться и стороне от событий. Явился и Букин. Возле него плотной толпой стояли кулаки. Тут был и мировой судья Переберин. Народу собралось столько, что школа, не могла уже вместить всех. В первую очередь в теплое помещение школы старалась пролезть плохо одетая беднота, и там уже не оставалось свободного места. Кулаки, наоборот, группировались на улице у школы. Наступило время начать собрание. Возник вопрос, где его проводить. Кулаки требовали проводить собрание на площади у школы, мотивируя это тем, что помещение школы не может вместить всех собравшихся. Они рассчитывали, что в такой мороз беднота долго не выдержит и разбредется. Тогда они проведут в Совет своих кандидатов во главе с Букиным, и опять все останется по-прежнему. Предложение, внесенное кулаками, по форме было правильным. Народ, правда, нехотя, но начал уже выходить из школы, не подозревая кулацкой махинации. Однако фронтовики сообразили в чем дело. На стол, приготовленный для президиума, вскочил Василий Ершов и резким, пронзительным голосом закричал: