Гадалка. Карта Смерти - Алина Жигулина

— Вышивка на удачу, традиционная фринтинская.

Аритта принадлежала к почти растворившемуся среди лефийцев народу фринт. Те когда-то жили в среднем течении реки Яньки, одного из крупнейших притоков Триньи. Фринтийцы поклонялись смерти и на белье, подаренной хозяйкой, красными и черными нитками были вышиты традиционные народные черепа и цветы вишни. Когда-то Аритта объясняла мне, что эти знаки считаются у фринтийцев знаками смерти. Будто бы Темная Стражница благоволит тем, кто ими обладает.

Я рассмотрела подарок и положила в одну из сумок. Тесемки еле-еле сошлись на горловине, швы угрожающе затрещали, но выдержали. Будь белье не подарком — ни за что бы не взяла с собой лишнюю тяжесть.

— Ты пиши, не забывай. Приезжай, я тебя всегда буду ждать, — прошептала хозяйка. — И работа магичке всегда найдется.

Робко кивнув в ответ, я подхватила сумки и пошла к выходу. Аритта зашаркала следом, то и дело норовя выхватить у меня поклажу.

— Тяжело ведь.

— Мне их потом до Айянькела тащить.

— Так ты же на лошади будешь! — не сдавалась хозяйка, но я упорно не отпускала сумки.

На крыльце сидел внук Аритты, Ерька. Он задумчиво ковырялся в носу, не иначе как выискивая там клад. Увидев непотребство, женщина грозно глянула на него и попыталась схватить за руку, но мальчик увернулся и с ловкостью обезьяны залез на растущую у крыльца сливу.

— Я тебе руки оторву! — «ласково» крикнула ему Аритта, грозя кулаком.

Мальчишка проказливо ухмыльнулся и показал бабушке язык.

Засмеявшись, я потащила сумки к лошади, привязанной у забора. Как бы хозяйка не жаловалась на одиночество, она никогда не будет одна. Дети, внуки — они любят ее и постоянно помогают с домом и большим садом. В этой семье я чувствовала себя как в своей тарелке, хотя и понимала, что когда-нибудь мне придется уехать.

— Итка! А ты еще приедешь? — крикнул мне с дерева Ерька.

— Может быть, — улыбнулась я.

— Тогда привези мне пряник! Ну, такой большой, за четыре медяка!

— Это будет не скоро.

— Ну, все равно привези! — заканючил мальчишка, спрыгивая с дерева.

— Хорошо, обязательно привезу.

Пока я разговаривала с Ерькой, Аритта уже успела поднять брошенные мной на землю сумки и навьючить их на лошадь. Та даже не обратила внимания на поклажу, продолжая хрупать сено из кормушки.

Серую кобылку зять хозяйки вместе с седлом купил вчера у знакомого текстильщика. Спокойная выносливая трехлетка понравилась мне сразу, хотя в лошадях я ничего не понимала. Кони воспринимались мной только как удобное и относительно безопасное средство передвижения.

— Хорошая Бретта, хорошая, — вспомнила я имя лошади и вынула из кармана припасенный кусок хлеба.

Бретта сжевала хлеб и равнодушно фыркнула. Я осторожно погладила ее по морде и глубоко вздохнула.

— Может, останешься? — в последний раз спросила Аритта.

— Нет. Нужно ехать, — покачала головой я и похлопала себя по карманам, проверяя, все ли на месте.

— Ну, удачи тебе!

— Пока, Итка! — уже с другого дерева заорал Ерька.

Я взобралась в седло и помахала им рукой.

Широкая улица, бурно поросшая подорожником по обочинам, мерно стелилась под копытами лошади. Я проходила, проезжала эту дорогу много раз, но сейчас наступил последний. Хотелось ехать медленно, чтобы напоследок запомнить все до мельчайших частей. И старые деревянные заборы, кое-где сломанные, кое-где подновленные светлыми досками. И сады, в которых по весне распускались яблони и вишни; с белыми лепестками ветер потом еще долго игрался, осыпая ими округу. И низкие, больше — двухэтажные, деревянные дома. Юго-западный пригород Тасшобы напоминал большое село. Все здесь знали друг друга в лицо. Пока ехала до южных ворот, со мной то и дело здоровались люди и желали доброго пути.

За крепостными стенами вовсю бурлила жизнь. Около таверны, в обнимку лежа в луже, досыпали два собутыльника. Кто-то уже успел их ограбить: обуви на них не было, кошели неаккуратно распороты. Сонные стражники, то и дело зевая, лениво оглядывали толпу. Меня они хорошо знали, поэтому просто кивнули, едва наградив взглядом.

Тасшобу называли жемчужиной степей. Шумный, вечно пыльный южный город казался мне светлым и нарядным. Дома здесь в основном строились из желтого камня, добывавшегося на плоскогорье Фарт по ту сторону Триньи. У более-менее зажиточных людей они были украшены причудливой мозаикой — красной, зеленой, белой, коричневой.

Когда-то степной город манил меня. Небольшой, в три раза меньше Леввы, он казался мне словно нисшедшим из другого мира. После чванливой столицы с ледяными зимами и коротким летом я в первые месяцы наслаждалась мягким климатом.

Вскоре я дошла до главной улицы, самой широкой в Тасшобе. И самой красивой: улица была мощена гранитной брусчаткой и украшена высокими бронзовыми фонарями. Около одного фонаря кучкой толпились студенты местного училища Колдунов и Ведьм (сокращенно — КиВ). Обычно в сумерках фонари зажигали городские маги, но раз-два в году, обычно по случаю праздника, это дело доверяли студентам.

Послезавтра должна была начаться ежегодная ярмарка, поэтому на главной улице и царило оживление. Даже подметальщики усиленно елозили метлами по брусчатке, угрюмо перебрасываясь друг с другом последними сплетнями — про то, что кто-то воровал да убивал младенцев в приморском городке Плоне.

Мой уже бывший салон был открыт. Тарина, сменщица, лениво сидела за столом, пытаясь разглядеть судьбу толстоносого крестьянина, одну за другой выкладывая карты кругом. Ее колода — старая, засаленная, внушала уважение. Толстые псевдозолотые перстни с крупными стекляшками, густо подведенные глаза, черный балахон, притушенный свет — буффонада давалась ей с легкостью старой актрисы, из года в год игравшей одни и те же роли.

— А жена, жена-то кого родит? — суетился клиент. — Мальчика?

— Жена родит… — положила на стол карту Тарина, которая, как на грех, оказалась «барышней», — девочку.

Крестьянин издал разочарованный стон. Сменщица занервничала, не иначе как интуицией почуяв, что дополнительных чаевых не будет, и выдала:

— Хотя еще остается возможность, что будет двойня. И тогда второй — мальчик.

Я вытаращила глаза и медленно пошла к столу, пока обрадованный клиент платил гадалке. Судя по звону монет, желанных чаевых было оставлено даже больше, чем обычно.

— Ты за картами? — спросила Тарина. — Я все твое в кладовку положила.

Отодвинув занавеску, я прошла в кладовку. Тут лежал ненужный хлам — большое старое зеркало, чуть мутноватое, в кованой раме; дубовый шкаф, набитый магическим инвентарем; коробки с благовониями, которые обожала жечь одна из моих предшественниц. Бархатный серый мешочек с картами, четки да заговоренный стеклянный подсвечник — вот и все мое имущество. Я провела пальцем по пыльной поверхности зеркала. Уезжать не хотелось. Я поймала себя на мысли, что несмотря на рутину мне нравилось работать гадалкой в маленьком салоне, хоть эта работа явно не для мага с дипломом Высшей Академии.