Пути Господни (СИ) - Руслан Шабельник

- Только где они, эти разумные пределы! – хохотнули в зале.

Верно – где эти пределы.

- Мы говорим о моральных ценностях, мы воплощаем различные социальные программы, судя по отчетам и вложенным средствам - весьма успешно, а между тем преступность достигла небывалых высот. Что самое страшное - именно подростковая, детская преступность. По статистике - каждая пятая девушка становится проституткой, более того - и это самое страшное - они сознательно идут, мечтают о подобной карьере, не видя ничего плохого в продаже тела за деньги. Юноши - так или иначе связывают свою деятельность с преступной средой - от уличных банд до наркосиндикатов. Средства массовой информации, кино, телевидение сделали преступников, гангстеров почти героями, эдакими Робин Гудами, полублагородными разбойниками. У каждого времени - свои герои. К сожалению, у нашего - такие. В этом, не в последнюю очередь, виноваты и вы - журналисты.

Надо же - он кинул им обвинение, а они сидят, улыбаются, словно услышав лестный комплимент.

- Включим телевизор, любой канал, в любое время, наугад - убийства, грабежи, разбой и разборки. Трупы, кровь. Откроем газету - то же самое. Мы смакуем насилие, а хорошие новости помещаем на последней странице. Нет рейтинга - нет места на первой полосе, забывая, что сами создали полосу такой.

- Что же вы предлагаете? В разрез с реальностью печатать слюнявые рассказы?

Общий смех.

- Что я предлагаю...

Он прав, этот шутник из зала.

Заполни хоть все страницы рецептами с портретами пухлых домохозяек - убийства не прекратятся. Разве самую малость. Требовалось изменить общество, саму суть, сломать хребет массовому сознанию.

Он не революционер. Все знают, чем кончались подобные ломки.

- Невозможно построить идеальное общество в отдельно взятой стране, как невозможна абсолютно счастливая семья среди общего несчастья, даже если это семья правителей. Особенно правителей. История учит - ни один из тех, кто все имел, не был счастлив. Возможно проклятия, которыми щедро осыпали их предков на пути к власти и богатству, достигают пятых, десятых колен праправнуков... впрочем, все это метафизика и меня мало касается.

- Так что вы предлагаете?

Долго молчал, набираясь сил. Сколько он провел подобных выступлений. Десятки, сотни. Сколько видел глаз. Сотни, тысячи. Порою насмешливые - что возьмешь с полоумного. Порою подозрительные - к чему ведет? Где подвох? Порою равнодушные... Но, встречались глаза, редко - одни на сотню, на тысячу. Огонек заинтересованности, лучина, слабая лампада... понимания. Ради этого взгляда, ради этих глаз, он проводил сотни встреч, и проведет тысячи, дабы одни глаза, один человек...

- Что я предлагаю. Я предлагаю тем, кто слышит и понимает меня, тем, у кого мои слова нашли отклик, кто думает так, или почти так. Тем, кому небезразлично собственное будущее, и самое главное - будущее детей. Кто хочет, чтобы его дочь выросла уважающей себя женщиной, а не преступницей, чтобы их сын не видел будущее в криминальной группировке, тем, у кого собственные идеи, чаяния созвучны моим идеям... вступайте к нам в...

- Секту! - выкрикнул кто-то из зала, и общий гогот выразил мнение большинства.

- Не секту. Мы называем свое объединение - коммуна. Слово мне не очень нравится, за века оно дискредитировало себя, хотя в любом случае остается всего лишь словом. Главное не название - суть. А суть в том, что я уже сказал - свобода личности, свобода действий, интересов, свобода вероисповедания, но несвобода причинять зло другим. Не делай другому ничего, чего не сделал бы себе - вот основной принцип, именно основываясь на нем, мы станем жить и строить новое общество.

- Где, на необитаемом острове?

И снова смех - мнение зала.

И снова он помолчал.

- Нет, - Эммануил знал, как прозвучат его слова. Он долго думал, вынашивал, искал, взвешивал, сегодня, он, наконец, произнесет их вслух. - Не на острове. Как я уже говорил - невозможна абсолютно счастливая семья среди всеобщей ненависти. Невозможно построить абсолютно гармоничное общество, среди царства порока, пусть и на необитаемом острове. Нельзя оборвать связи - останутся экономические отношения, родственники, наконец, останется остальной мир.

- Так что же вы предлагаете?

Третий раз прозвучал один и тот же вопрос. На третий положено отказываться, или отвечать.

- Я объявляю об учреждении фонда по сбору средств для организации строительства... космического корабля. Первого и единственного в своем роде...

Дальнейшие слова потонули в общем гуле. И было непонятно чего в нем больше - недоумения, подозрительности, насмешки, презрения...

***

В прежнее время люди жили в Ковчеге,

Горестей тяжких не зная, не зная ни трудной работы,

Ни вредоносных болезней, погибель несущих.

Жили те люди с спокойной и ясной душою,

Горя не зная, и темная ересь к ним приближаться не смела.

Всегда одинаково чисты - были их помыслы, чувства.

Большой урожай и обильный

Сами давали собой хлебодарные земли.

Они же, сколько хотели трудились, спокойно сбирая богатства.

Летопись Исхода. Приложения.

Гесиод Вересаев

«Гимн Ковчегу» Часть 1 «Век Золотой»

Олег Гайдуковский поднялся с теплого, как материнское молоко, ложа. Босые пятки коснулись рваного, словно шкура убитого животного, ковра, втаптывая и без того лежалый ворс.

Тихо постанывала во сне жена – русоволосая красавица Збыжка. Збыжке наверняка снились недавние роды. Акушер Шпильман – лысый, как бильярдный шар, у которого милостью Всевышнего прорезались на редкость добрые и такие же уставшие глаза, принимал в свои костистые руки их первенца – краснощекого Гайдуковского младшего. Те же руки привычно перерезали пуповину и похлопали младенчика по морщинистой попке.

Олега не было при этом. Збышка рассказывала. Олег сидел под дверью и грыз разодранные до крови, словно раны Спасителя, ногти.

Олег бы так сидел и кусал, и крепкие белые зубы уже добирались до основания, но дверь, шепотом заветных желаний, отъехала в сторону, и на пороге появился доктор Шпильман.

- У вас есть сын, пан Гайдуковский, - шепот доктора вплетался в вечный, как чернота за иллюминаторами, гул Ковчега, - здоровый крепкий малыш, - устало продолжил Шпильман. – Пусть таким и остается.

Малыш спал здесь же. Как и желал доктор – сто лет ему процветания - здоровый, крепкий карапуз месяца от роду.

Розовый, словно распустившийся бутон, ротик тоже издавал едва слышные стоны. Но от чего может стонать человек, слышавший всего тридцать утренних сирен в жизни, Олег сказать не мог.

Тихо, чтобы не разбудить жену и сына, Олег прошлепал в туалетную комнату. Несколько капель ледяной воды, словно преисполненная неизмеримой мудрости речь старшины, прояснили мысли, заодно заставив щели глаз смотреть на мир в полную силу.

Когда он натягивал штаны – серую униформу из грубой, как рука сталевара ткани – на Благодарение не стоило наряжаться, - завыла сирена.

Сегодня была суббота, а значит, сирена выла и выла, вытягивая пробирающим до костей визгом снулых обывателей. Они покидали утробы теплых постель, мир встречал их холодными брызгами и грубой тканью, они натягивали пластиковые сандалии на толстой войлочной подошве, только для того, чтобы, переговариваясь и молча, идти в коридор.

В коридор, где их ждал непреклонный, как укор совести, Гайдуковский.

Староста блока.

Гудящая толпа, зевая и заправляясь, послушными школярами, выстраивалась в колонну.

Рыжеволосый здоровяк Хейли, запустив руку под робу, остервенело чесал огромное, словно полное двойней, пузо. После чего, поднатужившись, пустил громкие ветры. Вокруг здоровяка, кругами на воде, образовалось расширяющееся фукающее кольцо.

Веснушчатая, бкдто усыпанная пшенкой, физиономия Хейли расплылась в довольной ухмылке.

Олег сдвинул русые кусты редких бровей и сурово посмотрел на пузатого ветрогона.

Довольный Хейли совсем не виновато пожал плечами. Мол, пан Гайдуковский, грешно обижаться на человека, когда у него всего-навсего нормально работает кишечник.

На прошлом Благодарении Вал Стеценко – товарищ Олега по детским шалостям, а ныне член престижного цеха медиков - читал лекцию о здоровом образе жизни. Все, что вынес Хэйли из полуторачасового выступления – ветры нельзя сдерживать.

Олег махнул рукой.

Последним, как всегда, вышел толстяк Лань У. Выражение заплывших жиром щелок глаз Лань У не мог истолковать даже знаток человеческих душ и горячительных напитков – дед Панас. Старик еще помнил Землю и авторитетно утверждал, что лучшее место во всей вселенной – окрестности его хаты в селе Хухра, за городами, там, где несла мутные и быстрые, как остывший кисель воды река Ворскла.