Трепетные птички - Лев Портной

— Послушайте, — зашептал он, озираясь на дверь. — Я должен сказать вам очень важную вещь. Но вы должны обещать мне, что никому ничего не расскажете. Обещаете?

— Обещаю, — произнес я.

— Дело в том, что я это совсем не я! — торжественным полушепотом объявил сосед.

— А кто?

— Я дух из Кандурова.

— Откуда?! — удивленно переспросил я.

Воронков возмущенно замахал руками.

— Да не откуда, а чей. Искандурова.

— Какого еще Искандурова? — уточнил я, наивно полагая, что в лепете соседа есть хоть капелька смысла.

— Да того, что помер здесь до вас, — объяснил Воронков.

— А-а, — протянул я.

А про себя подумал о том, как мне повезло, что Игорь Анатольевич не сошел с ума до того, как отец сделал мне прописку. Ведь в нашей стране те, у кого мозги перенапряжены, имеют право на дополнительную жилплощадь. Сколько-то полагается кандидатам наук, сколько-то докторам, а если совсем чокнешься, то можешь претендовать на отдельную комнату. Трекнись Воронков чуточку раньше, и не видать мне этой комнатушки как своих ушей.

И пока я думал об этом, своевременно свихнувшийся сосед продолжал убеждать меня в том, что он это совсем не он, а тот предыдущий жилец, у которого новоселье совпало с собственными похоронами.

— А Игорь Анатольевич, который здесь жил, сейчас где? — спросил я, испытывая небольшой стыд за это легкое издевательство над больным человеком.

— Воронков-то? Да он здесь! — убежденно ответил сосед.

— Где — здесь?

— Послушайте, вы мне не верите. Вы думаете, что я сошел с ума. А я не сошел с ума. Я недоперепил.

— Чего? — удивился я.

— Ну, известно же чего! Выпил меньше, чем хочу, но больше, чем могу, — пояснил свою мысль Воронков и добавил, чтобы быть еще яснее. — Я немножечко пьян.

Сумасшедшего я видел первый раз в жизни, да еще такого, у которого сумасшествие выражалось в том, что он считал себя пьяным. Повезло же Елене Владимировне, жене Воронкова. Такой муж — ценная находка для научной работы женщины-психиатра.

— Вот это вот, — бубнил мнимый алкаш, тыча себя в грудь, — тело Воронкова, а в нем сижу я, дух Искандурова. А сам Воронков стал полтергейстом. Он живет здесь и ревнует меня к своей жене. Хотите посмотреть?

— Давайте-ка в другой раз? — попросил я, решив, что этот концерт пора заканчивать, поскольку, если насладиться им сразу же в полной мере, скучно будет потом, а впереди таких представлений обещало быть много.

Однако Воронков был иного мнения.

— Когда я пользуюсь тем, что Леночка думает, будто я ее муж, и начинаю к ней приставать, полтергейст Воронков сейчас же набрасывается на меня. Пойдемте-ка, я вам докажу.

С этими словами Воронков потащил меня в коридор. Решив, что представился удобный случай сплавить несчастного шизика в руки его супруги, я последовал за ним. Он, покачиваясь и как натуральный пьяный натыкаясь на стены, прокрался на кухню. Я шел сзади. Возле кухонного стола спиной к нам стояла Елена Владимировна — женщина тридцати пяти лет с короткой стрижкой и крашеными волосами. Белая футболка и черные треники подчеркивали стройную фигуру.

Воронков молча протянул руку и от души прихватил супругу за мягкое место. Он сделал это так сочно, что у меня даже мелькнула мысль: не прикинуться ли и мне сумасшедшим, если при этом будет позволительно щипать Елену Владимировну за ягодицы. Потом я подумал, что вряд ли психиатр Воронкова возьмет столько работы на дом, и если я сойду с ума от ее попки, то меня она, скорее всего, отправит куда-нибудь в «Кащенко».

Елена Владимировна вскрикнула:

— Боже мой! Гоша, как ты меня напугал! — она повернулась к нам. — Извините, пожалуйста, Саша. А ты, Гоша, иди в комнату, тебе здесь нечего делать.

Ее взгляд выдавал деспотичный характер. «Не можешь — научим, не хочешь — вылечим!» — говорили ее мутно-карие глаза.

— Дорогуша! — Игорь Анатольевич попытался обнять жену.

Она увернулась и, развернув мужа на сто восемьдесят градусов, вытолкала его из кухни и повела в дальнюю комнату, где он и содержался. Я машинально шел следом. И вот тут-то произошло нечто из ряда вон выходящее. В коридоре на стене висел фагот. Это был не тот фагот, на котором играл Витя, сын Воронковых, его инструмент хранился в футляре. Этот же использовался как часть интерьера. Так вот, когда под ним проходила Елена Владимировна, он сорвался со стены и, перелетев через голову соседки, грохнул по голове ее мужу. Я застыл с разинутым ртом, не понимая, как могла сорвавшаяся со стены труба выполнить такую траекторию полета? А сумасшедший Гоша, казалось, только этого и ждал.

— Вы видели?! Видели?! — закричал он. — Вы думаете, это случайность?! А, Александр Есич? Это тот самый полтергейст, о котором я вам говорил!

— А ну марш в комнату! — приказала ему Елена Владимировна, удаляясь вслед за подталкиваемым ею мужем.

Я с вожделением проводил ее взглядом, затем поднял фагот. «Не стой под трубой, когда соберешься ущипнуть эту женщину», — подумал я, вешая инструмент на прежнее место.

Я вернулся к себе в комнату и лишь собрался предпринять вторую попытку в борьбе с гардеробом, как в дверь опять постучали. На этот раз — Елена Владимировна.

— Извините нас, пожалуйста.

— Да что вы, ничего страшного…

— На него так находит иногда, а вообще он спокойный человек.

— Елена Владимировна, не беспокойтесь. Все в порядке.

— Давайте, мы с сыном поможем вам, — предложила она. — Его зовут Витей.

«Прекрасное имя для мужчины», — хотел сказать я, но не успел.

— Виктор! — крикнула Елена Владимировна так неожиданно, что я даже вздрогнул и подумал, что наверняка ее пациентам после того, как они вылечиваются от шизофрении, приходится лечиться от заикания.

На зов пришел их сын, шестнадцатилетний подросток с многочисленными порезами на лице, как будто по утрам он не брился, а топором выкорчевывал волоски по одному вместе с корнями.

— Здрасьте, — буркнул он.

— Привет! — ответил я.

Витя, действительно, производил впечатление нелюдимого подростка. Видно, пример отца ему подсказывал, что с психиатрами лучше общаться поменьше, и потому он стал замкнутым и молчаливым.

Под руководством Елены Владимировны мы быстро и довольно-таки рационально расставили мебель. А напоследок они предложили мне поужинать с ними. И я был рад, потому что один долго б мучился со своим барахлом, да и перекусить хотелось, а готовить самому пока было не из чего и лень. Вот только слова дворника дяди Саши никак из головы не выходили. А Елена Владимировна с сыном были настолько любезны и предупредительны, что, когда они ушли, я даже в постель заглянул: не подложили ли мне ежа? Может быть, для такого случая соседский сын его и выращивал?

Хотя, что было заглядывать под одеяло?! И так ясно, что дружелюбие Воронковой — это вам не еж в постели. Это — целый дикобраз! Знаете, когда в роту поступает молодой солдат, «деды» в первый день ему все позволяют, сигаретами угощают, в солдатскую чайную с собой зовут. Паренек радуется, думает, что в хороший коллектив попал, в тот же вечер письмо мамке пишет, мол, все хорошо, ребята отличные, «деды» есть, а «дедовщины» нет, и не подозревает о том, что на следующий день ему разобьют морду, если он хоть на шаг отстанет во время утренней пробежки, и будут лупить нещадно за каждый нечищенный в роте сапог. Так и Елена Владимировна решила со мной поступить. «Сегодня диванчик поможет подвинуть, котлеткой угостит, — думал я, — а завтра скажет: курить только на лестничной клетке, чистить зубы после каждой сигареты, никаких женщин и туалет по утрам занимать с восьми до восьми пятнадцати. А мне в благодарность за радушие, проявленное накануне, будет неловко послать ее к черту!»

И я решил с первого же дня заставить соседей смириться с теми правилами, по которым собирался жить. Я взял мобильник, порывшись в чемодане, отыскал записную книжку и набрал номер Пашкиного домашнего телефона. Прослушав штук десять длинных гудков, собрался было дать отбой, но неожиданно раздалось резкое, будто сорвавшееся с цепи «Алло!».

— Паш, привет! Ты чего так орешь?! — ответил я.

— Да я только вошел. Дверь открываю, слышу — телефон надрывается, бросился со всех ног, даже дверь не закрыл! Обожди — закрою!

Пашка был моим армейским другом. Бывший вертолетчик, он уволился год назад, и тогда же во время моего отпуска мы с ним подцепили одну девчонку на Тверской. Она занималась древнейшей профессией и оставила нас в восторге от своего искусства.

— Алло, Сашок! — Пашка вернулся к телефону. — Ты там как — справился с переездом-то?

— Справился-справился.

— Извини, но я никак тебе не мог помочь. Сегодня как раз съемки были. Скоро в кино меня увидишь с вертолетом. Боевик снимают.