Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

Мы вдвоем с Юрой Губченко (он 7-ю эскадрилью закончил, я — 5-ю) попали в 16-й запасной авиацион­ный полк под Саратовом. Когда мы туда приехали, нас, младших лейтенантов, было 3 человека: я с Губченко и с другого училища парень. Нам дали отдельную палат­ку. И вот в первую ночь зашел в эту палатку один летун и говорит: «Ребята, здесь много летчиков, которые уже были сбиты, пришли с госпиталей. Они удрученные, го­релые. Они боятся летать. Я вас прошу: сделайте все, чтобы здесь не задерживаться. Пройдете курс, и поско­рее на фронт, там совсем другая жизнь, другая атмо­сфера». Так мы и поступили — в запе пробыли всего 27 дней, пройдя так называемое «боевое применение»: воздушный бой, стрельбы по наземным и воздушным целям, полеты по маршруту. Но это разве подготовка?! У нас общий налет был всего 15 часов! Тем не менее 27 августа 26 летчиков — человек 8 младших лейтенантов, а остальные сержанты — прибыли в 6-ю гвардейскую дивизию под командованием генерала Сиднева. Нас распределили по полкам. Нас четверо попало в 31-й гвардейский полк, которым командовал тогда Борис Николаевич Еремин [Еремин Борис Николаевич, подполковник. Воевал в составе 296-го иап, затем командовал 31-м гиап (273-м иап) и 6 гиад. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 342 боевых вылета, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 15 в группе. Герой Совет­ского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (6 раз), Красной Звезды (трижды), медалями.], историческая личность. Он один из первых провел бой не оборонительный, а наступа­тельный, в марте 1942 года. Ведь когда война нача­лась, учили только отбивать атаки. Я хорошо запомнил, как в «Правде» и «Красной Звезде» появились большие статьи «Воздушный бой капитана Еремина семеркой после 25 немецких асов». Сейчас это не понять, но тогда это послужило переломом в сознании многих лет­чиков-истребителей. Это был первый широкоизвест­ный наступательный воздушный бой наших истребите­лей.

Так вот, прибыли мы в полк. К Еремину прихожу, представился, а Еремин для меня такая фигура! Я в за­пасном полку отпустил усы для солидности. Он мне го­ворит: «Это что за усы?» — «Для солидности». — «Какой солидности? Ты в бою солидность покажи». Я пошел за палатку, вынул лезвие, которым чинил карандаши, и усы сбрил. Меня распределили в первую эскадрилью Алексея Решетова [Решетов Алексей Михайлович, майор. Воевал в составе 6-го иап и 31 -го гиап (273-го иап). Всего за время участия в боевых дейст­виях выполнил 821 боевой вылет, в воздушных боях сбил 35 самоле­тов лично и 8 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Александра Невского, Отечест­венной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (трижды), медалями]. Я подошел к палатке, в которой находились летчики, — один выходит — в орденах, вто­рой выходит — Герой. Думаю: «Е-мое! Куда попал!» Но тут меня один парень — как потом выяснилось, Выдри-ган Коля [Выдриган Николай Захарович, старший лейтенант. Воевал в составе 31-го гиап (273-го иап). Всего за время участия в боевых дей­ствиях выполнил 629 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 16 са­молетов лично и 3 в группе. Герой Советского Союза, награжден ор­денами Ленина, Красного Знамени (трижды), Отечественной войны 1-й ст., медалями.] — затолкнул в эту палатку, я представился, все нормально. А тот бородатый, который к нам в па­латку в запе зашел, сказал: «Приедешь в полк — пока­жи, что ты летчик. Дадут тебе пилотаж, так ты отпило-тируй так, чтобы струи шли с плоскостей». Когда мы в полк прилетели на новеньких «яках», которые получи­ли в Саратове, у нас, пацанов, их отобрали, передали опытным. Мне сказали вылететь на проверку пилота­жа. Прихожу, механик докладывает, что самолет го­тов. Держа в памяти наставление, я пилотировал с большой перегрузкой, так, чтобы шли струи. Отпило-тировал, иду на посадку. Сел. Командир подходит: «Ну, ты дал им, молодец». Оказывается, когда я, дурак, пи­лотировал, два «мессершмитта» меня пытались атако­вать, а я крутился, их не видел, но с такой перегрузкой пилотировал, что они не могли меня поймать в прицел. Подумали, наверное, дурак какой-то болтается, и уле­тели. «Да я их и не видел даже». — «Вот за это тебя ува­жаю: другой бы себе присвоил, а ты честно ответил».

Подходит ко мне механик: «Молодец, облетал само­лет!» Я говорю: «Как же так?! Что же ты мне ничего не сказал?» — «Все нормально, подписывай формуляр». Я не знал, что самолет был собранный: шасси от одного, фюзеляж от другого, да еще и не облетанный после ре­монта! Сам механик грязный, самолет грязный. Я тогда только на фронт пришел, а они ночами работают, двига­тели перебирают — куда им там до шелковых платков. Я вспомнил Туржанского, который коврики в столовой стелил, и на следующий день подшил белый подворот­ничок. Механику говорю: «Вон банка бензина, возьми, постирай, чтоб ты орел был!» Сажусь в самолет, а меха­ник мне: «Командир, ты у меня седьмой». — «И послед­ний. Будешь плохо мне самолет готовить — расстреляю прямо здесь: Идет?» — «По рукам». Прилетаю, зарулил, выходит механик, комбинезон постиран, и папироску мне. Я говорю: «Иван, извини». Порядок есть порядок.

Прежде чем вылетать на боевое задание, нас гото­вили. Парторг полка Козлов вводил в курс дела всех прибывающих летчиков. Это был не экзамен, не лек­ция — беседа. Говорил о том, как выходить на цель, как вести разведку, вводил нас в историю полка, как и ка­кие летчики воевали, изучали район действия, матери­альную часть. Вновь прибывшие обязательно сдавали зачет по материальной части и штурманской подготов­ке. От нас требовалось изучить район полета. Сначала давали карту, а потом требовали по памяти ее рисо­вать. Мы сидим рисуем, нас человек шесть, наверное, а тут прилетел командующий армией Хрюкин. Подошел к нам, ходит сзади, смотрит. В какой-то момент он, пока­зывая на меня, говорит командиру полка: «Вот его сде­лай разведчиком». Рисовал я неплохо, да и отец у меня был художник. Так что из 227 боевых вылетов, которые я совершил, 128 — на разведку.

А что такое разведка? В фюзеляже истребителя ус­танавливался фотоаппарат АФА-И (авиационный фото­аппарат истребителя), который управлялся из кабины. Прежде чем вылетать, я раскладывал карту, смотрел задание. Например, нужно снять дорогу в таком-то масштабе, чтоб автомобиль или танк был размером с булавочную головку или с копеечку. В зависимости от этого мне нужно подобрать высоту, рассчитать ско­рость полета в момент включения фотоаппарата. Если я скорость превышу, то снимки будут разорваны, а ес­ли уменьшу — будут накладываться. Кроме того, я дол­жен четко выдержать курс. Если я от курса отклонюсь, то фотопланшета не получится. Сделал все эти расче­ты, потом на карте наметил ориентиры, откуда я дол­жен начать съемку и где закончить. Потом должен вый­ти на цель, найти намеченный ориентир, посмотреть, где эти машины или танки, или что я там еще должен фотографировать, убедиться, что я на него точно вы­шел. Вышел, выдерживаю высоту, потому что если под­нимусь или опущусь, то требуемого масштаба не полу­чится — на одном кадре будет один масштаб, а на дру­гом — другой. И вот я захожу, и уж тут по мне садят из всего, чего можно. Отклониться я не имею права — не выполню задания. И я уже плевать хотел на все эти раз­рывы справа и слева. Конечно, я выполняю съемку на максимально возможной скорости. Почему? Потому, что зенитчики видят самолет «як» и ставят прицел на 520 километров в час, а я не 520 иду, а 600 — все раз­рывы сзади. Прилетаю. Фотолаборант несет пленку в фотолабораторию, печатают ее на фотобумагу, все это дело монтируют в планшет, и получается съемка нуж­ного объекта. Я на планшете расписываюсь, там же расписываются мой командир полка и начальник шта­ба, и этот планшет везут тому, в интересах кого я вы­полнял это задание. Мало того, что я должен был разве­дать, где у них там какой аэродром, пушки, артиллерия, сосредоточение, я должен был дать предположение, а что это значит, что перевозят по дорогам, а почему по этой дороге, а не по другой, какие самолеты на аэро­дромах, и какие задания они смогут выполнять. Поэто­му требовалась мозговая работа и хорошая тактиче­ская подготовка. И я успешно совершал эти вылеты.