Братство порога - Роман Злотников

Константин, не торопясь, допил свой отвар, спрятал рог в складках темной мантии, провел ладонью по почти облысевшей голове (затрещали, осыпаясь на пол, голубые искры) и поднял с колен высокую меховую шапку.

— Надень лучше вот это, — проговорил Гархаллокс, протягивая ему изрядный лоскут плотной черной ткани.

Лоскут при ближайшем рассмотрении оказался колпаком, полностью скрывавшим лицо, оставляя открытыми только узкие прорези для глаз.

— Эта штуковина оскорбляет мое чувство прекрасного, — усмехнулся Константин. — Ты считаешь, она необходима?

— Так будет лучше, — с уверенностью проговорил Гар-халлокс, — твоя жизнь слишком ценна для всех нас. Твое лицо… оно стало приметнее, чем было раньше. Тот, кто лишь раз его увидит, уж точно не забудет до конца жизни. Извини…

— Среди твоих людей могут оказаться предатели?

— Это наши люди, — уточнил Гархаллокс— Не мои наши. Это ты первым начал искать тех, в ком еще жива ненависть к ним, ненависть, прошедшая через многие поколения. Ты знаешь, какова она, эта ненависть к ним. Ты нашел меня. А я просто продолжил твое дело. Теперь нас много. И я уверен, что все мои… все наши люди преданны нам — тебе и мне — до последнего вздоха. Но… не мне тебе объяснять, что существует уйма способов выведать у человека необходимые сведения без его на то воли. Это вовсе не трудно. Тем более для них. Ты сам учил меня когда-то осторожности, — помедлив, добавил он. — Когда только мы вдвоем составляли Круг Истины.

— Никаких названий! — поморщился Константин. — Что еще за Круг Истины?! Если мы хотим сохранить наше общество в тайне — никаких названий. Никаких тайных знаков! Никаких ритуалов! Никаких шифрованных посланий! Ничего такого, что могло бы привлечь внимание непосвященных! Нам ни к чему все эти… игрушки для взрослых.

— Я помню и знаю. Круг Истины — так называю общество я, и только я. Прости мне мою слабость.

«Круг Истины, — мысленно повторил Константин слова своего друга и соратника, — а вообще-то неплохо!.. — Он вспомнил, что ему предстоит сейчас совершить, и с каким-то сладострастным нетерпением стиснул зубы. — Посмотрим, посмотрим… Неужели наши дела так хороши, как говорит Гархаллокс? О, как давно я не был среди людей!..»

Пока Константин надевал колпак, Гархаллокс, раздвинув портьеры, покинул комнату — ярко сверкнула и тотчас сомкнулась щель, на мгновение озарив каждый пыльный уголок тесного помещения.

По ту сторону портьер послышались раскаты глухого рева. Константин немного подождал, пока шум утихнет, потом резко откинул портьеру и шагнул вперед. Мир звуков молниеносно съежился и исчез, словно сухой древесный лист в костре.

То, что увидел Константин, ошеломило его.

Как мог поместиться под башней, где располагалась резиденция архимага Сферы Жизни, этот громадный подземный зал? Даже освещенный несколькими сотнями факелов, укрепленных вдоль стен, он выглядел полутемным. На возвышении, где, выйдя из тесной комнаты, оказался Константин, яркий свет пламени резал глаза. Факелы на противоположной возвышению стене казались крохотными звездочками, мерцающими на ночном небосводе, а в центре зала, куда не доставали световые лучи, плавали густые тучи нетронутого мрака.

И этот зал был заполнен людьми, одетыми в одинаковые темные плащи, под которыми таилась их мирская одежда. Это там, в большом мире, они были теми, кому богами доверены нити людских судеб: богатыми торговцами, аристократами, родовое древо которых знало и королей, старшинами цеховых гильдий, верховными жрецами, воинскими начальниками, ворами, пользующимися немалой властью в ночном мире… и магами. Магов, пожалуй, было большинство. Но здесь никто не имел ни имени, ни звания, ни возраста. Здесь они были абсолютно равны, потому что каждому из них открылась истина, а истине чужда иерархия. Они подчинялись только Гархаллоксу, Указавшему-Путь, как одинаково любимые дети подчиняются отцу. А Константин был для них Тем-О-Ком-Рассказывают-Легенды, недостижимым и в полном смысле этого слова мифическим… даже не человеком, а образом, в реальности существования которого кое-кто мог и сомневаться.

До этой ночи.

В голове Константина сами собой вылепились слова: «Это именно то, к чему я так долго шел…» Он не успел додумать до конца эту мысль.

Настало время действовать. Время делать то, ради чего он пришел сюда сегодня.

Он закрыл глаза, привычным толчком воли вошел в транс и внутренним взором окинул толпу. Словно мириады пчелиных роев, закружились перед ним обретшие материальность человеческие мысли. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы разглядеть в их клокочущем сонме дурных шершней потаенной вины, сплошь покрытых отвратительной шерстью страха.

…Вот Гиг, капитан дворцовой стражи. Ему тридцать шесть лет, он приземист, конопат и, несмотря на возраст, абсолютно лыс. Его, сироту, умирающего от голода, подобрали странствующие монахи храма Безмолвного Сафа и передали на воспитание солдатам городского гарнизона. Он вырос в казарме, впитав с тюрей из кусков заплесневевшего хлеба и разбавленной водки нехитрую солдатскую премудрость. У него лиловое родимое пятно на внутренней стороне левого бедра, больше всего он любит тонко наструганную, провяленную до каменной твердости конину и темное пиво, которое подают в кабачке кривого Ану-ганда, что близ южной городской стены; и терпеть не может, когда собеседник в разговоре толкает его локтем в бок и подмигивает. Он никогда не знал честной женщины, деля трактирные ложа с дешевыми шлюхами. За все время службы — сначала в гарнизоне Дарбиона, потом в дворцовой страже — он не попал ни в одну серьезную стычку и не заработал ни одной раны. Природным чутьем избегая опасности, как в сфере военной, так и в сфере немудреных казарменных интриг, он счастливо пережил многих своих сверстников и дослужился до капитанского звания. Его вина в том, что он в последнее время зачастил на приемы к генералу Гаеру и даже, встречаясь с генералом во дворце, неоднократно пытался завязать разговор, добиваясь того, о чем не успел попросить во время приемов. К чести Гаера можно сказать, что он долго старался не замечать назойливости подчиненного и все-таки не выдержал и ударом ножнами по лицу положил конец приставаниям капитана. Впрочем, кто мог поручиться, надолго ли?.. Это здесь, облаченные в черные безликие плащи, Гиг и Гаер могут дружески поболтать, а в большом мире никто не должен допускать даже тени малейшего подозрения по поводу странности их отношений.

…А вот Катарис, рожденный в семье марборнийских торговцев и двадцать три года назад осевший в Дарбионе, где на папашины капиталы открыл палатку, торгующую рыбой. Катарису немного за пятьдесят, у него три дочери и два уже взрослых сына, один из которых усердно помогает отцу. Старается — молодец, парень! — готовясь через пару десятков лет принять предприятие в свои руки. А второй — подонок. Вытребовав совсем недавно у отца долю наследства, пропивает ее по грязным дарбионским кабакам, скотина такая!.. А девятнадцать лет назад Катарис, везя товар в близлежащую деревню, напоролся на двух нищих, оказавшихся самыми настоящими грабителями, и в отчаянной свалке зарезал обоих случайно попавшимся под руку ножом. С испугу и сам не понял, как это так у него получилось… С той поры одна-единственная рыбная лавчонка Катариса превратилась в четыре, потом — в шесть, а потом и вся торговля рыбой в Дарбионе отошла к нему. Катарис разбух, будто перекачав в собственное брюхо жир всех тех мелких торговцев-рыбаков, которых разорил. А тот самый нож везде носит с собой, словно талисман. Но в последнее время лишь одна потаенная страсть терзает Катариса, будто заведшийся в брюхе червь: неутолимая глухая злоба по отношению к собственной сварливой и крайне подозрительной жене, чудовищно растолстевшей от многих родов… Вина Катариса в том, что он, снедаемый этой ненавистью, мечтает вскоре прирезать ненавистную супругу.

На семейные склоки Константину было глубоко наплевать, но эти мечты о будущей свободе подвигли Катариса на совершеннейшее пренебрежение своей половиной и зародили в ее душе опасные сомнения и сильную подозрительность. А это уже ставило под угрозу все их дело. Потому что своими подозрениями, подкрепленными частыми отлучками торговца по делам, связанным с их тайной, она поделилась со всеми окрестными кумушками. И теперь о Катарисе начали ходить чрезвычайно подозрительные слухи, вполне способные закончиться застенком городской стражи. А уж там из него вытрясут все. И тогда о тайне можно будет забыть. А тайна — это единственное, что может помочь им всем не только победить, но даже просто остаться в живых до того времени, пока не наступит срок…

Константин много чего еще мог прочитать в головах у этих двоих, но не стал этого делать, отмахнулся от мелких никчемных мыслей и мыслишек, крепко поймав в воображаемый кулак только две, нужные ему сейчас. Какие разные эти двое! Но объединяет их одно. Оба они родом из тех мест, что века и века тому назад с лютой и бессмысленной жестокостью были опустошены ими. Не так уж и много в мире подобных мест, где еще жива память о прошлом. Немного осталось и людей, в сердцах которых еще тлеют переданные от отцов и дедов страх и ненависть.