Территория нелюбви (СИ) - Перова Алиса

Целую неделю Бабаня лежала в больнице и смотрела в окно на серое хмурое небо, рыдающее проливным дождём. И птицы попрятали клювы в задницы — мокро же! Зато сегодня им весело — лето вернулось! А только Бабане, лежащей в гробу, уже пофиг на эту свистопляску. А копачам пофиг на Бабаню — они изрядно вспотели и теперь с нецензурным выражением на рожах нетерпеливо подгоняют: «Давайте, прощайтесь уже!» Вон, их главный, Геракл засушенный, уже лопатой поигрывает.

А ну, дядя, врежь-ка вон той бабке по загривку, она у меня уже давно на ласку напрашивается.

Прощаться никто не торопится — не наговорились ещё, не всех обмусолили. У-у, стервятники! Сейчас ещё и жрать пойдут на халяву. Но сперва горячие новости! Острые любопытные взгляды сосредоточились на моей мамочке, горестно понурившей голову. И зашуршали ядовитые шепотки. Вот же тварюги говнодушные! Так хочется выхватить у копача лопату и каждой твари по тупой брехливой харе — на-ка!

Марь Васильна, моя бывшая училка, неожиданно дёрнулась, как будто ей и правда прилетело, оглянулась и уставилась на меня злым взглядом. И остальные тут же выкатили свои бельма. Сейчас бы закурить, чтобы у этих куриц клювы поотваливались, но Бабаня очень не одобряла это дело, и пусть она уже ничего не видит, почему-то я чувствую — сейчас не надо. А я всегда себе доверяю. Поэтому я приветственно подмигнула любопытствующей публике и кивнула — что, мол, надо? У нас тут похороны, а не смотрины! Все клуши, как по команде, отвернулись, но школьная директриса оказалась самой отважной и двинулась ко мне. Ну, давай-давай…

— Айя, ты почему опоздала? — шипит таким строгим тоном, будто имеет право предъявлять мне претензии.

— Машина не завелась, — смотрю на неё с вызовом. Что-то ещё?

— Ты что, приехала на машине?

Я закатила глаза.

— Я же говорю — не завелась у меня ещё машина. Мне так-то шестнадцать, Вы не забыли?

— Ты совсем не меняешься, Скрипка! Хоть бы платок чёрный надела, бабушку ведь хоронишь.

— Пф-ф! А это чем-то ей поможет? — я киваю в сторону гроба. — Пообещайте мне, что Бабаня встанет из этого ящика — так я хоть ночной горшок на голову напялю!

— Ничего святого, — она сокрушённо качает головой. — И выглядишь, как… прости, господи!

— Убедили, Ирин Санна, на Ваши похороны я прибуду вовремя и вся в чёрном. Обещаю.

Директрису словно ураганом отшвырнуло. Так-то лучше.

В заднем кармане завибрировал мобильник — очередное сообщение. Читаю и злюсь — пятихатка сегодня сорвалась. Вот уроды, не могли раньше сообщить! Изучаю расписание и ищу, кем бы заполнить это окно…

А когда возвращаюсь к мрачной действительности, с удивлением слышу зычный голос директрисы. Расположившись у ног покойницы, она эмоционально жестикулирует и толкает проникновенную речь. Ну, прямо Ленин на броневике — я аж заслушалась. Жаль, Бабаня не слышит. Правда, когда ораторша начала вспоминать, каким чутким и отзывчивым человеком была безвременно ушедшая и как она самоотверженно любила детей, я даже на цыпочки привстала, чтобы удостовериться — а в гробу точно Бабаня?

По мне так «безвременно ушедшая» — единственные правдивые слова из всего, что я успела услышать, хотя «безвременно» — совершенно дурацкое слово. И да — всё же Бабане стоило это послушать — вместе посмеялись бы. Ни для кого не секрет, что моя бабушка Аня была на редкость чёрствой старушенцией, а детей она ненавидела даже больше, чем работу и своих лицемерных коллег. Да и плевать на них всех! Нам с Бабаней было хорошо вместе. Ну-у, во всяком случае, не скучно. Теперь так уже больше не будет… Никогда…

Я поднимаю взгляд в небо… такое ярко-голубое — аж режет глаза. Бабаня любила лето… И оно пришло её проводить.

Кто все эти люди? Зачем они здесь? Коллеги, соседи, какая-то восьмиюродная сестра, притащившая свои пухлые телеса из Белгорода. Вот пожрёт после похорон, получит слюнявчик на память и пусть мотает обратно — у меня не ночлежка. Они ведь даже не знают Бабаню, не представляют, какой она была! Даже мама не знает…

А моя Бабаня так любила солнце! И арбузы!.. А ещё — «Трое из Простоквашино»! Я всегда знала, в какой момент поставить этот мультфильм, чтобы она подобрела. И ещё Бабаня очень любила птиц! Ох, она бы мне и всыпала по первое число только за одну мимолётную мысль о рогатке. Мне так жаль, что она не знала других своих внучек!.. Я уверена, она бы тоже их полюбила. Особенно Стефанию, ведь малышка Стеф тоже любит птиц… и зверей… Она у нас вообще всех любит.

Моя пятая точка снова ощущает вибрацию придавленного карманом телефона, и на сей раз долгую — кто-то звонит. Номер незнакомый, но я принимаю вызов.

— Добрый день, — сухой мужской голос.

Да ни хрена он не добрый, дядь…

— Здравствуйте, — моё ласковое приветствие можно на хлеб намазывать.

— Э-э… да! Я Вам звоню по объявлению насчёт квартиры на Боровской…

— И почему я не удивлена! — у меня выходит несколько громче, чем приличествует обстановке, но я продолжаю заигрывать с потенциальным клиентом: — Почему-то все вдруг захотели на Боровскую! Кажется, я чего-то не знаю…

Я, например, не знаю, какой идиот, наконец, купит эту чёртову квартиру!

Мужик, очарованный то ли информацией, то ли интонацией начинает забрасывать меня вопросами. Но заинтересовала я не только его. Вся траурная компания дружно и укоризненно вытаращилась на меня.

Что уставились? Усопшая мне денег в наследство не оставила! И работа сама не сделается!

Даже мамочка меня заметила и округлила заплаканные глаза. Кажется, она в шоке… Машу ей рукой на случай, если вдруг не признала. Всё же за два с половиной года я немного изменилась. И теперь мама стремительно пробирается ко мне, чтобы… Что? Разглядеть, пощупать?

Я прерываю разговорчивого дядьку на полуслове:

— Извините, пожалуйста, у меня сейчас небольшое собрание… Можно я Вам минут через пять перезвоню на этот номер?

Ну, естественно, он не против!

— Аика, что ты творишь? — это мне вместо «Здравствуй, дочка» и нежных материнских объятий.

— Привет, мам, отлично выглядишь! — я прячу телефон в задний карман джинсов и руки придерживаю там же, за спиной, чтобы они невзначай не потянулись к родительнице. — А ты почему без девчонок приехала?

— Они учатся, — мама на мгновение теряется, но, спохватившись, цепляется за своё негодование: — Ты забыла, где находишься? Что ты меня позоришь?

— Перед кем, мам? Разве ты хоть кого-нибудь знаешь из этого сброда?

Я вглядываюсь в такие родные и совершенно чужие глаза.

Мам, это же я! Обними меня… Я даже не буду сопротивляться. Сейчас не буду…

Но старый хрен с лопатой вдруг громко командует:

— Так, прощаемся по-быстрому! Сначала родные!

— Пойдём прощаться, потом поговорим, — шепчет мама и прикасается… к моему рукаву. Тянет за него и напутствует: — Поцелуешь сначала иконку…

Я резко вырываюсь и отрицательно качаю головой.

Нет! Я не буду! Она… Она совсем другая была!

— Айка! — мама злится, но мы привлекаем к себе слишком много внимания. В конце концов, она машет на меня рукой и спешит к гробу.

Бабань, тебе ведь не нужны мои поцелуи, правда? Ты и живая меня никогда не целовала… А я … лучше потом приду, ладно? Когда здесь не будет чужих… Никого, кроме нас, не будет…

Я отступаю назад, натыкаясь на могильную оградку, быстро огибаю её и, петляя между соснами, тороплюсь скрыться от назойливых липких взглядов. Мой верный «Зверь», мощный скутер, покладисто ждёт меня, опершись на сосну. Нежно глажу оплётку руля…

Соскучился? Сейчас рванём…

Ой! Я же мужику не позвонила, вот дура!

— И снова здравствуйте! Да, это я, прошу прощения за ожидание… Так на чём мы остановились?..

Как же меня вымотал этот дотошный козёл! Пришлось прибегнуть к военной хитрости, чтобы нудный дядя Вася, наконец, перестал меня допрашивать и растопырил уши.

— Василий, а может всё же другой вариант? Неудобно перед людьми, они задаток готовят… Хорошо-хорошо, уговорили! Да, через час буду, — с облегчением нажимаю отбой.