Джризлик - Евгений Русяев

— Мать, ты слышала новости? — подал голос отец, прихлебывая из своего бокала. — На днях выйдет закон о принудительной эфтаназии. То есть получается, что всех больных детей первой и второй групп, не достигших совершеннолетия, усыпят.

— Наш Джэж уже совершеннолетний! — тут же отозвалась мать.

Она сидела в углу и просматривала домашнее задание Джамнис. Школа не особо-то нагружала детей заданиями, но хитрая девчонка старалась использовать родителей в своих целях как можно чаще и эффективней.

— Говорят, что их органы будут использованы в научных целях, — подал голос дядя.

— Врут! — заключил отец. — Наверняка их будут продавать и наживаться на нашей крови! Или они пойдут для пересадки солдатам, раненым в военных действиях.

— Ох, уж эти военные действия, — поддакнул дядя, и они дружно отхлебнули пита из своих бокалов.

— Да-а, повезло Джэжу, — притворно-сочувствующе протянул Джок.

Он сидел за небольшим компьютером в самом дальнем углу комнаты и делал вид, что очень занят.

Джэж сидел с открытыми глазами, тупо уставясь в одну точку на стене. Он уже давно облюбовал ее, еще несколько лет назад на одном из семейных мероприятий. Это была щербинка на стене, которую он же сам и сколупнул, еще в те годы, когда не был прикован к креслу. Память вновь начала возвращать его в те годы, когда он мог бегать и прыгать. Тогда еще он мог легко и непринужденно болтать, играть с другими детьми. Тогда он еще умел смеяться, и никто не считал его уродцем и лишним ртом.

Вновь перед его взором вставали картины детства. Вот он с семьей едет в отпуск за город. Поля. Он так любил резвиться в высокой траве. Падать, барахтаться на мягкой подстилке и снова вставать. Ловить губами травинки, пить их сладкий сок и жмуриться от ярких лучей солнца. К сожалению он был в семейном отпуске лишь один раз в своей жизни. В дальнейшем с ним случилась эта неприятность, которая полностью изменила всю его жизнь.

Он четко помнил тот случай. Они с ребятами играли мячом, который попал внутрь открытой землемашины. Джэж не знал, что это за машина и принцип ее работы. Он знал, что на ней большие рабочие бурят землю и прокладывают туннели. В тот момент эта здоровая машина пришла в неисправность и разбитым железным чудовищем стояла на поверхности земли. Рабочие, обнажив ее нутро, поковырялись в ней и, безнадежно махнув рукой, ушли на обед, бросив все там, где оно и было. Когда маленький Джэж тянулся за мячом, он не ожидал ничего плохого. Очевидно плохое ожидало его. Последнее, что он помнил — это слепящие искры перед глазами и странная тянущая боль, сотрясающая все его тело. Казалось, что она тянется целую вечность, а больший срок он выдержать уже не смог и отключился.

В больнице, где он оказался, рядом с ним уже была заботливая мать. Периодически появлялся отец. Больше никого, кроме равнодушной вытянутой морды врача, он не наблюдал. Он находился в тяжелом состоянии около месяца. Иногда выныривая из темноты беспамятства, он слышал тихие голоса. Врач убеждал отца и мать, что могло бы быть и хуже, что они должны радоваться, что их сын остался в живых. Отец грозился и требовал, чтобы его мальчика поставили на ноги. Говорил, что добьется суда над безалаберными рабочими и получит материальную компенсацию за ущерб. Но так же Джэж, лежа с закрытыми глазами, слышал, как отец же шепотом убеждал мать в том, что «их мальчику» было бы лучше умереть. И предлагал написать заявление врачебной комиссии, чтобы его усыпили. Но все-таки Джэж остался в живых.

Он сам неоднократно жалел, что остался живым. Тысячу раз проклинал себя, свою беспечность и живучесть, но все оставалось по-прежнему. В конце концов он оказался в инвалидном кресле. И вот тогда отношение к нему в семье стало резко меняться. Он не мог точно определить с чего это началось, но презрение, раздражение, безразличие и даже ненависть периодически проявлялись в каждом из них. Даже мать, самая заботливая и нежная, иногда теряла терпение и взрывалась.

Наконец устав от самобичевания, он вернулся обратно в гостиную и прислушался к разговорам.

Два старших братца устроились как обычно на балконе, играя в модную карточную игру. Сестер, за исключением Джамнис, которая старательно делала вид, что занимается уроками, в гостиной не было. Мать занималась починкой ее одежды неподалеку. А отец с дядей вновь ушли с головой в стереовизор. Лишь Джок бесцельно глазел в окно. Видимо как-то почувствовав взгляд Джэжа, он обернулся и весело подмигнул.

— Очевидно там в правительстве совершенно свихнулись, — вслух прокомментировал увиденное отец. — Они опять собираются поднять поголовный налог! Думают, что мы деньги штампуем!

Дядя, сидящий на диване рядом, издал одобрительное фырканье. — При этом ведь сейчас вас лишили дотации на Джэжа, как на совершеннолетнего.

— Во-во, — хмыкнул в ответ отец. — Будто что-то изменилось! Никак не могут понять, что будь ему хоть четырнадцать, хоть сорок четыре, ситуация не меняется. С ним придется обращаться так же как и раньше.

— Отец, не забывай, что мы уже как два года не видели никаких дотаций, — подала голос мать. — Так что для нас ничего не изменится.

— И это прискорбно, — согласился отец. — Ведь уход за ним нужен как за малышом.

— Учитывая еще, что он растет, и уже вымахал с молодого теленка, — поспешил поддакнуть дядя.

Мать лишь тяжело вздохнула, но воздержалась от комментариев. Джэж за последние годы привык, что часто члены семьи говорят о нем в третьем лице, когда он находится рядом. Обсуждают тяготы жизни, новые налоги, отсутствие дотаций. Его уже не передергивало от подобных мелочей. А в последние девять дней это стало вообще чем-то мелким и незначительным. На первый план вышло то, что он потерял своего единственного друга.

Вдруг словно ветер пролетел по комнате.

— С днем рождения!

Сперва Джэж даже не поверил услышанному, но скосив глаза, увидел в полутора метрах от себя того, кто был единственной радостью в последнее время. Стараясь выговорить, он одновременно с этим внимательно всматривался в своего друга, боясь, что глаза обманывают его.

В одежде светло-серого цвета, тот крепко стоял на своих длинных худых ногах. Его продолговатые и чуть раскосые глаза смеялись, а ухи-лопушки весело топорщились. Два почти прозрачных крылышка чуть поблескивали, сложенные на спине.

— Джризлик! — наконец выдавил из себя Джэж. — Ты вернулся! Где же ты пропадал? Я так без тебя скучал. Думал, что ты меня бросил или случилось что-то нехорошее.

— Извини, друг, — тот виновато опустил голову. — Я был дома. Прости что задержался. Сейчас я вернулся за тобой.

— Д-дома? — удивился Джэж. — Где это? Ты никогда мне ничего не говорил про то, что у тебя есть дом.

— Я расскажу тебе. У нас будет время, — Джризлик приблизился на полшага к креслу. — Я хочу сделать тебе подарок. Дай мне свою руку и попробуй встать.

Это было что-то новое. Никогда еще его друг не говорил так серьезно и торжественно. Никогда не предлагал встать.

— Он что, по-прежнему испытывает галлюцинации? — донесся с дивана осторожный голос дяди.

— Ты и сам все знаешь, — слегка раздраженно фыркнул в ответ отец. — Последствие травмы вероятно.

— Между прочим, врач заверил, что это должно пройти! — голос матери.

— Это «проходит» уже пять лет!

— Вы понимаете, что он там бубнит? — из другого угла голос Джока.

— Как весело! — Джамнис.

— Может дать ему успокоительное? — дядя.

Джэжу было не до них. Еще в десять лет он твердо понял, что никто в семье не способен его понять, и никто даже не наберется терпения, чтобы выслушать его. Какое уж тут слушать, если полупарализованный мальчик кое-как может связать два слова, а некоторые фразы вообще напоминают мычание. Лишь одно существо в этой безграничной вселенной способно слышать и понимать его. И сейчас его единственный друг стоит перед ним и хочет ему помочь.

Превозмогая собственную немощь, Джэж оторвал правую руку от ручки кресла, куда ее до этого заботливо положила мать.

— Джризлик, я иду. Вот моя рука!

Он протянул ее другу, а правой ногою сделал отчаянное усилие оттолкнуться от кресла. И ему было плевать на последствия!

Неожиданно комната покачнулась, пол стремительно бросился к его лицу. Две секунды потребовалось, чтобы осознать свое падение. Но тело молчало, боли не было как всегда. Видно, та непомерная боль, полученная от землемашины, была последней. Она словно вобрала в себя все ощущения тела, оставив лишь пустую скорлупу.

— Отец, помоги мне поднять его!

Все-таки кое-что он чувствовал. Настойчивые и потому нелепые попытки матери приподнять его непослушное тело. Все это не столь важно, когда рядом друг. Он поможет. Он поймет.

Голова его лежала так, что он видел лишь ноги матери суетящейся рядом, край дивана и сидящего отца. Так же услышал, как дядя приглушенно выругался, а отец с омерзением фыркнул и одним глотком осушил бокал.