Горюч-камень - Авенир Крашенинников

— Так, матушка государыня… Стало быть, другого Гришку в альков свой зовешь… У-у, одноглазый дьявол. И как это я тебе обоих глаз в юношестве не вышиб! Отыграешься небось теперь? — Орлов схватил бокал прозрачного двойного стекла, плеснул вина.

— Князь Лазарев, — несмело сказал кто-то за дверью.

— Гони к чертовой бабушке!

Улыбаясь, вошел Лазарев.

— Напрасно гонишь, граф. Старых друзей забывать не следует. Смотри, какую занятную вещицу я добыл.

Глаза Орлова округлились, одутловатое лицо словно помолодело. Он держал в своих огромных пальцах алмаз, то поднося его к глазам, то отдаляя.

— Продашь?

— Он слишком дорог.

— Ч-черт… Ты думаешь, Гришка Орлов обнищал?.. Сколько?

— Нет ему цены, — усмехнулся Лазарев. — Привезли мне его верные люди из далекой восточной страны. Любопытна его история…

— Ишь ты, — хмыкнул граф, когда Лазарев закончил. — Не нам, простым смертным, иметь его. Он должен украшать троны царей.

— Это слишком опасно.

— Продай.

— Прими, Григорий Григорьевич, в дар от меня. В знак уважения и дружбы.

Орлов молодо подпрыгнул, обнял гостя:

— Ну, удружил, Иван Лазарич, вот так удружил. Хоть, говорят, и персицкая у тебя душа…

— Погоди, это мой отец персом был, да и то армянского происхождения. А я крещеный…

— Тогда выпьем.

Лазарев подождал, пока граф запрокинет голову, тоже выпил, осторожно поставил бокал на середину столика.

— Ну, Назарьянц, проси что хочешь, — размахнул руками Орлов, кинув алмаз на стол.

— Слышал я, — издалека начал гость, — готовится турецкая кампания. Слышал и то, что на Яике самозванец объявился и сила у него немалая. Значит, государыне-императрице нужны пушки, ядра, нужно железо, чугун… Прикинул я: имея железоделательные заводы, можно послужить государыне и себе прибыток нескудный получить.

— Пошто ко мне обращаешься? — оскалился Орлов. — С генерал-прокурором Вяземским, с князь-канцлером Безбородком, с самим одноглазым Потемкиным дружбу водишь! И Ропшу тебе государыня за дешевку продала, чтобы гостей именитых подале от лишних глаз принимал!..

Орлов внезапно умолк, криво усмехнулся, вспомнив последние минуты Петра Федорыча в Ропшинском дворце.

Лазарев отвел глаза, прищурился. Орлов снова выпил, подкинул на ладони алмаз, рассердился:

— Мало тебе аренда Новоусольских соляных промыслов дала? Ободрал ведь малолетнего наследника Сашку Строганова?!

— Двести сорок тысяч рублей за шесть лет Строгановым уплатил — по договору. Но дядя наследника Александр Николаич считает, что маловато.

Лазарев сдвинул парик, над низким лбом обозначилась полоска иссиня-черных волос.

— То и есть, — захохотал Орлов, смял смех ладонью, обернулся. — Одноглазый Потемкин и впрямь турку воевать захотел. Выбьют они ему второе око как пить дать. Дурак, грубиян, выскочка! — Орлов в упор глянул на гостя. Тот молчал, поигрывал перстнями. — А почему Пугач объявился?.. Попятила меня, ходатая за крестьянишек, Екатерина… — Граф шумно дохнул, поласкал камень. — Веришь в мою силу? Веришь?

— Уговори строгановских опекунов, чтобы дачи у речки Кизел продали. Мне неловко, да и упорствуют опекуны.

— Не тебе о неловкости-то говорить!

— А у той речки, — продолжал, словно не расслышав, Лазарев, — руды открылись, к литью железов да чугунов способные. Урал я знаю — арендовал заводы Билимбаевский, Добрянский да Очерский…

— Уговорю, ей-богу, уговорю. А ежели одна кумедь удастся, черт знает что для тебя сделаю. Всех мужиков своих к тебе перегоню! Ну, не обижайся, Иван Лазарич, устал я ноне.

Орлов дружески подмигнул, проводил гостя к дверям.

Четыре года назад за какие-то только аллаху ведомые дела отцу Ивана Лазаревича, некогда подданному Надир-шаха, пожаловала матушка Екатерина дворянство. Отец доживал в Москве, окруженный почтительными сыновьями, передав ловкому первенцу все дела. Дворянское звание давало право владеть крестьянишками да работными людишками. А в дачах, на которые целился Иван Лазарич, было их семь с лишком тысяч. Вот где можно развернуться, показать свои силы! Только бы скудеющий фаворит не подвел.

Но Орлов, польщенный подарком и доверием, сдержал слово. В небольшом уютном кабинете строгановского дворца тощий, кривоногий и косоплечий нотариус в мышином мундире второго департамента Санкт-Петербургского надворного суда зачитал бумагу, по которой значилось, что дворянину Ивану Лазаревичу Лазареву поступают во владения Чермозский завод и большие вотчинные имения за 450 тысяч рублей. Вдова Строганова «удовольствована от продавцов разными движимыми и недвижимыми имениями в других местах».

Нотариус снял с бумаги пушинку, протянул исписанный лист дородному барону Александру Николаичу Строганову, главному опекуну. К скреплению купчей подошли и другие: генерал-фельдмаршал, белорусских владений генерал-губернатор граф Захар Григорьич Чернышов и от флота генерал кригс-комиссар барон Иван Иваныч Черкасов.

«Есть еще у Орлова силенка, этаких вельмож уломал», — весело думал Лазарев, с полупоклоном принимая из рук Строганова документ.

Приказав проводить служителя закона и подать вина, барон опустился в гнутое покойное кресло, взмахом руки пригласил всех поближе. Подбородок его подрагивал от смеха.

— Верю в твою коммерческую силу да удачу, Иван Лазарич. И уж не ты ли подал Григорью благую мысль подарить государыне великолепный алмаз и рассказать его гишторию…

Барон густо расхохотался, Лазарев насторожился.

— Только государыня не приняла подарка! — хлопнув себя по ляжке, зарокотал барон. — Такого подарка не приняла! Благодарю, говорит, граф, за плезир, но алмаз вам больше сгодится. У Орлова отвисла челюсть. А новый фаворит поглядел на алмаз так, словно заместо второго глаза вставить возжелал. — Строганов опять басовито захохотал, Чернышов сухо усмехнулся, Черкасов закашлялся.

— Вы неосторожны, барон, — заметил Лазарев.

— Всякий правитель, большой ли, малый, всегда заводит себе фаворита, — сказал Строганов. — Так было издревле, так будет потом. И не нам, Строгановым, бояться временщиков. Строгановы всех царей и государей переживут. Мы — кормим государей!

Лазарев откланялся. Садясь в карету, он думал о том, какую несметную силу дает людям богатство и какое богатство дает эта самая сила. Надо садиться за книги по горному делу и истории, надо изучать металлургию и изящные искусства, надо разбогатеть, чтобы сын мой, если не успею я, обрел подобную силу. Лазарев долго колебался, ехать ли к Орлову благодарить, но все-таки приказал.

Григорий Орлов в парадном мундире, в парике и туфлях лежал на широкой, пышной, как слоеный пирог, постели, плевал в розовых амурчиков, порхающих по ее спинке. Статная чернобровая девка подала ему на серебряной тарелочке огурец, гибко поклонилась.

— Не надо благодарить, — сказал Орлов Лазареву. — Конец. — Не поднимаясь, он придвинул по инкрустированному столику замшевый с бисером ларец, достал алмаз. — Прими от меня, не надобен… Прощай…

«Временщики полезны только на взлете, — думал Лазарев, входя в покои своего дворца. — Дружба с Григорием Потемкиным куда верней».

Рано поблекшая жена Лазарева Екатерина Ивановна вскинула огнистые, все еще прекрасные черные глаза, подтолкнула десятилетнего Артемия.

— Еду на Урал! — весело воскликнул Лазарев, обнимая сына. — А ты гляди за ним. Гвардейца расти!

…Мелькали версты. Хищным взглядом схватывал заводчик пробегающий мимо-мимо Урал. На станках выходил из дорожного возка, подносил к горбатому носу первые вешние травы. Они пахли золотом, золотом, золотом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тревожно заахало било на пожарной каланче. Резкие, напряженные звуки ударили по селу, и оно на мгновение замерло, вобрав соломенную голову в сутулые плечи. Властная, неотвратимая и жуткая сила была в этом зове. Она сковывала людей, прижимала их к стенам, спутывала ноги. Но вот звуки иссякли, и пробудился где-то мальчиший голос, поднялся высоковысоко и с неожиданной радостью полоснул по сердцу:

— Горим! Гори-и-м!

Марья выскочила на улицу. Мимо мелькали всклокоченные бороды, развевающиеся рубахи, беззвучно разинутые рты. Жаркий людской поток подхватил и понес Марью. Дурачок Прошка култыхнулся навстречу бегущим, ткнул длинным черным пальцем в вечереющее небо, заорал:

Коршун, коршун,Облаки наморшыл,Облаки летят,Перушки ронят!

Его сшибли с ног и вдруг остановились, тяжело дыша и удивленно озираясь. Внезапная тишина заложила уши. У дома старосты звякали уздечками заседланные кони, роняли желтоватые хлопья пены, около прохаживались солдаты. На крыльце, сунув руку в бок, стоял офицер в широкой шляпе и зеленом кафтане, подрагивал ляжкой. Из-за его спины выглядывала скудобородая рожа старосты.