Дарю вам этот мир (сборник) - Евгений Филенко

Пирогов продолжал сопротивляться.

Вручную почистил систему аккумуляции, трижды плюнул через левое плечо и соединил контакты. Разряд пришелся в палец (хорошо, рука была в перчатке), а тумблерная панель взялась разводами от перекала, пластиковые детали выгорели начисто. Пирогов подумал: не бросить ли ему все как есть, надежды-то никакой? Только разозлился от этой мысли, своротил панель, закоротил что можно и нельзя, заизолировал два, только два вывода и свел их воедино. Заискрило – ток есть, поступает снаружи! Солнца здесь небогато, но жить, как выяснилось, можно. Внутренне содрогаясь, прошелся еще по одной схеме. Безжалостно сдирал изоляцию и обшивку стен, взламывал интегральные схемы. В результате к исходу дня у него возникло освещение в приборном отсеке и два рабочих щитка в грузовом. Первым долгом он побрился, затем разогрел себе на ужин консервы и вскипятил в закрытой тубе какао. Прикинул на глаз – воды оставалось еще на трое суток. Затянуть ремень – хватит и на неделю. Если за это время он не восстановит систему жизнеобеспечения, то смело может выходить на поверхность планетки и открывать гермошлем. А там – абсолютный нуль или декомпрессия, что раньше…

Время, время, время… Цейтнот.

«Ох, мне бы сейчас Танюшкины заботы!» – как всегда, безотносительно чего-либо подумал Пирогов. У нее одна забота – не опоздать в бюро, а там хоть трава не расти. Поболтать с подружками о нарядах, о гастролях африканского джаз-рок-пульса, покурить в коридоре под испепеляющим взглядом ретрограда-шефа. Пойти в кафе в обеденный перерыв и опоздать на полчаса к его окончанию. Опоздать с расчетами, или чем там она занимается. Опоздать после работы на свидание с этим лицедеем. Опоздать в театр, махнуть на все рукой и пойти на целый вечер, а то и ночь в дискобанк, где крутануть мимолетные знакомства со всевозможными шалопаями. А то еще: прийти домой на радость бабушке и просто проваляться до полуночи на диване, закинув руки за голову и лениво следя за переливами световых абстракций видеосета под самую что ни на есть ультрамодную музыку. Ну куда ей, скажите на милость, спешить, когда впереди еще такая необозримая жизнь, а молодость кажется бесконечной?

Может быть, оттого и не воспринимала она Пирогова всерьез, что он спешил жить, на совесть отрабатывал каждый дарованный ему судьбой час. И не потому он так поступал, что все вокруг заняты тем же самым, а потому, что иначе нельзя. Иначе прогресс человечества застопорится. Парадокс стрекозы и муравья. Может ли стрекоза полюбить муравья?.. Чушь какая-то.

Что он сделал не так? Почему не смог завоевать ее переменчивое сердечко? Или все не так? Всю жизнь прожил не так и не для того? Ну, поцеловал, уезжая на практику. Если только можно назвать поцелуем короткий толчок плотно сжатых губ, сопровождаемый паническим зажмуриванием глаз. Писал раз в неделю, а перед глазами все стоял ее задиристый профиль: «Ну и теленок же ты, Пирожок!» И, разумеется, от пяти предложений Тане стать его женой, встреченных с юмором, соответствующим ситуации, прогресс человечества вперед не припустит. Все те спортсмены, музыканты и актеры тем и отличались от него, что не донимали ее никакими далеко идущими предложениями, не навязывали себя навечно. Они старательно играли свои партии в водевиле, где Танюша была бенефицианткой: сколько таких девчонок еще встретится им на пути, и сколько таких, как они, повстречается ей после того, как они расстанутся, перекинувшись на прощанье парой ничего не значащих, ни к чему не обязывающих фраз?

Что говорил по этому поводу Серёжка, друг до гробовой доски: «Ну, сосватаешь ты ее. Доконаешь своими чугунными признаниями. Так ведь Татьяне твоей свадьба не свадьбой будет, если она меня не заставит забыть, кто из нас двоих ее жених. Ей возле одного мужчины скучно. Понимаешь, дубина ты, ску-учно! Ей сам по себе интересен факт, что мужиков много и все они разные. Разве это человек? Так… Бабочка-поденка». Пирогов, помнится, призадумался, побить ли ему Сергея или выждать. Тот моментально уловил его колебания: «Я, твой друг, тем и хорош, что ты мне вломишь, но я тебя пойму и прощу. А она тебе твоего десятилетней давности объяснения в любви простить не может!»

Пирогов допил какао, поймал ртом случайно выскочившие из тубы и теперь медленно планировавшие на пол капли и прилег на свое спартанское ложе. Поворочавшись, протянул руку и погасил свет.

Едва только он закрыл глаза, как увидел Таню. Еще бы, все мысли о ней одной! Таня сидела с ногами в глубоком кресле с выгнутой спинкой. Нахохлившаяся, с распухшими глазами. Пальцы медленно перебирали бахрому цветастой цыганской шали, наброшенной на плечи. Горел торшер. «Удивительно, – подумал Пирогов. – Откуда мне знать, как у нее в комнате? Я же не бывал там дальше порога».

Их взгляды встретились. Снящаяся Таня изумилась. Растерялась. Губы ее дрогнули в неуверенной улыбке: «Алёшка?..»

«Это хороший сон, – думал Пирогов, погружаясь в забытье. – Только почему она плачет?»

4.

Наутро Таня не пошла в бюро. Связалась с шефом, сказалась больной. Шеф на экране видеофона свирепо безмолвствовал, но вид у Тани и впрямь был нездоровый. «Надо полечиться, – наконец вымолвил шеф. – И курить поменьше». Сухо поклонился и растаял в сиреневом мерцании экрана.

Бабушка Поля, похожая на большую добрую курочку-рябу, хлопотала у плиты. Плита была сама по себе, бабушка тоже. Плита споро, со знанием дела пекла «блины русские с маслом», а бабушка, не веря в свою никчемость, суетливо хваталась за рукоятки управления, вносила разлад в процесс выпечки, охала и всплескивала загорелыми руками.

Тане стало совсем тоскливо, и она пошла к себе. Ей очень хотелось выплакаться, но разучилась она, как видно, нехитрому женскому делу – точить слезы. Вытащила из письменного стола ящик, вытряхнула оттуда старые журналы – в носу защекотало от пыли. И нашла фото Пирогова. Тот был запечатлен по пояс, в тяжелом скафандре для работы в открытом космосе, но без шлема. Шлем возлежал на сгибе левой руки. На груди у Пирогова была нашита эмблема Корпуса астронавтов ООН и латинскими буквами написана фамилия. Лицо хранило значительное выражение, складывающееся из внутренней уверенности, которой Пирогов, однако же, никогда не славился. Впрочем, откуда ей знать, каков он был на своем месте, в кабине космического корабля? На обороте карандашная надпись: «Это я».

Таня поставила фото на стол. Потом подумала, что банально и кощунственно корчить из себя грустящую добродетель после его смерти, когда при жизни все было иначе. Но фото все же оставила. Залезла с ногами в кресло, укуталась под горло яркой шалью с бахромой и кистями. Ей захотелось вообразить себя вдовой. Но для начала следовало бы вообразить себя невестой, женой… Невестой еще куда ни шло, имелся некоторый опыт: собиралась года два назад тайно ото всех замуж, но оба вовремя передумали. Женой вообще не получилось. Единственное, чего ей удалось достичь, так это представить, что Пирогов лежит на диване и читает книгу. Так, по ее мнению, поступали все мужья.

Тихонько запел настольный видеотерминал. Таня совершенно автоматически протянула руку, нажала клавишу отзыва. На экране возник Андрей – в отличном сером костюме, в потрясающем галстуке, подтянутый и аккуратный, словно только что сошел с рекламного проспекта.

– Танюшка! – вскричал он. – Ужасное везение, что ты дома! Признаться, я звонил тебе на работу. Послушай, плюнь ты на свою хворь и приезжай ко мне!

– Я не могу-у, – протянула Таня, нахмурившись.

– Ерунда, ты забудешь обо всем на свете, когда узнаешь, кто у меня в гостях. Попробуй угадай!

– Не хочу-у…

– Тогда позвольте представить: Кханга Джон, король симфо-рок-пульса, прямо из концертного зала.

Андрей потеснился, и его место занял хрупкий темнокожий молодой человек в непроницаемых очках, с длинными прямыми волосами и редкой курчавой бороденкой.

– Очень рад, – сказал Кханга Джон по-русски и пропал.

– Я же знаю, что ты без ума от его музыки, – снова появился Андрей. – Нельзя упускать такой случай! Он будет петь, играть на пульсайзере целый день, вечер и ночь для тебя… Ну, и для твоей подружки, которую ты пригласишь для баланса. Так мы ждем тебя, Танюша?

– Я не могу, – повторила Таня, борясь с искушением. – У меня горе.

– Горе? У тебя?! Ты шутишь!

– Алёшка Пирогов погиб.

– Пирогов? Постой-ка… А, этот чудак, твой верный воздыхатель со школьной еще скамьи? Действительно, жаль. Но у них там частенько гибнут! Впрочем, тебе будет не хватать его. Я сочувствую тебе, солнышко. Только давай погрустим завтра, когда Кханга уедет, а сегодня тебе нужно встряхнуться после такого известия. Нельзя помногу печалиться. Приезжай, слышишь? Кханга напишет песню и посвятит ее твоему рыцарю, у него здорово получается…

Таня выключила терминал. Вызов немедленно повторился. Таня заткнула уши пальцами и заплакала от обиды и одиночества. Она испытывала к себе уважение за то, что поборола искушение и не поехала к Андрею. В то же время ей было досадно, что он такой бесчувственный. В комнату заглянула бабушка Поля с горкой блинов на тарелочке, покачала головой и ушла на кухню довоевывать с плитой. Ей очень хотелось утешить Таню, приласкать, погладить по головке, но она не знала, как Таня к этому отнесется.