Железная Роза - Брижит Обер

День потихоньку шел на убыль. У меня сводило все тело, и к тому же я промерз до мозга костей. Но зато благодаря нашей системе наблюдения от нас не ускользали никакие перемещения персонала, и мы могли бы на память отрапортовать распорядок дня каждого служащего и охранника банка. Блондинка в меховом манто бросила мне в тарелочку монету. Я энергично затряс головой, благодаря ее. Сквозь свои черные очки я взглянул на часы городской ратуши. Пятнадцать сорок пять. Скоро мое дежурство закончится.

Я незаметно потянулся. Взял трость. Адольф мгновенно встрепенулся и завилял хвостом. Я похлопал его по спине. Он снова лег, а потом лизнул мне руку. Адольф — славная псина. Он принадлежал слепому старику австрийцу, одаренному изрядным чувством юмора, который в 1937 году бежал со своей родины и сорок лет бродяжил по всей Европе, пока не осел в Брюсселе, где занимался мелкими незаконными спекуляциями и где с ним познакомился Макс. Эмиль — так звали старика — одолжил Максу собаку, полагая, что та ему не скоро понадобится, и действительно, двумя днями позже банда бритоголовых, смахивающих на эсэсовцев, от которых когда-то ему удалось убежать, сожгла его живьем. Порыв ледяного ветра прервал мои размышления.

— Потерпи еще пять минут, — шепнул я заворчавшему Адольфу. Я бросил ему остаток сандвича, и он одним глотком сожрал его. В это мгновение из банка вышел толстяк, сжимающий толстую пачку денег, которую он пытался запихнуть в бумажник. И тут, как нарочно, дунул чудовищный порыв ветра, выхватил у него один банкнот и погнал по тротуару. Бедняга толстяк кинулся за ним вдогонку, а я с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться, наблюдая за его неудачными попытками поймать удравший банкнот. А он на миг упал к моим ногам, но так как я слепец, видеть я его не мог и потому не шелохнулся. Это был билет в сто долларов. Толстяк собрался было выругать меня за мою бездеятельность, но, увидев очки, белую трость, промолчал. И понесся дальше точь-в-точь как стодолларовый банкнот, который, подхваченный ветром, перелетел на противоположную сторону и упал на один из столиков большого кафе на углу.

Я с любопытством следил краем глаза за его траекторией. Банкнот мягко опустился рядом с какой-то парой. Женщина сидела ко мне спиной. У мужчины были короткие, тщательно причесанные светлые волосы, поросячья физиономия, приплюснутый нос, очень светлые глаза и белесые усики щеточкой, длиной в миллиметр, не больше. Образчик служащего посольства, который в глубине души мечтает быть генералом. О женщине я мог сказать только, что у нее рыжие волосы, строгий темный костюм и ухоженные руки, ежели судить по той, в которой она держала чашку. Мужчина пил пиво, она — кофе. На них была дорогая готовая одежда из разряда той, что стала чуть ли не униформой middle classe1, и мой внутренний компьютер тут же каталогизировал их: руководящий персонал на уик-энде в Брюсселе. Я отмечал все эти детали чисто автоматически, по привычке. Недаром Фил говорит, что мне надо было бы стать легавым. Наверное, поэтому я тут же почувствовал, что в картинке этой что-то не ладится. Ни мужчина, ни женщина не обратили никакого внимания на банкнот. А между тем по виду они не относились к той категории людей, которые прикуривают от стодолларовых билетов.

Толстяк наконец перебежал на ту сторону, буквально упал на их столик и схватил своей пухлой лапой драгоценную купюру. Женщина обернулась, откинула волосы и улыбнулась ему механической, совершенно ничего не выражающей улыбкой. Сердце у меня замерло.

Это была Марта! Марта — здесь, в десяти метрах, Марта, которая положила ладонь на руку своему спутнику, что-то сказала и встала. Я чуть было тоже не вскочил, но вспомнил, что должен изображать слепого и вообще не имею права пустить насмарку два месяца подготовки из-за какого-то дурацкого сходства. Но то было не сходство, то была Марта — ее миндалевидные глаза, полногубый рот, узкие бедра и пышная грудь. Марта, затянутая в строгий костюм, которого я никогда у нее не видел, Марта с огненно-рыжими волосами, которые, когда она наклонилась к незнакомцу, мазнули его по губам.

Окаменев, я следил взглядом за удаляющейся парой; доведенное до автоматизма чувство безопасности не позволило мне вертеть головой, но тут в поле моего зрения возник элегантный силуэт Бенни, который сидел, как будто проглотив палку, перед чашкой чая и, казалось, весь ушел в чтение «Таймса». Бенни! Мне пора уходить. Я встал, хотя после перенесенного потрясения ноги едва держали меня, ухватился за поводок Адольфа, и тот повел меня прямиком к вокзалу. Мне неожиданно повезло: пара шла метрах в десяти впереди меня. Двойник Марты остановилась перед витриной магазина бижутерии, мужчина что-то шепнул ей на ухо, и оба они расхохотались. Мужчина добавил приглушенным голосом несколько слов на языке, который я определил как немецкий.

Два бритоголовых парня грубо толкнули меня, но я, выдерживая свою роль, не мог врезать им. Они со смехом пошли дальше. «Марта» обернулась, и ее взгляд, не выражающий никаких эмоций, скользнул по мне. Я едва не взвыл, но вспомнил, что я переодет: она просто не узнала меня. Она повернулась к своему спутнику, и тот прижал ее к себе. Видеть Марту, прильнувшую к этому мужлану, было нестерпимо прямо-таки до тошноты. И вдруг они свернули в направлении, противоположном моему. В тот же миг ноги потащили меня вслед за ними, и мне пришлось сделать над собой изрядное усилие, чтобы не потопать по пятам за этой парочкой. Но я не мог заставлять Макса ждать меня на вокзале. Не мог из-за галлюцинации погубить наш план. Поскольку, как ни крути, это было совпадение. Невероятная, но все равно случайность.

До вокзала я дошел не в самом лучшем душевном состоянии и машинально направился в туалет. Макс уже был там. Мы быстро провели обмен, и вскоре я уже был в своем элегантном твидовом костюме и мокасинах. Потом протер лицо и руки гигиеническими салфетками, пропитанными мылом, которые теперь можно найти всюду. Макс подсунул под перегородку мой кейс. Я получил обратно свой паспорт и сунул его в задний карман. Адольф заскулил. Ему тоже уже осточертело. Я снял с него поводок, надел роскошный ошейник желтой кожи, положил поводок со старым ошейником в чемоданчик и передал его Максу. Потом я услышал, как он уходит вместе с собакой. Досчитав до пяти, я тоже вышел из кабинки.

В сортире был только какой-то тип в синем плаще. Он отливал и не обернулся, весь углубившись в созерцание белых кафельных плиток. В зеркале над умывальником я увидел себя: крепко сложенный бизнесмен с густыми, очень коротко стриженными черными волосами и мужественным лицом, отмеченным шрамами (памятки боксерских матчей), в черных, глубоко посаженных глазах которого читалось некое ошеломление. Я глубоко вздохнул, чтобы обрести над собой контроль, и вышел.

По скоростной дороге я быстро добрался до аэропорта. Макс положил билет мне в паспорт, и, протягивая его контролеру, я все думал про то невероятное видение. Марта в Брюсселе, под руку с каким-то мужчиной… Уж не свихнулся ли я?

Из-за тумана самолет опаздывал на двадцать минут. Я глянул на часы. Семнадцать ноль две. Отлично, я успеваю позвонить. В любом случае совесть у меня должна быть чиста. Я зашел в свободную кабину, глубоко вздохнул и набрал номер матери Марты. Гудок. Второй. Третий. Четвертый. Наконец там сняли трубку:

— Алло! Алло!

Голос Марты. Да, похоже, я действительно спятил. Не произнеся ни слова, я нажал на рычажок. Нужно чего-нибудь выпить, в горле у меня совершенно пересохло. Я заглотнул большую кружку фламандского пива. Закурил сигарету. Вкус был такой, будто она набита соломой. Я раздавил ее в красной пластиковой пепельнице. Нельзя заклиниваться на этом сходстве. Завтра решительный день. Я провел серию дыхательных упражнений, чтобы расслабиться, и вскоре благодаря пиву и этим упражнениям почувствовал себя лучше.

Во время полета мне удалось вздремнуть. Я всегда обладал способностью засыпать, когда сталкивался с какой-нибудь неотвязной проблемой и хотел расслабиться. И обыкновенно просыпался отдохнувший, на пути к ее решению. И сейчас тоже, проснувшись, чувствовал себя лучше. Просто-напросто я оказался игрушкой потрясающего, неотличимого сходства. Да, пожалуй, мне пора завязывать со всеми этими триллерами, которые Марта называет дешевкой. Немножко Спинозы или Канта будет мне куда полезнее, чем «Человек без лица» или «Кровь на площади».

Возвращаясь домой, я остановился в поселке и взял в химчистке пальто Марты. Стоял ледяной, сухой, пронизывающий мороз, когда невозможно заставить себя вынуть руки из карманов. Я терпеть не могу носить перчатки, и в тех редких случаях, когда мне приходится их надевать, а это случается только во время «работы», ощущение возникает такое, будто вместо кистей рук у меня протезы.

В девятнадцать четырнадцать я въехал в нашу аллею, обсаженную двумя рядами кустов, которые весной сплошь покрыты цветами, и медленно подкатил к гаражу. Света в доме не было. Меня вновь обдала волна чудовищного страха, и я несколько секунд сидел в машине, слушая, как шуршит снег в ветвях деревьев. Потом пожал плечами: видно, я уже слишком стар для моей профессии. Становлюсь впечатлительным, как ребенок.