Сотворение человека - Джеффри Форд

Засунув книгу обратно в пакет, я вынул оттуда чисто вымытую баночку из-под детского питания, плотно закрытую завинчивающейся крышкой. Когда-то в ней находился ванильный пудинг, любимое лакомство моей маленькой сестренки, но теперь содержалось дыхание. Я попросил отца дунуть в баночку. Ничего не спрашивая и не поднимая взгляда от программы скачек, он глубоко затянулся сигаретой и выпустил в банку длинную струю серовато-голубого дыма. Я моментально завернул крышку и сказал спасибо. «И не говори, что я никогда тебе ничего не давал», - проворчал отец, когда я бросился в свою комнату, чтобы рассмотреть баночку под яркой настольной лампой. Дух жизни кружился в ней, постепенно становясь невидимым.

Я поднес драгоценный сосуд вплотную ко рту своего человека, отвернул крышку и осторожно вылил все дыхание жизни, до последнего атома. Поскольку оно было невидимым, я держал опрокинутую баночку очень долго, чтобы он выпил все содержимое без остатка. Отняв наконец сосуд от его рта, я услышал шум ветра в листве и спиной почувствовал прохладное дуновение. Я вскочил на ноги с таким чувством, будто за мной кто-то наблюдает. Я испугался. Следующий порыв ветра привел меня в совершенный ужас, поскольку мне померещился в нем тишайший шепот. Выронив банку, я помчался прочь и бежал без остановки до самого дома.

Вечером, когда я лежал в своей постели в темной комнате, а сидевшая рядом мама гладила меня по коротко стриженной голове и тихо пела «Когда явится Истина», я вспомнил, что оставил катехизис в коричневом пакете рядом с телом деревянного человека. Я мгновенно притворился спящим, чтобы мама ушла поскорее. Она в конце концов почувствовала бы мою вину, если бы осталась. Едва лишь дверь за ней закрылась, я начал беспокойно ворочаться, думая о своем человеке, который лежит посреди темного леса, один-одинешенек. Я заснул под пение ранних птиц на рассвете нового дня и во сне увидел себя в подвале миссис Гримм, в окружении святых. Прекрасная женщина-святая, с воткнутым прямо в середину лба шипом розы, сказала мне: «Твоего человека зовут Кавано».

- Эй, но так зовут владельца гастронома в городе, - сказал я.

- Там торгуют отличным зельцем, - сказал святой с ягненком под мышкой.

Еще один высоченный бородатый святой концом кия сдвинул нимб на затылок, а потом наклонился надо мной и спросил:

- Зачем Бог создал тебя?

Я потянулся за катехизисом, но вспомнил, что оставил книжку в лесу.

- Ну же, - сказал он. - Это один из простейших вопросов. Я перевел взгляд на барную стойку, пытаясь потянуть время, пока вспоминаю ответ, и в этот момент стеклянное пиво перелилось через край стакана и потекло на пол.

На следующий день мой человек по имени Кавано исчез. На месте, где он лежал накануне, не осталось ровным счетом ничего. Ни красного перышка, ни прозрачного камушка. Не то чтобы кто-то случайно наткнулся на него и злоумышленно раскидал части тела в разные стороны. Я обыскал все вокруг. Вне всяких сомнений, он просто встал с земли, взял свое копье и мой коричневый бумажный пакет с катехизисом и ушел глубоко в лес.

Я стоял на месте, где создал и оживил Кавано, и словно наяву видел, как он идет размашистым упругим шагом на своих березовых ногах, раздвигая руками-ветками колючие кусты, с развевающимися на ветру папоротниковыми волосами. Своими красными глазами-сыроежками он видел первый день своей жизни. Интересно, думал я, испытывает ли он такой же страх жизни, какой заставил меня сотворить его, - или с дыханием моего отца ему передалась мрачная отвага человека, готового стать пищей для червей? Так или иначе, теперь Кавано нельзя разобрать на части: не убий. Чувствуя ответственность за свое творение, я отправился на поиски деревянного человека.

Я двинулся вдоль ручья, решив, что он сделал бы то же самое, и стал углубляться все дальше в лес. Что я скажу Кавано, думал я, когда наконец мы встретимся и он откроет грубо вырезанную дыру рта, чтобы задать мне вопрос? Я сам не понимал толком, зачем создал его, но это явно имело какое-то отношение к отцовскому образу смерти как медленного гниения под землей, холодного сна без сновидений, длящегося дольше вечности. Я миновал место, где однажды нашел мертвую лису, и там обнаружил следы Кавано - маленькие круглые ямочки во влажной земле, оставленные березовыми ногами. Я остановился и поглядел по сторонам, напряженно всматриваясь в густые заросли колючих кустов и деревьев, но не заметил никакого движения, лишь бесшумно падал одинокий сухой лист.

Я миновал заповедный храм братьев Антонелли, под односкатной крышей которого они развешивали на просушку беличьи шкурки и варили чай из сассафраса. Я даже обогнул пруд, прошел мимо обугленного молнией дерева, обвитого черной лентой отставшей коры, и очутился в совершенно незнакомой части леса. Кавано, казалось, постоянно держался чуть впереди меня. Похожие на змеиные норки следы, согнутые и сломанные ветки кустов и непрерывный, чуть слышный шепот легкого ветерка, тянувшегося за ним подобием кильватерной струи, увлекали меня все дальше и дальше, покуда на лес не начала медленно опускаться тьма. Тогда я вдруг подумал о доме: о матери, готовящей ужин; о сестренке, играющей на одеяле, расстеленном на кухонном полу; о «Чернильных пятнах», поющих из «Виктролы»* {* «Чернильные пятна» - The Ink Spots - негритянский вокальный квартет, выступавший с 1938 г. «Виктрола» - разновидность граммофонов, выпускавшихся компанией «Виктор» в 1906 - 1929 гг.}. Круто развернувшись, я во все лопатки побежал назад и несколько минут спустя услышал громкий крик, не птичий, не звериный и не человеческий, а похожий на треск толстой ветви, отламывающейся от древнего дуба.

До конца лета я старался держаться подальше от леса. Я играл в баскетбол и войнушку со своими приятелями, совершая набеги на задние дворы соседских домов, ходил в кондитерскую лавку за комиксами и поздним вечером смотрел по телевизору ужастики. Я получил страшную головомойку за потерю катехизиса и на месяц лишился всех карманных денег. Миссис Гримм сказала, что Бог знает о потере книжки и что она сможет выдать мне новую через несколько недель. Я представил, как она отправляет в небесную канцелярию конверт с письмом. Тем временем мне пришлось пользоваться катехизисом Эми Лэш. Она наклонялась близко ко мне, водя пальцем по каждой строчке, которая читалась вслух, и когда миссис Гримм, застигнув меня за созерцанием бесконечно льющегося пива, задавала мне какой-нибудь вопрос, Эми почти беззвучным шепотом подсказывала ответы и выручала меня. И все же я никак не мог забыть о Кавано. Я думал, что мое чувство ответственности пройдет со временем, но с течением дней оно разрасталось во мне, словно сорная трава.