NUMERO - Мишель Альба

– Ты кто такая?

Вполне резонный вопрос. Я сама задавалась им с момента пробуждения. Ответ пока, к моему глубокому сожалению, не нашелся.

Поскольку меня продолжало не устраивать положение сидя, но сейчас уже по другой причине – задирая голову, я чувствовала себя несколько беззащитной перед возвышающейся напротив воинственно настроенной особой – я в очередной раз уговорила себя подняться.

Но попытка восстановить равноправие с треском провалилась, и, если бы не поддержка проявившей вдруг милосердие женщины, я бы упала, чего мне не хотелось бы.

Без церемоний прислонив меня к стене, она отступила на шаг и, снова придирчиво осмотрев, возобновила допрос с уже более агрессивными интонациями:

– А это еще что такое? Ты почему в штанах? Прячешься что ли от кого? Или…

Что ей еще пришло в голову, я узнала чуть позже.

Опустив глаза на джинсы приятного светло-голубого цвета с легкой потертостью и кокетливой прорезью на коленке, пришла к выводу, что у меня отменный вкус. Да и кроссовки как будто ничего. Видно, новые.

С каких это пор джинсы служат прикрытием для прячущихся? Любопытная точка зрения. А, главное – свежая, не забитая обыденными мнениями о преимуществах данного вида одежды над классическими формами.

– Ну, чего молчишь? Или языка нету? Откуда ты?

Напористость бесцеремонной матроны меня не то, чтобы смутила, но привела в замешательство. Я, как ни странно, действительно, не находила ответы на ее вопросы, поскольку сама терялась в догадках, кто я и откуда.

– Я… не помню.

– Это как это? Как тебя зовут-то?

Опять вопрос к месту. Неплохо было бы и это узнать. Хотя бы чисто информативно.

– Я же говорю. Не помню.

На всякий случай, еще раз порылась в памяти. Пусто. Пока я отнеслась к этому факту довольно спокойно. Видимо, ударилась головой при падении (затылок побаливал), и для восстановления выскочивших знаний требовалось время.

– Придуриваешься, что ли? Ну, тогда и сиди тут. Марио…

– Да нет же, – мне не хотелось остаться здесь снова одной. Непонятно где и в состоянии не стояния, – я в порядке. Сейчас…, минуточку…, подождите…

Повторное обращение к памяти не дало положительного результата. Она представляла на данный момент чистый во всех отношениях лист бумаги. Не замаранный, так сказать, данными о моей личности, включая имя.

Подобное открытие восприняла пока все еще как временное явление, что с минуты на минуту обернется шуткой – ах, ваше имя? Да, пожалуйста. Адрес? Тоже не проблема. Извините за временный сбой. С каждым может случиться.

Женщина оглянулась и уже с большим интересом задала очередной вопрос:

– У тебя что, падучая, что ты ничего не помнишь?

– Да… н-н-ет. Это вы об эпилепсии?

Она наморщила лоб, что-то обдумывая, и грустно покачала головой, придя к навязанному ей решению:

– Пойдем. Дам тебе поесть. Отдохнешь. Может, что и вспомнишь. Марио, чего стоишь столбом, помоги с той стороны. Придется идти закоулками, хлопот потом не оберешься из-за ее штанов.

Я заковыляла, придерживаемая с двух сторон неожиданными помощниками, крепко прижимая к себе белую сумку.

Мне казалось, что именно в ней я найду память.

Глава 3

Я вертела головой в разные стороны, пытаясь все-таки понять, где я. Вопрос – как я здесь оказалась? – уступал первому. Если бы узнала это место, вспомнила бы, наверное, каким ветром меня сюда занесло.

Но ничто не навело хотя бы на отдаленное угадывание этих улиц, мощеных серым грубым булыжником, этих средневековых мрачно-строгих домов, хмуро выстроившихся укором пронзительно голубому небу со стайками воздушных облаков, этой часовни с витиевато узорчатыми воротами.

Редкие прохожие, замедляя темп, откровенно глазели на нашу процессию. Моя спасительница, сердито на них поглядывая, напротив, ускоряла шаг, заставляя и меня с моим синкопированным ритмом приспосабливаться к нему.

Я не менее была заинтригована массовым увлечением здешних жителей маскарадными костюмами, оглядываясь каждый раз на очередной замысловатый фасон.

Наконец, мы свернули вправо от площади и чуть ли не бегом двинулись по узкой улочке, стремительно спускающейся вниз. По обе ее стороны жались почти вплотную друг к другу двухэтажные постройки, значительно менее монументальные, чем те, что встретились нам по дороге, но так же сурово-недоступные и с закрытыми ставнями.

– Ну, вот мы и дома, – женщина, придерживая меня за локоть, толкнула тяжелую задубевшую дверь и, дождавшись, пока мы с Марио войдем, поспешно захлопнула ее за нами.

Просторное полутемное помещение не баловало взгляд роскошью – громоздкий стол на „слоновьих ногах“ и вокруг него такие же неподъемные кресла с высокими жесткими спинками. Вдоль стены на века замер громадный посудный шкаф.

– Снимай-ка свою бесовскую одежду, переоденешься в рубашку и юбку моей дочери. А ты, – обратилась она к Марио, – чтоб не открывал рта. Кто его знает, кого мы привели в дом. Пойди-ка, принеси молоко и хлеб.

Оставшись одна, я в задумчивости опустилась в кресло. Что-то здесь не так. Странная, если не сказать больше, одежка здешнего населения. Как будто знакомый мне язык – испанский, с примесью кастильского наречия, но насыщенный давно вышедшими из употребления речевыми оборотами, которыми, как выясняется, свободно владею и я. Ни одного автомобиля или хоть какого-то вида общественного транспорта на улицах. Отсутствие бутиков. И, вообще, весь антураж напоминал декорации к фильму на доисторическую тему.

– Ты чего расселась? Я же сказала, снимай все. На вот, переодевайся, – женщина вернулась, сердито бросив на соседний стул небрежно скомканную одежду, – и быстро.

– Как ваше имя? – решилась я задать ей вопрос.

– Тебе-то зачем? Ну, Марселина. А ты-то вспомнила свое?

– … м-м-м… нет, – мне вдруг стало ужасно неловко. Будто я намеренно скрывала то, что касается меня.

– Врешь, небось. Ну, да Бог с тобой. Будешь тогда… э-э-э… Лаурой. А что? Неплохо. Ла-ау-ура, – нараспев произнесла она и довольно улыбнулась, от чего у глаз лучиками разбежались морщинки, придав лицу добродушносмешливое выражение.

– Почему я должна переодеться? Мне удобно в моей одежде, – посмела я возразить, воспользовавшись этим ее выражением.

– Будешь спорить, вернешься туда, откуда пришла, – Марселина вновь посуровела, – имя свое не помнишь, из каких ты мест тоже не помнишь, обрядилась мужчиной. Скажи спасибо, что это мои мальчишки нашли тебя. А не то сидеть бы сейчас тебе в подвалах монастыря и ждать суда Святой Инквизиции.

– Суда… кого? – я остолбенела. Скорее всего, ослышалась.

Марселина перестала греметь посудой. Обернувшись, она грозно набычилась:

– Если ты не прекратишь придуриваться, я выкину тебя отсюда. Мне еще еретички здесь не хватало, – она раздраженно вытерла руки о подол юбки, но, видимо, решив пока попридержать свое намерение, проговорила, – и пойди умойся. Срам на тебя смотреть. Мало вас кострами учат. Марио! Отведи-ка ее к зеркалу.

Вмиг объявившийся сын Марселины знаком поманил меня.

Соседняя комната, более светлая, благодаря открытым ставням, окнами выходила во двор дома.

Здесь спланировали спальню – широкая, аккуратно застеленная кровать с горкой подушек, массивный, с прожилками темного дерева, комод, несколько стульев, расставленных по углам. Но королевой комнаты, без сомнения, было огромное овальное зеркало. Вставленное в тяжелую раму со множеством застывших вычурных завитушек, вырезанных, определенно, деревщиком-трудоголиком, оно горделиво встречало входящего его отражением.

В данном случае, тем отражением, что несмело приближалось ко мне – совершенно незнакомой особы со смазанной косметикой на лице. Что, впрочем, абсолютно не портило ее миловидное личико с потерявшими покой серыми глазами, утонченно прямым носиком, правда, не совсем без изъяна – чуть длинноватым кончиком, и мягко очерченными губами.

Но какой бы привлекательной она ни была, мне до нее не было никакого дела.

Глава 4

Марио вполне адекватно отреагировал на последовательность обуявших меня эмоций, за доли секунды сменивших одна другую с такой интенсивностью, что система единиц физических величин рисковала дополниться еще одной – непонимание, недоверие, удивление, отчаяние…

Мальчишка снисходительно усмехнулся, задумчиво нахмурился и, наконец, испуганно растерялся, пытаясь сообразить, зачем я, размазывая слезы по лицу, остервенело тру незнакомку в Зазеркалье. Вряд ли ему пришло в голову, что искала я там себя. Пусть даже и похуже, чем эта. Но себя.

Он попятился, споткнувшись о порог, и пулей вылетел с воплями:

– Мам, иди сюда…, скорей…

Я же рыдала, вдруг поверив, что у меня нет ничего моего. Даже я сама была не я, а некто, пусть и с симпатичной мордашкой.

Что же случилось? Кому понадобилось так разыграть меня? Куда исчезла моя память? Но, самое главное, я не знала, что мне теперь со всем этим делать?