Невеста без места - Наталья Сапункова

Пес опять недовольно заворчал, похоже, к новой знакомице он относился благодушней, чем к парню. Пользуясь этим, Велька погладила зверя по голове, а сама пока рассматривала парня. Тот был симпатичный, даже, прямо скажем, красивый, с правильными чертами лица, рослый, широкоплечий. И одет богато – в шелковую рубаху, широкий пояс поверх с блестящими бляхами. И гривна поверх рубахи. Боярин? Кто-то из жениховой свиты? Вот еще не хватало…

Но кругом была душистая, теплая летняя ночь, и парень, кто бы он ни был, ближе не подойдет – пес не пустит, и вообще, они, должно быть, и вовсе больше не увидятся никогда. И она позволила себе небольшое баловство – поболтать. Рассмеялась, продолжая гладить пса, и поинтересовалась:

– Он, гляжу, девок любит, да?

– Как тут возразишь? – весело поддержал незнакомец. – Давно замечаю, что их он любит страсть как!

– И зовут его Волкобой? Много он волков побил?

– Да как сказать. Волки его, красотка, опасаются, близко не подходят. Так что он, может, и побил бы, да поди их еще поймай! Ты проводила бы нас, милая, до гостевого терема, видишь, не идет он что-то ко мне, не хочет. Уважь, помоги, а я князю тебя похвалю, хочешь?

– Не хочу! – Веля даже немного испугалась такого предложения. – Не говори вовсе про меня князю, очень прошу! Волкобой, вижу, не твой. А чей же?

– Да он больше боярина нашего, Миряты Веденича. А вообще, так и не скажешь чей. Поможешь?

– Помогу, – Веля хотела уже взяться за широкий кожаный ошейник, но внезапно передумала и лишь похлопала пса по лохматой спине, – пошли, хороший, видишь, ждут тебя. Пошли? – и пес, опять зачем-то ворча, двинулся чуть впереди нее, без понуканий зная, куда идти.

– Ой, какой он замечательный! – не удержалась, шепнула Велька спутнику.

Тот шел рядом, улыбался, не без удовольствия поглядывал на девушку.

– А ты ничего, – сказал он тихонько, почти шепотом, – княжна ваша, конечно, диво, да только она такая, что дохнуть в ее сторону страшно. А ты, вон… теплая, красивая, как само солнышко. Видишь, и в потемках мимо не пройдешь! Может, с княжной твоей и тебя отпустят на нашу сторону? Меня Ириней зовут, а тебя как?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – буркнула Велька. – Не сердись, боярин, не надо тебе со мной знакомиться, потому как вряд ли еще свидимся. Здравствовать тебе, вон уже гостевой терем, а мне дальше, – и она резво побежала вдоль стены, увернувшись от парня, который ринулся было ее задержать.

Да где ему! К тому же собака прямо под ногами оказалась, помешала.

– Ну гляди, белка прыткая, завтра на Купале попадешься мне! – крикнул он вслед.

А пес гавкнул, негромко, но внушительно и словно как-то одобрительно. И Вельке показалось, что это он с ней так попрощался.

Она заскочила в тесные задние сенцы, дверь прикрыла и еще засов задвинула. Ну, вот и хорошо. Завтра боярин Ириней про нее и не вспомнит. Как будто у него тут других дел нету. На Купале поймает – как же! Ловили уже всякие, да что-то никто пока не похвалялся, что поймал.

В сенцах на лежанке уже посапывали две девки-челядинки, одна пошевелилась, сонно взглянула на княжью дочку, пробормотала:

– Княженка, ты? Надобно чего?

– Тихо ты, спи себе, нет меня тут, – шикнула на нее Велька.

Она живо пробежала коридором, поднялась по лесенке наверх, в горницы. Толкнула сестрину дверь.

Княжна Чаяна сидела на лежанке в одной рубахе, задумчиво перебирала снятые янтарные бусы, глядя куда-то в темный угол. Веля на всякий случай тоже туда глянула – как есть пусто. Хотя свечи оплывшие так мигают, что и почудиться может всякое.

– Чаяна, сестричка, – тихонько окликнула она, неловко улыбнувшись, – что ты? Почему такая? Неужели жених нехорош?

– Ты? – Чаяна вздрогнула, подняла голову. – Ох, Велюшка, – она быстро встала, уронив бусы, шагнула к ней, порывисто обняла, всхлипнула, – хоть в омут мне, Велюшка милая. А деваться некуда.

– Да ты что? – ужаснулась Велька. – Какой омут, опомнись! Он, жених, урод хромой и старый, что ли? Или чем не люб? И отдают тебя? Не верится…

– Глупая ты, – Чаяна усмехнулась, – княжон отдают не за того, кто люб, а за кого надобно. Я готова была. Но не за проклятого же!

– Чего? – озадачилась Велька.

– Что, про проклятых князей не слышала? Из Карияра? – Чаяна отстранилась, ладонями вытерла слезы. – Да, тех самых. Вот туда меня и заберут. В проклятый род, Веля. Им никто невест не дает, вот добыли меня, силой да обманом. Отец отказать не может!

Веля затрясла головой, не в силах сразу в такое вникнуть.

– Так не старый и не урод, значит? Ой, а нянька говорила, что проклятые князья из Карияра с рогами все! – Она в сердцах стукнула себя по губам. – Да это вранье, поди!

– Вранье, – Чаяна не удержалась, улыбнулась, – тут четверо княжичей, и все без рогов. Они без шапок ходят, так что это видно. И не уроды вовсе.

– Четверо? А жених-то как тебе?

– Да не знаю я, в том-то и дело! Кто-то из четверых, который старший у них! Говорят, это я потом узнаю, в Карияре уже. У них-де обычай такой! Каково?! – Чаяна подняла упавшие бусы, неловко дернула, и вся нить янтарным градом осыпалась на пол.

Сестра ахнула, всплеснула руками, кинулась было подбирать, но вместо этого, упав на колени перед лежанкой, разразилась горькими рыданиями.

– Чаянка, ну ты чего? – кинулась к ней Велька, крепко обняла, стала гладить вздрагивающие плечи. – Раз не видно проклятье, может, оно и пустяковое какое? Или вовсе его не хочешь – не заметишь? Может, оно в том, что жених твой чихает на вечерней заре, как кузнец Ненеля, после того как его ягушка зачаровала? А? А ты убиваешься. Сама же говоришь, что все парни красивые, вот и ладно, чего лучше!

Не то чтобы она так думала. Для нее самой смотреть на четверых женихов и не знать, за кого из них придется замуж идти, причем подневольно, – да ну к кикиморам такую неизвестность!

Чаяна задышала спокойнее, вытерла зареванное лицо рукавом рубахи.

– Ох, дуреха ты, Велька, – сказала она, – им же в наказание проклятье досталось, и говорят, что оно страшное, а ты – чихать на заре! Нашла с чем сравнить. Оно от старшего к старшему передается, и три раза по семь поколений его нести будут. И мой первенец, значит, тоже. Злое проклятье, это точно известно! А какое, они скрывают, никто не знает, кроме самых близких. И невесты их не знают ничего, пока женами не станут!

– Злое, да неизвестно какое. Вот и нечего зазря тужить, еще и заране! – проворчала Велька, принявшись собирать в ладонь янтарные бусины. – Небось княгини у них, у кариярских князей, живут не тужат! – продолжала она горячо и уверенно. – Это если бы было такое проклятье, чтоб у их князя каждая жена первыми родами помирала, тогда да, есть о чем поплакать! И невест им не давать само собой! А так – чего? Пусть они там, князья кариярские, со своим проклятьем сами справляются! Жениться им это проклятье, видно, не мешает!

Следовало ведь сестру утешить, хоть перво-наперво. А там и видно будет. Конечно, не с каждым проклятым хорошо ужиться можно, бабка вот, волхва Аленья, такое рассказывала, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Да хотя бы про одного витязя княжеского роду, который от двенадцати лет каждую ночь в чудовище жуткое превращался, а как оженили его, все жену молодую покусать норовил. Днем-то ходил молодцем, а чуть солнце закатится, и превращался в чудовище, на большой замок железный его только запирать. А все потому, что его матушка-княгиня волхву одну могучую сильно разозлила.

Уж как-то так устроено в мире, что больше всего зла волшебного князьям достается, простым людям куда как реже. И бабка говорила, что это правильно. Кому много дано, с того много и спрашивается. И княжеские дочки, даром что в шелках-аксамитах ходят, а понадобится князю откупиться от зла какого для государства или мир скрепить – на это дочки и есть. У княжны не спрашивают, кто ей мил, идет за кого надобно, а если отмерит ей счастья Матушка Макошь, так то ее особая милость. И жертва богам если нужна, то и на это княжеская дочка сгодится лучше прочих, потому как цена ей дороже, чем любой другой девке. Велька, правда, что-то не припоминала, чтобы княжон на самом деле богам жертвовали, так, всерьез, не по-праздничному, а чтобы жизни лишить – видно, то совсем уж в стародавние времена случалось. Но бабка любила внучку попугать, про всякие страсти рассказывала частенько, когда долгими вечерами у огня поговорить садились. Однако отдала же она дочку свою Заринью, Велину матушку, князю в меньшицы, и вено[6] взяла, все чин-чином. А жить зато на княжий двор не пустила, и батюшка Велеслав Судиярыч с тем согласился…

Чаяна сестру слушала, задумчиво мотая на палец кончик косы.

– Ты так считаешь? – обронила она со вздохом. – Может, и впрямь. А не пойдешь ли на мое место? Все приданое отдала бы, все что захочешь.

– Разве меня звали? – со смешком уточнила Веля. – Сама знаешь, нас рядом поставь да вели выбирать – мне и твое приданое не поможет!