Любовь и гром - Джоанна Линдсей

Именно эта поза, чертовски гордая, навела Рэмси на мысль, что на сей раз все пойдет совсем не так, как раньше, когда его бич впивался в человеческую плоть. Оба мексиканца, которых он забил в Техасе, свалились после первых трех или четырех ударов. Старый золотоискатель, у которого Рэмси в Колорадо отнял золото и жизнь, начал вопить еще до того, как его тела коснулся бич. Но этот — индеец, или, во всяком случае, воспитан как индеец. Кажется, Рэмси что-то слышал о ритуале самоистязания, которому подвергают себя индейские воины северных прерий. Он готов был поспорить, что у этого метиса на спине или на груди имеются шрамы, остающиеся после такого ритуала, и только сильнее разозлился. Похоже, ему придется потратить много времени и порядком по потеть, чтобы вырвать у этого парня хоть один крик. Пора браться за дело всерьез.

Первый настоящий удар Рэмси был подобен раскаленному железу, которое прижали к спине метиса, выжигая на нем метку, с той лишь разницей, что не чувствовалось запаха паленого мяса.

Кольт Сандер не дрогнул ни единым мускулом. Он будет так держаться до тех пор, пока Дженни Кэллен стоит на веранде, глядя на происходящее с ним. Он пристально смотрел ей в глаза, такие же синие, как и у него, только темнее. Их цвет напоминает сапфир в кольце, которое носит Джесси. Джесси? Боже, она придет в ярость, когда узнает! Она всегда защищала его, особенно последние три года, с того самого момента, как он возник на пороге ее дома. И она из кожи вон лезла все это время, стараясь сделать из него белого человека. Она даже его самого заставила поверить, что из этой затеи выйдет толк. Ему следовало быть умнее.

Думай о ней… Нет, он может лишь представить, как Джесси будет плакать, когда увидит, что от него останется по окончании экзекуции. Дженни — вот на кого ему следует направить свои мысли.

Черт побери, сколько уже было ударов? Шесть? Семь? Дженни. Прекрасная, златовласая и сладкая, как приготовленная Джесси домашняя конфетка. Ее отец осел в Вайоминге около года назад, когда закончилась война с индейцами и разгромленных сиу и шайеннов заперли в резервации. В самый тяжелый период войны Кольт вместе с Джессикой и Чейзом находился в Чикаго. Джесси тогда сделала все, чтобы он ни о чем не узнал, опасаясь его желания немедленно вернуться и сражаться за свой народ. Но он не стал бы этого делать. Его матери, сестры и младшего брата уже не было в живых. Через два месяца после того, как в 1875-м он покинул племя, их убили двое золотоискателей, направлявшихся к Черным Холмам. В семьдесят четвертом там обнаружили золото, с тех пор вся местность кишела старателями.

Золото в центре индейской территории! Это было началом конца. Индейцы всегда знали о нем. Но как только это стало известно белым, их уже ничто не могло остановить. И, несмотря на то, что золотоискатели, шастая по индейской территории, нарушали договор, в конечном счете именно на их защиту встала армия. А потом — последняя великая победа индейцев в Литтл-Бигхорн и неизбежный конец.

Мать Кольта, Широкая Река, предвидела такой поворот событий. Поэтому она и спровоцировала ссору между ним и его отчимом, Бегущим Волком, чтобы вынудить сына покинуть племя. Она отправила бы с ним и сестру, но Серая Птичка к тому времени уже вышла замуж.

Мать рассказала ему об этом позже, когда все уже было решено, и объяснила, почему так поступила. Тогда Кольт сильно разозлился на нее. Страхи за его будущее ничего не значили для молодого парня. Он только сознавал, что пришел конец прежней жизни. Но мать уже предчувствовала другой конец, конец всему, и поэтому подарила сыну новую жизнь, буквально выпихнув Кольта в нее.

Досадно было теперь убедиться в правоте матери, знать, что, доводись ему выжить во время войны, он оказался бы сейчас в резервации, как его отчим и младший брат. Если уцелели, конечно. Но еще обиднее избежать того унижения, чтобы получить нынешнее.

Двадцать пять? Тридцать? Впрочем, к чему считать?

Когда он приезжал сюда повидаться с Дженни, ему неоднократно доводилось наблюдать, как Рэмси Пратт управляется с бичом. Этот человек гордился своим мастерством и теперь пользовался случаем в очередной раз продемонстрировать его окружающим, раз за разом опуская хлыст на одно и то же место до тех пор, пока не лопалась кожа. Он бил снова и снова, углубляя рану, и просто из жестокости, чтобы причинить как можно больше страданий.

Кольт знал, что Пратт может работать бичом без устали.

Здоровенный, как медведь, он действительно походил на медведя. Плоский нос, едва различимый на лице, косматая грива грязных темных волос до плеч, длинная борода и усы. Если уж кто и походил на дикаря, так это Пратт. И Кольт видел радостный блеск его глаз, когда ему велели взять хлыст. Приказ явно доставил ему удовольствие.

Пятьдесят пять? Шестьдесят? Почему он все еще пытается вести счет? Осталась ли еще кожа на спине? Действительно дело обстоит так, как ему кажется, или это благодаря мастерству Пратта такое впечатление, словно спина объята пламенем? Странно, что он вообще еще чувствует, хоть и еле-еле, как кровь стекает в сапоги.

Долго еще Дженни будет стоять здесь и смотреть на него с таким же каменным и жестоким лицом, как и у ее папаши? Неужели он действительно мечтал жениться на ней, купив ранчо на то золото — прощальный подарок матери, — которое, придя в «Скалистую долину», обнаружил в своих пожитках?

Он захотел Дженни сразу, как только ее увидел. Джесси посмеивалась над ним по этому поводу и побуждала к решительным действиям. Ей удалось вселить в него достаточно уверенности, и он не долго колебался.

Когда они с Дженни впервые встретились наедине, он обнаружил, что пользуется взаимностью, а меньше чем через месяц она подарила ему свою невинность. В ту ночь он просил ее выйти за него замуж, и с тех пор они строили планы на будущее, выжидая лишь подходящий момент, чтобы сказать ее отцу. Но старик и сам обо всем догадывался. Поскольку скот из «Скалистой долины» пасся неподалеку от границ ранчо Кэллена, Кольту не составляло труда три-четыре раза в неделю заезжать к Дженни и днем, и вечером. То, что Уолтер Кэллен знал о серьезности намерений Кольта, должно быть, лишь подлило сейчас масла в огонь его ярости. А уж о Дженни и говорить не приходится.

Кольт понимал, что ему следовало поведать девушке о своем происхождении. Сказать, что на самом деле его зовут Белый Гром, а идея назвать его Кольтом принадлежит Джессике. Но проблема в том, что Дженни ему все равно бы не поверила, приняв его исповедь за обыкновенный розыгрыш. Слишком хорошо Джесси над ним поработала. Теперь он чаще всего даже думает как белый.

Однако для Дженни он больше уже не белый. Когда началось истязание, он успел заметить ее бешенство, прежде чем она совладала с собой. Лицо девушки стало каменным, как и у отца. Ни слез, ни воспоминаний о тех минутах, когда его руки и губы ласкали ее тело и как она умоляла его заняться с ней любовью всякий раз, стоило им остаться вдвоем. Теперь он для нее лишь грязный индеец, получивший по заслугам за то, что осмелился ухаживать за белой женщиной.