Витрина (сборник) - Умут Кемельбекова

Прохожие разглядывали его, потом начинали рассматривать одежду, выставленную на витрине, заходили в магазин, что-то покупали. Удивлялись и хвалили директора, который придумал такой рекламный ход. Дарио иногда слышал их разговоры при покупке одежды. Запоминал диалоги. Каждый вечер записывал услышанное.

Роман продвигался необычайно быстро. Продажи росли, и директор попросил: не мог бы Дарио работать не два дня в неделю, а больше. Дарио согласился. Он вязал уже сложные узоры, ему это нравилось. Вычислил постоянных прохожих, жителей этого района. Они улыбались и приветствовали его, проходя мимо.

Дарио смотрел на витрину магазина японской косметики, на девушку-манекен. Приходя на работу, здоровался с ней. Вел беседы, придумывал всякие истории с ее участием. Придумал сюжет. Он – влюблённый в неё художник. Она – тайно влюблена в него.

Уходя вечером с работы, непременно подходил к витрине, любовался и каждый раз думал: художник её очень любит. А она? Любит ли она художника? У неё взгляд, который может быть только у влюблённой и очень счастливой. Ему казалось, что с каждым днем ее улыбка становится всё живее и участливее.

Наступал август. Прошло почти полгода. Роман был закончен. Дарио обещал директору поработать еще несколько дней.

Он остановился у витрины магазина косметики, грустно улыбаясь. Кончилось лето, написан роман. Правда, еще нет названия. Кончилась его жизнь за витриной. Жизнь за витриной… И тут Дарио осенило – «Жизнь за витриной» – вот как должен называться роман! Или «Человек за витриной»? Надо подумать в этом направлении – решил он. Но все равно, чего-то не хватает в романе. Какого-то заключительного аккорда, абзаца. – И что это за магазин? Я столько времени провел в мысленных беседах с манекеном, может, и с продавцами стоит поговорить?

Он вошел в магазин и сразу увидел девушку, как две капли воды похожую на девушку из витрины. Девушка улыбнулась ему со словами: – Здравствуйте! Чем могу помочь?

– Здравствуйте, – ответил Дарио. – А Вы знаете, что похожи на девушку в витрине магазина? Вам никто не говорил?

– Не говорил, – ответила девушка, – но знаю, что похожа, потому что художник – дизайнер нашей фирмы в Токио – нарисовал мой портрет. Он всегда меня рисует при получении заказа на оформление витрин. Он говорит, что мое имя приносит удачу в торговле косметической продукцией. Он такой шутник, – засмеялась она.

– А как Вас зовут?

– Кацуми, что на японском означает «Победа красоты».

– А меня зовут Дарио, – быстро ответил Дарио, – что на итальянском означает «Обладающий многим».

– Я знаю всех, кто ходит по этой улице, – загадочно улыбнулся Дарио, – а Вас не видел ни разу. Только Ваше изображение в витрине.

– А я только сегодня вышла на работу. Работаю в Токио, в головном офисе. В Москву приехала в командировку на неделю. Мне надо понять, почему упали продажи в наших магазинах в Москве. В офисе я одна знаю русский язык.

– Как хорошо, что мы оба знаем русский! Японский я бы не выучил и с Вами не заговорил бы. У меня тоже заканчивается время пребывания в Москве, – продолжал Дарио. – Я через неделю возвращаюсь в Рим. Хотите, я Вам за неделю покажу Москву, расскажу всё про эту улицу?

– Очень хочу! – радостно воскликнула Кацуми.

Дарио зашел за ней к концу рабочего дня.

– Куда мы пойдем? В японский ресторан «Две палочки» или в итальянское кафе «Лаваца»?

– Туда, где русская кухня.

– Тогда нам в «Лавку братьев Караваевых», – предложил Дарио, и они отправились ужинать.

Они говорили обо всем. Такой открытости Дарио не ожидал ни от себя, ни, тем более от неё, первый раз встретившейся с незнакомцем.

– У меня такое чувство, что мы давно знакомы, – вдруг сказала Кацуми, – я так не говорю даже со своим женихом!

– А у Вас есть жених? Кто он? – Дарио не смог скрыть своего огорчения.

– Он художник. Выполняет заказы для нашей фирмы по оформлению витрин в магазинах по всему миру. Он всегда рисует меня. Говорит, что прохожие любуются мной и покупают товары. А моя подруга, она преподает живопись в Токийской школе искусств, говорит, что в исламе запрещено изображать живых существ и рисовать портреты. Она говорит, что любой художник, а талантливый в особенности, когда рисует портрет, часть души человека переносит на портрет.

– А Вы его любите? – серьезно спросил Дарио и напряженно ждал ответа.

Кацуми смотрела в окно, потом взглянула ему в лицо и сказала:

– Теперь не знаю. Что-то изменилось, как будто моя душа улетела, и я не могу на него смотреть. Я поэтому и согласилась на поездку в Москву, чтобы во всем разобраться. И мне здесь так хорошо! – неожиданно закончила она.

Они молча глядели друг на друга. Молчание прервал официант: – Мы закрываемся.

Дарио рассчитался. Они, взявшись за руки, вышли. Вечерняя Покровка встретила их огнями фонарей.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Дарио.

– Да, – ответила Кацуми.

Они обнялись и пошли в сторону Лялиного переулка.

Планета Чени

Внук

Бабушка сидела на самом солнцепеке и сучила шерсть. Редкий порыв ветра иногда уносил кусочек шерсти, и тогда она просила: «Омарушка, ягненочек мой, догони!» И Омар бежал и бежал за белым клочком, пока тот не зацепится за редкую колючку, ОН возвращался вприпрыжку, оседлав палку, покрикивая: «Чо! Чо!»

Но чаще всего бабушка сидела, перебирая четки, беззвучно шевеля губами.

– Что ты шепчешь, бабушка? – спрашивал Омар.

– Я благодарю Аллаха, который дал жизнь моему отцу и моей матери, мне и моему сыну, и сыну моего сына – не переставая перебирать четки, отвечала бабушка.

– А мне? – обиженно спрашивал Омар.

– Глупенький, ты и есть сын моего сына. А ещё я прошу Аллаха, чтобы он дал жизнь твоему сыну.

– А ты не можешь попросить его, чтобы он дал мне жеребёнка? – не отступал Омар.

– О таких мелочах Аллаха не просят, – терпеливо объясняла бабушка, – иди, иди, играй, пока солнце не село!

Любимой игрой его было дожидаться, когда ветер, поднимая клубы пыли, несся, как огромное веретено, по степи. Омар ловил миг и, стараясь попасть в центр смерча, бежал, угадывая направление ветра.

Бабушка кричала: «Постой! Постой! Шайтан унесет тебя на небо!»…

Видение было таким ярким, что Омар приподнялся. Ветра не было, горизонт был чист. Огромная чаша небосклона опрокинулась над ним. Куда ни глянь – везде бескрайни пески, упирающиеся в неровную черту горизонта.

Омар шел уже вторые сутки. Колодца не было. Неужели все так изменилось за эти годы?! Он уехал отсюда давно и ни разу не приезжал. Не приехал и на похороны бабушки. Говорят, она до последнего ждала его, не велела опускать полога юрты.

Чем он мог оправдаться? Тем, что работал, не выходя из мастерской по несколько дней?

С полотен смотрела пустыня, ее бесконечные изменения вставали из неведомых ему самому глубин.

Когда умирала бабушка, он не работал. Они уехали с Гульнар на побережье, переезжали из города в город. Телеграмма его не нашла.

Прошло время. Боль утраты последнего близкого человека, любившего его с мгновений, когда он пришел в этот мир, не утихла.

После свадьбы Гульнар посоветовала ему съездить в родные места.

Омар приехал утром. Никто его не встречал, никто не ждал. Весь день он просидел в гостинице и только вечером вышел на улицу.

Он увидел редкие деревья, пустынные улицы с низкими домиками, решил дойти до старого колодца, куда они часто ходили с бабушкой.

Он не узнавал места своего детства. Стемнело. Не скоро он понял, что сбился с пути.

– Что ж, переночую, – подумал он, – завтра вернусь.

Он разжег костер. Сидел долго, слушая пески.

Проснулся только с рассветом. Хотелось полежать, но надо было найти колодец.

Весь день он шел. Однажды, присев у саксаула, Омар долго смотрел в пески. Ему показалось, что впервые видит их такими невозмутимо-равнодушными. Он чувствовал их враждебность. Мелькнула мысль: «Они не отпустят. Я их пленник!»

Омар пошел, стараясь идти как можно быстрее. Оглянулся. Ствол саксаула расщеплялся в разные стороны. «Как указатель, – усмехнулся Омар, – вот только бы знать – куда!» Он выбрал направление, ориентируясь по большой ветке, и пошел влево.

Шел долго. Наконец, обессиленный, свалился на склоне бархана и лежал, не в силах подняться. «Я так и останусь здесь!» Эта мысль придала ему силы: «Почему же лицом в песок?!» Он перевернулся на спину, В высоте горело и плясало солнце. Омар прикрыл глаза рукой и облегчение приняло его сознание…

Потом сознание рассыпалось на тысячи искрящихся иголочек. Он кружились, переливались, складывались в звуки. Звуки тянулись, свертывались и, наконец, сложились в звонкий мальчишеский голос: «Дедушка! Дедушка! Я нашел тебя!»

Омар не убрал руку, не открыл глаза, он только подумал: «Перед смертью у меня будет бред».

Голос не исчезал, он приближался: «Дедушка! Не умирай, я же нашел тебя!» Потом совсем близко донесся какой-то шум, шорох, будто кто-то упал и поднялся. Потом снова шум, напоминающий шаги и все смолкло.