Журнал «Если» 2009 № 12 - Борис РУДЕНКО

Император нахмурился:

— А я полагал, что злоумышленнику достаточно трудно пронести оружие в Нексус, не говоря уже о Великом Доме.

— Тут есть одно неприятное обстоятельство, господин. Оружие можно тайно пронести на территорию только в виде очень маленьких деталей – настолько маленьких, что их удается замаскировать под генератор поля или спрятать в обычных инструментах и оборудовании, которыми дворцовой прислуге разрешено пользоваться. Именно так все и было проделано. Оружие мы нашли у эволюта по имени Вратса, одного из тех, кто ухаживает за прудами.

— Я знаю Вратсу, – негромко проговорил император. – Он работает во дворце уже много лет. Умом не блещет, но это старательный, вежливый и, вне всякого сомнения, прилежный работник. Мне он всегда нравился – мы с ним иногда толковали о рыбах. Он их просто обожал. Так ты всерьез говоришь, что он имеет к делу какое-то отношение?

— Он этого даже не отрицает, господин.

— Я поражен. Уж кто-кто, но Вратса… Он ведь из приматов?

— Горилла, кажется.

— И он действительно все спланировал?

— Я не уверен, что здесь следует употреблять, слово «спланировал». Судя по всему, Вратса был «кротом».

— Но ведь он в штате дворца уже… сколько точно?

Мне не было нужды просматривать архивы – информация появилась в моем распоряжении немедленно, мгновенно пересланная мне в сознание.

— Тридцать пять лет, господин. По моим оценкам, примерно столько лет и понадобилось, чтобы пронести во дворец детали оружия и собрать его.

— Могли простой эволют такое проделать?

— Только с чьей-то помощью, господин. Вы всегда были очень добры к ним, поручая им ответственные должности, в то время как другие, скорее, обращались бы с ними, как с рабами-недочеловеками. Но несомненно и то, что эволюты в целом не отличаются способностью к долгосрочному планированию и изобретательности. А здесь потребовалось и то, и другое. Я склоняюсь к выводу, что Вратса был такой же марионеткой, как и тело, которое вы сейчас носите.

— Но почему пуля? Я ведь уже говорил, что мы с Вратсой часто разговаривали. И он в это время легко мог сделать со мной что угодно просто голыми руками.

— Не знаю, господин. Однако есть кое-что еще. – Я обвел взглядом стены зала, обшитые панелями с фризами, изображающими древний ландшафт какой-то безымянной планеты с двумя лунами, расположенной на другой стороне Галактики. – Вопрос деликатный, господин… или, во всяком случае, может оказаться деликатным. Полагаю, нам следует поговорить наедине.

— Этот зал и так самое уединенное место во всем Блистательном Содружестве, – напомнил он.

— Тем не менее.

— Хорошо, Меркурио. – Старик негромко вздохнул. – Но ты знаешь, сколь неприятно такое общение.

— Уверяю, что буду краток, насколько это возможно.

Потолок надо мной разделился на четыре равные секции. Они задвинулись в стены, и между ними открылся крестообразный просвет, а за ним – огромное пространство, ярко освещенное помещение, такое же большое, как и все в Великом Доме. И в этом пространстве, удерживаемая на месте нейтрализаторами гравитации, висела трепещущая сфера насыщенной кислородом воды диаметром более ста метров. Участок пола под моими ногами стал подниматься, превратившись в колонну-лифт. Не подверженный головокружению и не опасаясь длительного ущерба здоровью даже в случае падения, я оставался спокоен, если не считать тысяч вопросов, рояших-ся в голове.

На высоте ста тридцати метров моя макушка пронзила поверхность сферы. Обычный человек начал бы тонуть, но пребывание в воде не создавало для меня никаких проблем. Фактически, в галактике почти не было таких условий окружающей среды, которых я не смог бы выдержать хотя бы временно.

Мои линзы настроились на другие оптические свойства воды, и вскоре я уже стал видеть лишь чуть менее резко, чем в чистом воздухе. Император плавал, столь же невесомый, как и окружающая его вода. Внешне он чем-то напоминал кита, только без плавников и хвоста.

Я еще помнил времена – смутно, потому что это было давно, – когда он был все еше более или менее гуманоидом. Было это в ранние дни Блистательного Содружества, когда оно охватывало лишь несколько сотен звездных систем. Император рос вместе с ним, разбухая по мере того, как очередная новая территория, будь то планета, система или блистающее звездное скопление, поглощалась его владениями. Ему не хватало абстрактного понимания истинной степени собственной атасти. Ему требовалось ощущать ее на чисто сенсорном уровне, в форме потока информации, поступающей напрямую в мозг. И после бесчисленною количества модификаций его мозг стал размером с небольшой дом. Похожие на лабиринт складки и извилины выпирали сквозь туго натянутую кожу, как будто могли в любой момент прорвать свою тонкую оболочку. Вены и артерии толщиной с водопроводные трубы опутывали мозжечок. Уже давным-давно этот мозг не защищала черепная коробка.

Выглядел император чудовищно, но чудовищем он не был, во всяком случае не сейчас. Выпадали некогда времена, когда его амбиции к экспансии подстегивались чем-то вроде жажды власти, но это было десятки тысяч лет назад. Теперь, когда под его контролем находилась почти вся колонизированная Галактика, он стремился лишь воплощать собою благосклонность и справедливость правительства. Импе ратор прославился терпимостью и милосердием. И он лично ратовал за внедрение демократических принципов во многих самых захолустных префектурах империи.

Он был хорошим и справедливым человеком, и я почитал за счастье ему служить.

— Так поведай, Меркурио, что же это за секрет, который нельзя узнать даже одной из моих марионеток?

Поднявшийся столб остановился как раз напротив одного из его темных глаз. Они походили на смородины, вдавленные в бледную плоть.

— Дело в пуле, господин.

— И что в ней такого?

Я протянул ему на ладони восстановленную пулю, уверенный, что сейчас нас никто подслушать не может. Это был металлический цилиндр с прозрачным конусом на кончике.

— На корпусе имеется – или имелась – надпись. На одном из древних торговых языков Л акванского Выступа. И надпись эта в переводе на первичный гласит: «Разве сторож я брату моему?».

Император на секунду задумался:

— Она мне ни о чем не говорит.

— Случись иначе, я бы удивился, господин. Как выяснилось, эта надпись является цитатой из древнего религиозного текста. В чем ее более глубокий смысл, я сказать не могу.

— Лакванцы традиционно не создавали для нас проблем. Мы предоставили им определенную автономию. Они платят налоги и согласились на наши скромные требования постепенного развития демократического правления и снижения количества казней. Им может подобное не нравиться, но есть и десятки других административных субъектов, с которыми мы обращаемся точно так же. Так с какой стати им выступать против меня именно сейчас?