Криминальная Москва - Эдуард Хруцкий

Когда у меня скопился материал, я пришел к Парфентьеву.

Время было позднее. Иван Васильевич налил мне стакан крепчайшего чая, достал бутерброды, завернутые в жирную бумагу.

— Ешь. Бутерброды с домашними котлетами, очень вкусные.

Мы пили чай, и я рассказывал ему о своих встречах с «завязавшими» уголовниками.

— Ты не очень-то увлекайся их рассказами. Запомни: уголовники и шлюхи наврут такое, что вашему брату журналисту самому не придумать. Ты вот три истории рассказал. Гаврилова, домушника, я хорошо знаю. Этот вполне завязать может. А остальные… Знаешь поговорку: «жид крещеный, конь леченый, вор прощеный…»

Комиссар так и не успел договорить. Дверь кабинета раскрылась, и влетел Эдик Айрапетов.

— Иван Васильевич! На Трубной в квартире троих завалили.

— Еду.

Парфентьев открыл ящик стола, вынул пистолет в кобуре без крышки, приладил ее на ремень.

— Ну, чего сидишь? Хотел увидеть кошмарную историю, вот она и случилась. Поехали.

В переулке на Трубной мы вошли в приземистый двухэтажный дом. У подъезда стояла «скорая» и несколько оперативных машин.

На ступеньках сидели младший лейтенант и огромная овчарка.

— Ну что? — спросил его Парфентьев.

— Довела до трамвайной остановки, там след поте ряла, товарищ комиссар.

— И то дело. Где «скорая»?

— В квартире.

— Кто там еще?

— Следак из прокуратуры.

— Пошли, — это относилось ко мне.

Мы поднялись на второй этаж, вошли в распахнутую дверь квартиры.

Я почувствовал странный, назойливый запах. И никак не мог понять, чем пахнет. Только под утро, когда я шел домой по пустым рассветным бульварам, понял, что это запах людской крови. Убийцы зарубили топором всю семью — мужа, жену и двоих детей.

А пока я находился в квартире и наблюдал за работой опергруппы.

— Стой здесь и смотри. Никуда не лезь и руками ничего не трогай, а то оставишь пальчики и потянет тебя прокуратура за убийство, — усмехнулся Парфентьев. Через некоторое время ко мне подошел Эдик Айрапетов. Я уже разбирался в муровской структуре и поэтому удивился:

— Ты что здесь делаешь? Это же особо тяжкие.

— Моих клиентов замочили. Это татары-золотишники. У нас были данные, что они крупную партию «рыжья» должны купить.

— Что именно?

— Золотые десятки. Пойдем, я тебе их тайник покажу.

В одной из комнат кровать с никелированными шишаками была выдвинута на середину. В углу часть пола была поднята, как крышка.

— Смотри. — Эдик посветил фонарем.

На оцинкованном дне тайника сиротливо лежало колечко с каким-то камушком. Видимо, второпях убийцы его не заметили.

Мы вышли из этой квартиры на рассвете. Город был тихим и сонным.

— Тебя отвезти? — спросил Парфентьев.

— Не надо, я живу рядом.

Я шел по утренней Москве, привычной и до слез знакомой, а перед глазами стояли носилки с трупами, которые проносили санитары мимо меня. Откинулся брезент, и я увидел вместо лица кровавую кашу.

Тогда, впервые столкнувшись с убийством, я думал о том, что жизнь не такая уж длинная. В любой момент может появиться урка с топором и…

И тогда, не по книге Адамова, а по тому, что я увидел этой ночью, я понял, что такое работа сотрудника угрозыска.

В квартире убитых, в отличие от фильма «Дело „пестрых“, Парфентьев не командовал, не распоряжался громогласно.

Он о чем-то тихо говорил оперативникам, они ему что-то рассказывали. Не было трагизма и патетики.

Люди работали. Делали свое привычное дело. Я до сих пор помню ребят-сыщиков, на рассвете куривших у машины. Лица у них были усталые, как у людей, выполнивших тяжелую и неприятную работу.

По сей день я благодарен Ивану Васильевичу, что он взял меня на это убийство. Именно в этой, пахнущей кровью квартире я впервые узнал, что такое сыск.

На следующий день, когда я пришел в МУР, встретил комиссара в коридоре, во всем его мундирном блеске. Он ехал в горком партии.

— Ну, — усмехнулся он, — кошмары не снились?

— Пока нет.

— Ну и хорошо. Я часика через два вернусь и разыщу тебя.

Конечно, об Иване Васильевиче Парфентьеве можно написать не очерк, а целую книгу.

Он начинал свою работу постовым милиционером и закончил комиссаром милиции третьего ранга.

От постового — до начальника МУРа.

В 50-м году, за семь лет до нашего знакомства, он ликвидировал одну из самых страшных банд -банду Пашки Америки.

Он никогда не любил говорить о своих делах. Предпочитал рассказывать о Сергее Дерковском, Владимире Чванове, Игоре Скорине.

Не знаю, была это скромность или осторожность человека, начавшего свой путь в органах при самых кровавых наркомах. Не знаю. Знаю только одно — он был первым начальником МУРа, издавшим книгу своих криминальных историй.

К сожалению, она так и не была переиздана.

Так уж случилось, что мне пришлось уехать из Москвы, а когда через год с лишним я вернулся, Иван Васильевич ушел из МУРа, в котором командовал больше десяти лет. Это был абсолютный рекорд. Ни один начальник не продержался столько на своем посту.

Конечно, отправить такого профессионала сыска, как Парфентьев, командовать Управлением вневедомственной охраны, было не по-хозяйски.

Но кто тогда об этом думал?

Власть прощает себе всё, не прощая своим защитникам даже маленьких промахов.

Мы продолжали встречаться. Иван Васильевич приезжал к нам в редакцию. Мы часто собирались за рюмкой в его квартире.

Иван Васильевич работал над новой книгой. Мне довелось читать отрывки из нее. Но где она?

После смерти Ивана Васильевича я пытался разыскать эту рукопись, чтобы издать вместе обе книги, но так и не нашел.

Конечно, можно было написать о громких делах, погонях и засадах. Но я решил написать о человеке, который терпеливо возился с начинающим журналистом, показывая ему изнанку жизни и делая так, чтобы эта изнанка не вызвала у него психологического отторжения.

Многие мои коллеги любят формулировку «прирожденный сыщик». Так не бывает. Человек рождается не для того, чтобы разгребать кровь, горечь и грязь.

Оперативниками становятся по стечению жизненных обстоятельств. Сыщик — это профессия. А понятие это состоит из многих компонентов. За много лет работы в криминальной теме я убедился, что плохой человек не станет хорошим сыщиком. Потому что в этой профессии главное — прикоснуться сердцем к чужой беде.

Конечно, нынче, говоря об Иване Васильевиче Парфентьеве, многие люди вспоминают разное.

Я видел людей, которые на дух не переносили начальника МУРа, считая его слишком жестким человеком. Но есть и те, которые вспоминают о нем тепло и добро.

Мне не довелось присутствовать при том, как комиссар Парфентьев устраивал разносы подчиненным. Правда, я видел, с какими лицами выходили из его кабинета мои муровские приятели.