Пища свирепых чад - Дэвид Фарланд

В сумраке разнесся крик. Хуан Фа отметил мимоходом: это улар. Он проснулся и слетел со скалистой вершины, чтобы спрятаться среди камней. На юге, в горах за студеной бурной рекой, завыл волк.

Купец шагнул к спящему варвару, выдернул из расслабленных рук свой же бронзовый топор и обрушил на лицо, не дав преступнику шанса вскочить на ноги. Тот, залитый черной в сумраке кровью, захрипел — и все же попытался встать. Хуан Фа ударил по темени, приканчивая.

Кривоногий приятель вора пробудился. Заорал, выскочил из-под одеяла и прыгнул за камни, словно тушканчик.

А, хочешь побегать наперегонки с бронзой? Купец ухмыльнулся и швырнул топор. Удар в левое легкое швырнул варвара наземь, лишив всякого желания драться.

— Ты думал, это весело, украсть у человека лошадь и сандалию? Посмейся теперь! — прорычал Хуан Фа и размозжил врагу голову.

Все же убивать — скверно. Расправа над сонными еще не скоро сотрется в памяти. И даже если ты шутишь, разя второго врага, легче на сердце не становится. Проклятые конокрады.

Перевернув злодея на спину, Хуан Фа удостоверился: не дышит.

И вдруг торговцу стало нехорошо. Вор оказался мальчишкой, лет тринадцати от силы, чье тело едва приняло взрослые пропорции. Он лежал на спине, уставившись мертвыми глазами в предрассветную серость. Зубы подпилены — треугольные острые клыки, на лице татуировка: темный древесный ствол от подбородка до лба. От ствола по щекам, скулам и лбу тянутся ветви. Мальчик носил на коже священный символ, Древо Жизни.

Хуан Фа пожалел, что увидел это лицо. Возможно, мальчик — шаман. Купец подошел к другому варвару. И у того зубы заточены, а на лице племенные знаки. И тоже совсем молоденький.

Хуан Фа подумал, что лишь пять лет назад был в таком же возрасте.

И слов не хватит описать, как встревожил и расстроил вид убитых. Хотя желудок был пуст, купец отковылял в сторону и постоял нагнувшись, пока сердце не перестало колотиться в груди, пока не прекратила толкаться в глотку желчь. Не хотелось глядеть в лица мертвецов.

— Боцзин! — позвал он кобылицу. — Как ты?

Шагнул ближе, чтобы уловила запах. Она ткнула влажным носом под мышку, купец благодарно погладил ее шею. Славная лошадка, лучше тебя в целом мире нет… Купил ее у банды варваров-арабов, и уж здешним горным лиходеям отдавать на съедение такое чудо постыдно.

Погладил нежно бок. Неделями вел ее в поводу через горы, боясь, что от тяжести всадника она потеряет жеребенка.

Проверил седельные сумки, вытащил левую сандалию и сказал мертвым варварам: «Ха-ха-ха».

Скудные запасы еды сохранились, конокрады лишь доели сморщенные сушеные яблоки. Но серебро осталось вместе с драгоценным умащеньем из ладана для Янь, опиумной смолой и драконовым зубом для продажи аптекарям.

Монах наконец осмелился подойти к месту убийства.

— Можно мне приготовить для нас немного бобов? — спросил робко.

Хуан Фа разозлился. Монах-то не трус. Добрался сюда аж из Персии, а ведь люди императора Цинь запросто отрежут даосу язык. Император не жалует ни буддистов, ни даосов.

Но ведь монах отказался помогать в бою. Конечно, на того, кто не может убивать живое и не ест мяса, в серьезной переделке рассчитывать заведомо не приходится. Но теперь, после жуткой ночи, Хуан Фа не более симпатизировал даосу, чем император. К демонам святош и их смирение!

— Нельзя! — буркнул купец.

Монах лишь смиренно поклонился в ответ.

Удовольствовавшись такой покорностью, Хуан Фа развел костерок. Хвороста было не найти, пришлось обойтись сухим пометом диких ослов — по весне они забредали сюда с юга. Вскоре огонь заполыхал драгоценным камнем. В его свете среди позлащенной бликами травы под деревом обнаружился выбеленный солнцем череп огромного быка. Широкие, когда-то черные рога подернулись пепельной серостью. На черепе обнаружились нацарапанные углем строчки:

За священные горыСадится холодный месяц.Мои руки мертвеют от стужи.Не сюда ли богиПолзут умирать?

Хуан Фа глянул вниз, к подножию гор, и действительно увидел на юго-востоке садящийся месяц. Казалось, лунный диск далеко внизу, и купец смотрит сверху, словно бог среди облаков. Месяц колебался в сиреневом сиянии рассвета, уподобляясь жемчужине под водой, блестел, медленно опускаясь в туман. Склоны на много ли покрывал черный бесплодный камень. Где-то впереди должны светиться костры последнего в этом году каравана. Его следовало догнать — едва ли он опередил больше чем на пару-тройку дней.

Уставший до смерти купец завернулся в одеяло варвара и попытался уснуть. Но лица убитых мальчиков пришли кошмарами в сон, сделали его зыбким и тревожным. Во сне множество горских детей окружили стоянку, жестоко смеясь, готовя месть.

Горы Алтая черны, но пустыня у их подножия рыжая. Рыжие там и песок, и скалы. Стебли редкой травы покрывает буроватая пыль.

Купец и монах пришли, ведя за собой кобылицу, в обнесенное глиняными стенами торговое поселение Урумчи на краю пустыни Такла-Макан.

Два дня Хуан Фа не мог уснуть. Ночами видел кружащих в траве мстительных духов, днями ощущал себя разбитым и сонным.

В каждой душе совмещаются инь и ян. Каждая балансирует меж светом и тьмой. Если поддался тьме, следует восстановить равновесие.

Эта мысль утешила. Душу радовали привычные крики петухов, глаз — вывешенные на просушку шелковые одежды на кустах у глинобитных хижин. Ноздри щекотал аромат тушеных бобов с курятиной. А еще радостнее ощущать себя за стенами крепости, пусть и красными, подобно пустыне.

В крепость Хуан Фа пошел доложить о случившемся. Убийство преступников, пусть всего лишь двоих мальчишек-конокрадов, — не мелочь. Зло наказано правомерно, все должны об этом узнать — иначе не избежать возмездия.

Купец за себя не тревожился. Он здесь всего лишь прохожий. Через полтора месяца окажется в безопасности, в своей родной усадьбе близ озера, с чудесной кобылицей в стойле и выкупом за Янь.

А вот здешние купцы и поселенцы останутся среди варваров. Селились в этих краях большей частью камнерезы, работавшие с нефритом, который добывался у подножия Черных гор. Но с каждым годом сквозь Урумчи проходило все больше караванов, направляющихся в Персию и Грецию. Караванщики и содержатели гостиниц платили варварам немалые деньги за возможность без опаски пересекать их земли и потому имели право знать о преступниках, нарушивших соглашение и заплативших за то жизнью.

Хуан Фа явился к начальнику гарнизона, зажиточному и влиятельному человеку, носившему широкий золотой пояс, полагавшийся его званию, поверх многослойного панциря из красного шелка. Чун Дэмин сидел подле большого обшарпанного дома и поедал жидкую кашу из красной керамической миски. Начальник был совершенно сед, а бороду имел такой длины, что, должно быть, считал себя ровней императорским сановникам.