Глаза цвета твоих. Сборник миниатюр - Княженика Волокитина

Лицо Бога

Через зеркальный космос я выбрасываю вперед руку и касаюсь лица Бога.

У Бога – золотые скулы, гладкие словно опалы. Бог разрезает чужие сны красками тропических ветров.

Глаза его искрятся льдами Арктики, чистые, прохладные. Бог живет в черничных пещерах, гладит по открытым макушкам недвижных Самадхи, вдыхая капли жизни в их ржавеющие суставы.

Каждое слово Бога множится игривыми солнечными зайчиками, тугими песчинками на берегах вечных океанов.

В начале было слово…

Меня спрашивали о том, кто его сказал. И что это было за слово. А я молчала, размышляла – кто же услышал его. Существует ли звук, который никто не слышит?

Бог на золотых пуантах медленно движется в полной тишине по мрамору времен. Не слыша молитв, не слыша музыки людей.

Аскеза тишины приближает к согласию времени и неба.

Есть ли уши у Бога?

Я люблю жить

Подарки – каждый миг.

Я двигаюсь вязко, словно в сгущенном молоке – и так же сладко. Как же прекрасна жизнь, Господи – снопы жарких искр в камине, отражение поцелуев в зеркальном потолке, погружение души в другую душу…

Мое пространство – связующее звено между мной и целой Вселенной, между огненными сферами звезд и случайных миров.

Мир каждый день меняет свою форму – только для меня.

Я сама выбираю свое сумасшествие – пусть говорят, что глупа, инфантильна, незрела! Зато в моем холодильнике – ледяные бури и изумрудные спирали сталактитов, я танцую ночами в вихре собственных кудрей, и по утрам меня всегда ждет завтрак, ломтик солнца на моей утренней тарелке…

Я никогда не бьюсь в истериках в метро, не бью посуду, не ломаю того, чего я не создавала. Мои ветряные зефирные мельницы медленно переворачивают патоку своими огромными лопастями. Всё то, что в других нелепо и тривиально – во мне расцветает, подсвеченное моей жаждой жизни.

Каждый миг – творение.

Я – творец.

Поездка

Сладка моя эйфория, горячо бьется моя густая кровь.

Авто цвета «мокрый асфальт», я смеюсь – это цвет твоих глаз, а по щекам бьет ветер-нахал. Эй, ветер, разве твоя матушка не учила тебя, что бить девушек нехорошо?

Твои резко очерченные губы дрогнут в улыбке – ты никогда не видел меня такой беззаботной, такой юной…

Прочь футляры, сегодня я – не дива, не полубезумная избалованная мужчинами поэтесса!

Мое женское, неотъемлемое право – быть глупышкой, петь громко, смеяться безрассудно.

И само небо молчит, скалится улыбкой сквозь тягучие облака, и тривиальность ситуации усыпляет твою бдительность.

Ты побаивался меня, словно годовалого питбуля, ребёнка в сущности, но опасного ребёнка – не тронь, не дразни. Укусит.

И желание твое усиливал этот страх. Сегодня ты невыносимо самодоволен.

Я стала для тебя проще, изведаннее, доступнее. И поэтому на самом пике твоего смеха я повернусь к тебе и тихо скажу: «Развернись, пожалуйста – и домой».

Воздуха!

Время – это одеяло для души.

Укрывает, греет.

Слишком плотным одеялом можно придушить.

Жизнь – на вдохе, а ты делаешь лишь выдох, ибо невозможно кричать на вдохе.

В этот миг ты теряешь все свои роли, ты вновь – младенец, криком молящий о самом необходимом.

Время – это песок. Если вдохнуть его, он забьет твои легкие, и внутри тебя будет миниатюрная песчаная буря.

Смертоносная.

Жюль Верн писал, что самая мучительная смерть – смерть от удушья.

И мне страшно плакать, страшно выдыхать, когда следующий вдох недоступен.

Абонент недоступен.

Цвет ожидания

Сизый. Конечно, сизый.

Цвет сигаретного дыма, цвет влажной пустыни ранним утром.

Пусть о любви мечтают проклятые – а ты умница, ты знаешь, что ждать дольше пятнадцати минут леди себе не позволит.

Ты весь день не выпускаешь телефон из рук, сегодня никому не нужен повод, чтобы набрать чужой номер – но именно в этот момент в тебе вдруг включается принцесса Диана, которая нежным голосом с хорошо прослеживаемым оксфордским акцентом напоминает тебе, что первой звонить мужчине нехорошо.

Ваше свидание ничего для него не значит, шепчет Диана. Тот, кто хочет – тот приходит.

Приходит первым, сидя за пустым столиком, нервничая и нервируя официанта бесконечными просьбами. Издерганному человеку всегда или слишком жарко, или слишком безводно.

Официант приносит ждущему третий стакан воды, в этом заведении воду дают бесплатно, и официант даже не улыбается, протягивая молча стакан.

Вот как надо ждать. А не так, как ты – делая вид, что обновляешь ленту Инстаграма, украдкой проверяя маникюр и бесконечно глядя на часы.

Но я не пришла

И была я богиней, со змеями, спящими в моих волосах, и было мое тело сияюще красиво. И был ты художником, маявшимся бессонницей на залитом лунным светом чердаке. Ты звал меня – но я не пришла.

И была я палицей в могучих руках каменного исполина. И был ты плахой, блестящей от спекшейся крови невинно казненных. Ты звал меня – но я не пришла.

И была я чернокрылой птицей с фиолетовыми глазами, и был ты фьордом на границе одиноких скал. Ты звал меня – но я не пришла.

И была я в черном плаще, и парус мой был цвета обсидиана, и коса в моих руках была наточена добела. И был ты пиратом, кривым и безногим, на белоснежном песке несуществующей земли ты позвал меня – и я пришла.

Кудри цвета шоколада

Я давно уже не мечтаю.

Я впустила в свою реальность счета за коммунальные платежи, ежегодное повышение цен и белые аспириновые кругляши.

Поздним вечером, когда, лежа в своей постели, закрываю я глаза, та, другая внутри меня просится наружу и показывает мне тревожные мандариновые облака, багровые фрески и солнечных зайчиков с кисточками на ушах.

Я прогоняю ее, укладываю поглубже внутрь себя, там, где ей безопасно, хоть и тесно и так скучно, невыносимо скучно.

Мне жаль ее.

Она любит ковры из травы, розовый чай и лилии. А я пью кофе, который ненавижу, потому что он помогает мне довести до конца еще один день. На праздники мне дарят розы, с необрезанными шипами – моветон, сырье для подарка, не букет.

Вот только вчера, когда я вечером сидела над налоговой декларацией, в мою дверь постучали.

Курьер принес мне лилии. И с ними – записку. «Ваши кудри цвета шоколада».

И я поставила лилии в воду, и выплеснула кофе в раковину, и налила себе розовый чай, думая о том, как это странно – быть той, о которой кто-то думает.

Предательство

Я предаю красиво. Разве можно иначе? Ты любил, тебя любили – так на что ты ропщешь?

Я была щедра на подарки.

Я дарила тебе веру в себя, дарила зеркало, в котором ты был успешен и крепок.

Я дарила тебе медовую негу на своих египетских простынях.

Говоришь, видел меня с кем-то в городе? Да, разумеется. Он кормил меня ягодами. Ты любишь ягоды?

Это ведь город-призрак, милый, тут можно увидеть своими глазами даже то, чего никогда и нигде не было.

Здесь люди скалятся друг на друга, и называют оскал улыбкой, входят в теплый вечерний туман в лучших костюмах, словно там они смогут смеяться.

Ложатся ночью с другими людьми, словно так они смогут спать.

Я люблю спать. Сны очищают мою совесть. В них я все еще тонконогая девчонка, а ты – белозубый мальчик, у которого еще нет галстука, и кабинета, и стола с зеленым сукном, и секретарши с бюстом пятого размера, которую я, кстати, приказала увести в лес и оставить там привязанной у муравейника, обнаженной и плачущей.

А сейчас уходи. И, так как я щедра, я даю тебе шанс проверить, что за тобой нет слежки. Так и быть, я перестану дышать ночами в твое окно.

Фондю

Как же удалось тебе так легко сделать из чего-то сухого и жесткого нечто мягкое и и сочное?

Когда я склоняю голову на твое плечо, твое дыхание царапает мне макушку, и мне становится больше не нужно дышать.

Я горю и корчусь в сладкой муке, никогда больше не жесткая, никогда больше не грубая.

Моя ненависть растворяется в твоей улыбке, я вся – Любовь, я вся – Нега.

Дай мне услышать твой пульс, дай мне ощутить твой вкус изнутри, до самого горла.

Я обрела наконец безумие в тебе, и оно превосходно. Как то вино, которое ты подаешь к сырам. Мы отбрасываем одну тень, одну на двоих, потому что меня не существует, когда ты находишься рядом.

Ты – чемпион по смягчению, по жару и вкусу. Если бы ты был поваром, твоим коронным блюдом было бы фондю.

Еще одна ночь

У моего страха плоская чешуйчатая голова, а глаза сводят с ума, как сломанный калейдоскоп.

Невозможно сфокусироваться, невозможно отвести взгляд. Мое отражение в зеркале намного уродливее меня. Оно тусклое и беспомощное.