Девушка с кружкой - Лидия Чарская

— Мне холодно. И я устала. Больше ходить не могу. На сегодня довольно. Завтра заходите оба после лекций, начнем сызнова. А пока прощайте.

Передает щит «пэру» и невозмутимо садится на подозванного извозчика.

Ассистенты смотрят растерянно. Шура жмет и встряхивает ей руку с такой силой, как будто хочет ее оторвать. А Серж улыбается странной, все понимающей, улыбкой.

О, этот «пэр Англии», он — претонкий.

В записке стоят не совсем по-обычному набросанные строки:

«Девушка с кружкой». Вы взялись за доброе дело, и это прекрасно. Но вы устали. Хотите, я облегчу вашу задачу? Я передам вам сто рублей в пользу семей героев, если вы согласитесь поужинать со мной. Невский №… Ресторан X. Кабинет 10. Спросить Вадима Львовича. В 11 вечера и непременно сегодня.

Маня смотрит на твердым английским почерком набросанные буквы и удивляется самой себе. Она нисколько не обижена. Ничуть не оскорблена. В другое бы время, при иных обстоятельствах, её молодая душа возмутилась бы, но не теперь, нет, нет… Удивительно, как все это вышло. Оригинально и тонко. Тонко и забавно. И позорного здесь нет ничего. Говорят, какая-то знаменитая американка продала не только свой ужин, но и свой поцелуй в пользу голодающих. А сама Кира Павловна, сама очаровательная Нельская, не рассказывала ли она ей, Мане, что как-то на благотворительном базаре, за данное ею право пригубить из своего бокала, она тоже получила радужную бумажку?

И к тому же «бобры», положительно, интересуют ее, Маню, как тип.

Конечно, со стороны общественного мнения это будет не вполне прилично. Но что такое общественное мнение, собственно говоря? Кто с ним считается в нынешнее время? И кто, наконец, узнает о её, Манином, поступке? Да и какой такой особенный поступок — поужинать с незнакомым, крайне интересным господином? Она к тому же, Маня, свободна, наконец. И отчета никому давать не обязана. И на этой мысли она решила.

К десяти вечера Невский преобразился, утратив свою обычную дневную физиономию. Закрылись магазины. Погасло электричество в витринах, и широкая улица приобрела сразу какой-то таинственно-недосказанный вид.

Суетливо скользящие фигуры женщин, специфической походкой измеряли длинные скучные тротуары.

Когда Маня подъехала к ярко освещенному подъезду ресторана, что-то болезненно зашевелилось в сердце. Не то страх, не то смущение. В ресторанах она бывала не раз в компании со своими коллегами с тех пор, как попала сюда в столицу. То были скромные пирушки на экономических началах. Но об отдельных кабинетах, один на один с мужчиной, знала по книгам и понаслышке, из разговоров других.

Нетвердым, потерявшим разом всю свою свирельность, голосом, колеблясь, спросила еще внизу Вадима Львовича.

Лакей татарин, с бесстрастным типичным лицом, провел ее в кабинет.

Дрогнув невольно, постучала в дверь и потянула ее к себе после коротенького:

— Можно.

Первое, что бросилось в глаза, большая тяжелая с сильной лысиной барская голова… И идеально сшитый смокинг поверх глубоко вырезанного жилета. Ласкали взгляд своим безукоризненно-изящным видом выхоленные руки с бриллиантовым перстнем на правом мизинце.

Острый и тонкий, как дорогое вино, запах незнакомых духов, смешанный с запахом сигары, сразу немного закружил голову.

— Добро пожаловать. А я уж думал, что вы не придете.

Когда улыбался, обнажал широкие белые еще зубы, с клыками, запломбированными золотом. «Золотая улыбка», — почему-то вспомнила Маня, и про себя усмехнулась.

На столе уже стояла закуска. Зернистая икра, балык, устрицы, омары под соусом, семга, майонез из дичи. Все очень вкусное и очень дорогое.

— Прошу, — пригласил Маню красивым закругленным жестом её новый знакомый после того, как с его помощью она сбросила шапочку и сдернула шубку.

«Адвокат. Наверное… Привык картинничать», — по выражению Шуры, решила Маня, смущенно присаживаясь к столу.

— А на диване разве хуже? — засмеялся гость, и сразу усталое барское лицо, с глазами вырожденца и плотоядной челюстью, стало милым. — Да, pardon, я едва не забыл самого существенного. Небрежным жестом опустил руку в жилетный карман и, вынув скомканную сторублевку, передал девушке.

— Благодарю за доверие… Разрешите?

Сперва разговор не клеился. Рассматривали меню… Совещались о блюдах. Со свойственной всем порядочным женщинам корректной скромностью выискивала Маня все самое недорогое, и мило краснела, выбирая названия.

Вадим Львович тонко улыбался, следя исподтишка за девушкой. Чувственные губы плотоядно вздрагивали. Он знал женщин как свои пять пальцев: и развратных, и скромных, и острых, и безличных, и искусно играющих, выделывающих из себя что-то, и простеньких, непосредственных, наивных.

Но такой, как Маня он еще не встречал. С первого взгляда она поразила его своей нетронутостью, острой чистотой и правдивостью лица и взгляда. А тонкое, почти детское нежное, с голубыми жилками на висках и щеках, личико, осененное глазами Мадонны, положительно нравилось ему, будя его притупленность, ударяя по нервам, заставляя загораться вновь давно уснувшую страстность.

Он смотрел с явным восхищением в хорошенькое невинное личико, пока Маня с удовольствием ела свои любимые пожарские котлеты, отпивая из высокой стопки добытого им Бог весть какими путями татарином шампанское.

И уже в мыслях пресыщенного человека намечалась программа дальнейших действий. Они поужинают, она охмелеет от вина, и он увезет ее отсюда, туда, к себе, в его комфортабельную холостую квартиру. Сегодня свободный вечер. Нетти, эта его случайно затянувшаяся чересчур долго привязанность, не заглянет нынче к нему. Она занята в кабаре. Значит… Сладкая, давно уже не испытанная дрожь, приятно пробегает по его телу… Загораются щеки от близости милого юного существа. Горячей, прерывистей становится дыхание… Маленькая беленькая ручка с тонкими пальчиками при нечаянных встречах с его пальцами обжигает как укус пчелы…

Неопределимо тянет схватить на руки девушку, всю такую нежную, хрупкую, такую чистую и зацеловать до полусмерти опытными, знающими поцелуями. О, милая, она еще прелестнее в своем неведении, не понимая, не угадывая, волнующих его мыслей…

После третьего бокала Маня захмелела. Порозовели нежные щеки… И глаза Мадонны заискрились сильнее шампанского.

А свирельный голосок стал все чаще и чаще прерываться взрывами беспричинного, глупенького смеха.

— Ха, ха, ха!.. Вы адвокат? Ну да, конечно, так и знала.

— Почему же именно адвокат? — снисходительно улыбнулся натянутой улыбкой Вадим Львович, в то время как мысли его выводили совсем иные речи, полные утонченной чувственности.

Ну да, адвокат? Ей-Богу… В вас есть что-то такое… специфическое. Так и кажется сейчас: поднимитесь с места, обведете как с трибуны величественным взглядом аудиторию и начнете… — Господа судьи и присяжные заседатели… Ха, ха, ха… Но я кажется немного опьянела, вот скандал-то…

— Нисколько, нисколько, продолжайте, деточка.

— Ах, Боже мой, какие дивные груши… Я ужасно их люблю… — подхватила радостно Маня, закусывая предупредительно очищенный для неё её собеседником дюшес.

— А кого вы еще любите кроме груш?.. Того высокого студента-путейца в шинели или маленького универсанта в пальто?

И опять плотоядная улыбка прячется в насмешливой складке губ и за тяжелыми веками.

— Ха, ха, ха… Ни того, ни другого… Я никого не люблю… Одну мою грезу люблю. Милую далекую грезу… Знаете, как у Ростана? Читали?

Нет, он не читал Ростана, конечно. В нем нет разумеется ни капли перца, в Ростане. А то бы он знал его, разумеется. Он любит фривольное, легкое чтение… Вагонную мелочь… Немножко беллетристики, чуть-чуть порнографии. Но эта девочка так мила. Конечно, он не испугает ее своим невежеством, он скажет ей, что читал Ростана. Но она и не спрашивает даже. По-видимому, совсем захмелела, бедняжка.

Так мило запрокидывает головку и смеется. Белая нежная шейка дразнит воображение. Глаза Мадонны делаются совсем детскими, невинными и пустыми.

Вот он — момент начала…

В следующий же миг он рядом с ней на диване…

— Деточка, милая деточка, кого же вы любите еще?

И не дожидаясь ответа, с перерванным дыханием, прежде нежели она успевает крикнуть, сжимает ее в объятиях…

— Милая, милая деточка… Милая, милая крошка! Нежный цветок… Майская бабочка…

Какие настойчивые и ласковые руки! И эти глаза, казавшиеся еще недавно такими жуткими и тяжелыми, теперь они прекрасны в минуту страсти.

Маня чувствует себя былинкой под натиском бури в этих нежных властных руках. Это первые мужские ласки. Первые объятия в её жизни. Этот незнакомый человек баюкает ее как маленькую девочку. Неприятно только, что у него дрожат руки, и губы трясутся, и глаза смотрят так жадно, точно хотят ее съесть.