Ужас в музее - Хейзел Хилд

Скептицизм и откровенное недоверие Джонса разрушили растущую расположенность к нему Роджерса. Хозяин музея — это было очевидно — говорил совершенно серьезно; теперь же он замкнулся, раскаиваясь в своей несдержанности. Джонса он продолжал терпеть только из упрямого желания поколебать стену самодовольного недоверия последнего. Невероятные истории о ритуалах и жертвоприношениях бесчисленным богам прошлого как из рога изобилия сыпались на голову Джонса. Иногда Роджерс подводил своего гостя к какой-нибудь из стоящих в приделе «для взрослых» фигур и показывал линии, не подвластные резцу скульптора.

Понимая, что расположение хозяина музея потеряно, Джонс продолжал свои посещения уже из чистого восхищения его искусством. Временами он пытался вызвать Роджерса на откровенность, с деланным удивлением или равнодушием касаясь в разговоре какого-либо предмета, однако подобная тактика редко обманывала долговязого мастера.

В сентябре напряжение достигло пика. Как-то, заглянув в музей после обеда, Джонс прохаживался среди ставших привычными ужасов, когда из мастерской Роджерса донесся жуткий вой. Посетители нервно задвигались, вслушиваясь в эхо, пробежавшее под сводами. Трое смотрителей обменялись странными взглядами, и один из них — смуглый, молчаливый иностранец, обычно помогавший Роджерсу в работе, — неожиданно улыбнулся, чем привел в замешательство своих коллег и неприятно поразил Джонса. Вой или визг, бесспорно, принадлежал собаке. Мучительная агония, прозвучавшая в нем, заставила сжаться сердце, и это чувство возросло вдвойне в окружении чудовищных образов музея. Совсем некстати Джонс вспомнил, что в музей не разрешалось приводить собак.

У дверей мастерской его жестом остановил смуглый смотритель. Мистер Роджерс, сообщил он мягким, с легким акцентом голосом — одновременно извиняющимся и неуловимо ироничным, вышел по делам и распорядился не допускать никого в мастерскую во время его отсутствия. Что же касается воя — это, без сомнения, где-нибудь во дворе музея. По соседству бродит множество бездомных псов, и их драки иногда бывают чересчур шумными. В музее собак нет. А если мистер Джонс хотел повидать мистера Роджерса, он может застать его перед закрытием.

Выслушав смотрителя, Джонс поднялся по старым каменным ступеням на улицу и тщательно оглядел убогие окрестности. Ветхие, покосившиеся здания — когда-то жилые, но теперь в большинстве своем занятые под лавки и складские помещения оставляли ощущение почтенной древности. Некоторые дома были выложены из тесового камня, напоминая о славном правлении Тюдоров. Слабая атмосфера запахов витала над всем кварталом. Серое здание, в подвале которого помещался музей, разделяла низкая арка, в которую уходила мощенная темным булыжником аллея. Подталкиваемый желанием выяснить все до конца, Джонс двинулся под каменным сводом. Во дворике царил полумрак; глухие стены не пропускали дневного света; их отвратительный вид и неуловимая враждебность затмевали даже зловещие фасады домов. Собак нигде не было видно, и Джонсу показалось странным, что свирепая схватка могла закончиться без жертв и так стремительно.

Несмотря на заверения смотрителя, он с беспокойством оглядел три небольших окна мастерской — узкие горизонтальные прямоугольники, втиснутые в поросшую травой брусчатку; невыразительный и недружелюбный взгляд стекол, покрытых пылью и сажей, напоминал глаза мертвого осьминога. Левее окон сбитые ступени спускались к потемневшей от времени двери. Повинуясь внезапному импульсу, Джонс наклонился к сырой брусчатке и заглянул вовнутрь в надежде, что окна не зашторены. Наружную поверхность стекол покрывал толстый слой пыли, но, протерев их носовым платком, Джонс обнаружил, что шторы не препятствуют наблюдению.

Изнутри подвал наполняли тени, не позволявшие рассмотреть обстановку: их темные контуры причудливо извивались и перебегали с места на место, когда Джонс по очереди заглядывал в окна. С первого взгляда было ясно, что в мастерской никого нет; однако, вглядевшись в крайнее — ближайшее к аллее окно, Джонс различил смутное мерцание возле одной из стен. В изумлении он замер. В этом месте, насколько он помнил, не было ни электрических, ни газовых горелок, и природа мерцания не поддавалась разумному объяснению. Более внимательно взглянув, он обнаружил, что свет распространяется из большого вертикального прямоугольника. Постепенно стало ясно, в чем дело: светлый прямоугольник в точности повторял положение массивной дубовой двери, неизменно замкнутой и запечатанной, помимо тяжелого висячего замка, магическим символом первых чернокнижников. Сейчас дверь была распахнута, и внутри горел свет. Все прежние предположения и догадки о тайнах, скрытых внутри, ожили с утроенной силой.

Бесцельно проблуждав по унылым улицам до шести вечера, Джонс возвратился в музей в надежде застать Роджерса. Едва ли он мог объяснить, почему именно сегодня хочет увидеть его; возможно, какое-то полуосознанное предчувствие связало вместе дневной агонизирующий вой и мерцание за таинственной дверью. Служащие готовились к закрытию, когда он вошел, и Орабона — смуглый, похожий на иностранца смотритель — оглядел его с плохо скрываемой усмешкой. Джонсу не понравился этот взгляд, хотя он много раз замечал его у Орабоны, когда тот смотрел на Роджерса.

Без посетителей сводчатый зал музея выглядел призрачным. Джонс быстрыми шагами пересек его и постучался в дверь мастерской. Ответ последовал не сразу, хотя внутри слышался какой-то шум. Наконец после настойчивого стука загремел засов и древний портал неохотно скрипнул, пропуская сутулую, с всклокоченными волосами фигуру Роджерса. С первого взгляда было ясно, что владелец музея находится в необычном настроении. В его приветствии чувствовалось странное смешение нежелания и настоящего нетерпения, и начавшаяся беседа немедленно унеслась к фантастическим предметам.

Уцелевшие боги древности; жуткие жертвоприношения; иная, не искусственная природа ужасов в приделе «для взрослых» — последовала привычная похвальба, однако на этот раз в странно доверительном тоне. В голове у Джонса мелькнуло подозрение, что безумие все же настигло беднягу. Время от времени Роджерс украдкой поглядывал в направлении массивной дубовой двери и на кусок грубого холста на полу, под которым угадывались очертания какого-то небольшого предмета. Постепенно Джонс ощутил, как растет нервное напряжение; ему недоставало решимости рассказать о дневном происшествии, хотя именно оно составляло главную цель его визита.

Бас Роджерса возбужденно вибрировал под сумрачным сводом.