Пламя в темноте (СИ) - Таня Нордсвей

Поэтому я и оказалась здесь. И именно из-за этого искала единственного дракона, находящегося за пределами Лармара — чтобы установить с ним связь и быть зачисленной в академию для того, чтобы помочь Ромусу всеми имеющимися у меня силами. Ведь, в отличие от брата, я пошла в своего отца, а не нашу общую мать.

Вспоминать об этом человеке я не любила, да и не было особо моментов, которым я бы могла предаваться в воспоминаниях. Я видела его лишь на рисунках моей матери, которая всегда поразительно точно умела передавать людские черты, да знала из её рассказов. Он был потомком фейри — бессмертных существ, владеющих тёмной магией и невероятной силой. Говорили, что фейри были крайне опасны, могущественны и хитры. Люди рядом с ними были бессильны. Однако фейри остались в прошлом, ведь уже три сотни лет их Сумрачный Двор исчез вместе с тёмной магией на всём континенте. От их некогда процветающих владений осталась лишь чёрная, мёртвая земля. И теперь казалось, что их будто и вовсе никогда не существовало.

Светлая магия, что пошла от драконов, тоже начала угасать. Сначала драконы утратили возможность принимать человеческое обличие, а вскоре их потомки начали хворать. Без поддержки баланса вместе с тёмной магии погибала и светлая.

Жалкие крохи светлой магии, как ни странно, неожиданно проявились у полукровок (а этого ранее никогда не случалось). И начали передаваться обычным людям.

Но и эти ресурсы чахли, что не скажешь о Йору — единственном выжившем кланом драконов, населяющих Синие хребты. Именно тогда и возник Лармар, став последней надеждой для нас на выживание, ведь без магии постепенно начала угасать и наша земля.

Разумеется, люди были рады избавиться от могущественных врагов, тысячи лет относившихся к ним как к рабам, но и потерять вообще всё тоже не хотели. Уж не знаю, как было связано это решение с тем, что в академии обучали воинов и магов для ведения войны с северным Талласом, однако в части этих легенд был смысл. Фейри были злом, и за своё зло поплатились. А я, в отличие от своего брата, их дальний потомок. Светлая магия Выявителей не работает на мне, что не скажешь о брате, у которого был другой отец….

Перед смертью наша мать взяла с меня слово, что я не дам Ромусу оказаться в академии, где он просто-напросто не выживет. Я его дала, но не сдержала. Я позволила его уговорам воздействовать на меня, отпускала посещать школу, ведь брат любил учиться. И нарушила клятву, данную нашей матери.

Теперь я здесь, ищу дракона из легенд как последний безумец. И надеюсь на то, что хоть какие-то легенды окажутся правдой.

В попытках согреть озябшие конечности, я тянулась к пламени костра. Со скудной едой я давно расправилась и теперь всячески пыталась бороться со сном, что так и утягивал меня в небытие. Я прекрасно осознавала, что сон может обернуться бедой, но уставшее сознание нашёптывало, что немного отдыха не повредит. Тем более, в таком безлюдном месте, как это.

Тщетные попытки остаться в сознании не увенчались успехом, вызвав у меня негодование и усталость. Да, не быть мне всадницей! Слабая я, как Ромус, не имею сил противиться мирской усталости.

И, подумав об этом, а затем вспомнив лицо братишки, ради которого я забралась на край свет, я таки провалилась в сон…

[1] Людей (шеррувимское наречие).

Глава 2

Мне снилось, что я снова нахожусь на площади в Ивлире, пряча лицо в тени капюшона и наблюдая за публичной казнью пойманных мятежников. Мою потрёпанную накидку трепал беспощадный ветер, дувший со стороны пустыни. Песок забирался под одежду, скользя по влажной от пота коже.

Я наблюдала за мужчинами в светлых плащах, заполонивших центр площади. Крупные застёжки с фиолетовыми камнями и висящие на их поясах длинные кинжалы выдавали в них Ше’ру — элитных воинов Императора. Лучшие бойцы, непревзойдённые драконьи всадники и лучшие выпускники Лармара — всеми этими словами можно было бы описать Ше’ру, однако я бы использовала слова иные. Например, жестокие и беспощадные убийцы, безжалостно выискивающие любых мятежников и публично карающих их с такой невероятной изощрённостью, что кровь стыла в жилах. Они участвовали в самых жестоких баталиях на стороне Императора, всегда принося ему победу в столкновениях с Талласом.

Мне незачем было быть свидетельницей смерти стольких людей, однако отчего-то мои ноги застыли на месте, пригвождая меня к земле и не давая уйти с площади.

Народ всё прибывал и прибывал, заполоняя свободное пространство вокруг помоста и столбов, к которым цепями были прикованы измождённые, полуживые мужчины. Их тела истерзаны под пытками, но их грудь ещё заметно вздымалась и опадала — под палящим солнцем Ивлира их дыхание становилось всё более медленным.

Нас с детства учили тому, что любое неповиновение Императору карается жестокими муками, в том числе руками его преданных псов Ше’ру. Поэтому единицы помогали бунтовщикам сеять Хаос в нашей Империи, а те, кто попадались на подобном, становились жертвами подобных публичных казней.

Ше’ру умели делать свою работу. Карая бунтовщиков в назидание остальным, они навевали страх на всех эккхе в Империи.

Я поморщилась от удара хлыста, прорезавшего воздух. Тихий стон боли сорвался с потрескавшихся губ мятежника и с ветром пронёсся по площади.

Гул толпы стал тише, когда к помосту направился высокий мужчина в плаще Ше’ру. Он был в разы крупнее и опаснее всех элитных воинов в отряде вместе взятых. Его фигура излучала власть, уверенность и силу.

Лица мужчины я не видела из-за покрывающего голову капюшона, но в народе тут же тихо зашептались. «Верховный баргат[1] Шаян собственной персоной…», «Снова устроил публичную казнь в назидание мятежникам…», «Несущий волю Императора…».

Я ещё никогда не видела верховного баргата лично — только слышала о нём. Из всех Ше’ру он был самым жестоким, опасным и изощрённым в поимке и истязании мятежников. А ещё именно он сейчас управлял академией Лармар, куда забрали Ромуса: после трагичной гибели предыдущего генерала, он занял этот пост как сильнейших из всех драконьих всадников, какие были за всю историю Империи.

Верховный баргат медленной и тяжёлой поступью подошёл к мятежникам, прикованным к столбам. Когда он поднял руку, на площади повисла мёртвая тишина.

Всё живое боялось этого мужчину. Даже младенцы на руках матерей затихли, словно чувствуя идущую от него смертельную угрозу. Верховный баргат придерживался главного принципа в своих делах, что всегда приносил ему победу: любой может быть мятежником и поддерживать