Любовь в каждой строчке - Кроули Кэт

– Я хочу с тобой расстаться, – заявляет она, и сначала мне все кажется шуткой. Мы целовались меньше двенадцати часов назад. Но она тихонько толкает меня локтем.

– Генри, скажи что-нибудь.

– Что сказать?

– Не знаю. Скажи, что думаешь.

– Я думаю, что это неожиданно и вообще чушь собачья. – Я с трудом встаю. – Мы купили билеты на самолет. Невозвратные билеты на двенадцатое марта.

– Генри, я знаю.

– Мы летим через десять недель.

– Успокойся, – говорит она, будто это я несу вздор.

Может быть, я и несу вздор, но это оттого, что потратил все сбережения до последнего цента на билет вокруг света с шестью остановками: Сингапур, Берлин, Рим, Лондон, Хельсинки, Нью-Йорк.

– Мы купили туристическую страховку и получили паспорта. У нас есть путеводители и маленькие надувные подушечки для самолета.

Она закусывает губу, а я борюсь с желанием ее поцеловать.

– Ты говорила, что любишь меня.

– Да, я люблю тебя, – отвечает Эми и тут же начинает делать ударения на скучных словах. – Но я не думаю, что влюблена в тебя. Я правда старалась. Очень старалась.

Должно быть, это самое унылое признание за всю историю: «Я очень старалась влюбиться в тебя». Я во многом не уверен, но одно знаю точно: когда состарюсь и впаду в маразм, когда мой рассудок помутится, я буду помнить эту фразу.

Нужно попросить ее уйти. Нужно сказать: «Знаешь что? Я не хочу ехать на родину Уильяма Шекспира, Мэри Шелли, Фридриха Ницше, Джейн Остин, Эмили Дикинсон и Карен Расселл с девушкой, которая очень старается влюбится в меня». Нужно сказать: «Если ты не любишь меня, то я не люблю тебя». Но, черт побери, я люблю ее и хочу ехать на родину всех этих писателей именно с ней. Я оптимист, почти лишенный чувства собственного достоинства, поэтому отвечаю:

– Если передумаешь – ты знаешь, где я живу.

В свою защиту замечу, что она плачет и мы друзья с девятого класса – для меня это много значит. Чтобы уйти, ей нужно перелезть через меня: отдел саморазвития находится в конце магазина, в маленькой комнатке, которую многие принимают за кладовку, и, лежа рядом, мы занимаем ее целиком. Неуклюже, но ласково вывернувшись, Эми встает. Напоследок мы целуемся. Поцелуй долгий, и я позволяю себе надеяться, что она передумает. Но вот она одернула юбку, грустно, едва заметно махнула рукой. Ушла, оставила меня одного. И я лежу здесь, в отделе саморазвития, мертвец мертвецом с невозвратным билетом в кругосветку.

Наконец я выбираюсь из этой конуры и дохожу до дивана в отделе беллетристики – длинной, обитой голубым бархатом тахты напротив полок с классикой. Теперь я редко сплю наверху. Мне нравятся ночные шорохи и пыль книжного магазина. Ложусь и думаю об Эми. Восстанавливаю в памяти прошлую неделю по часам, стараясь понять, почему с нами все это произошло. Ведь я тот же, что и семь дней назад. Я не изменился даже с того утра, когда мы познакомились.

Раньше Эми училась в частной школе на другом берегу реки. Она переехала в наш район, когда в бухгалтерской компании, где служил ее отец, началось сокращение и ему пришлось менять работу. Они жили в одном из новых домов на Грин-стрит, недалеко от школы. В новой квартире Эми слышала гул автомобилей и как соседи спускают воду в туалете. В старой – пение птиц. Все это я узнал до того, как мы начали встречаться, – из разговоров после вечеринок, на уроках английского, после занятий, когда нас оставляли в наказание за проделки, и когда по воскресеньям она заходила в книжный.

В день нашего знакомства я знал только очевидное: у нее длинные рыжие волосы, зеленые глаза, бледная кожа. От нее пахнет цветами. Она носит гольфы. Садится за пустой стол и ждет, чтобы кто-то подсел. И кто-то обязательно подсаживался.

Я сидел за прилавком и слушал ее разговор с Алией.

– Кто это? – спросила Эми.

– Генри. Забавный. Умница. Симпатичный.

Я, не поднимая головы, помахал им рукой.

– Любитель подслушивать, – добавила Эми.

Встречаться мы начали только в середине двенадцатого класса, но впервые поцеловались в девятом после того, как познакомились с рассказами Рэя Брэдбери. Прочитав «Завтра конец света», мы загорелись идеей провести ночь так, будто она последняя перед апокалипсисом. Учительница английского узнала о наших планах, и директор запретил воплощать их в жизнь. Затея показалась им опасной, но нас это не остановило. По шкафчикам разбросали листовки: «12 декабря, в последний учебный день перед летними каникулами[4], дома у Джастина Кента состоится вечеринка. ГОТОВЬТЕСЬ. КОНЕЦ БЛИЗОК».

В ночь перед «концом света» я долго не ложился спать, сочиняя для Эми идеальное письмо – хотел убедить ее провести последнюю ночь со мной. Утром взял конверт в школу и был уверен, что не отдам его, хоть и надеялся в какой-то момент все же набраться храбрости. Но вообще я собирался веселиться с друзьями.

В тот день всем было наплевать на уроки. Тайные знаки появлялись тут и там. В нашем классе кто-то перевернул объявления на доске. На двери мужского туалета вырезали слово «КОНЕЦ». Открыв шкафчик во время обеда, я обнаружил листок со словами: «ОСТАЛСЯ ОДИН ДЕНЬ». Тут до меня дошло, что никто не упоминает детали. Во сколько, например, произойдет импровизированный конец света – в полночь? На рассвете? Я думал именно об этом, когда увидел рядом Эми. Послание лежало в кармане, но я не мог ей его отдать. Вместо этого я показал Эми листок и спросил, что она собирается делать в последнюю ночь. Эми посмотрела на меня долгим взглядом и в конце концов сказала: «Можешь предложить мне провести ее с тобой». Все, кто был в коридоре, слышали этот разговор, и никто – а я уж тем более – не поверил моему счастью. Ради этого стоило максимально продлить свою жизнь, и я решил, что конец света наступит с восходом солнца – в пять пятьдесят утра, если верить каналу «Погода».

Мы встретились в книжном в пять пятьдесят вечера (у нас было ровно двенадцать часов) и оттуда пошли ужинать в «Шанхай-дамплингс». Около девяти отправились к Джастину на вечеринку, а когда там стало слишком шумно, добрались до здания «Бенито» и на лифте поднялись на последний этаж – самую высокую точку Грейстауна. Там мы сидели на моей куртке, смотрели на огни, и Эми рассказывала о своей комнатушке. Только годы спустя она признается, что испытала странное чувство, услышав, как плакал отец, потеряв работу. А той ночью она лишь намекнула на неприятности в семье. Я сказал: если потребуется, книжный в ее распоряжении. Иногда в читальном саду слышно пение птиц. Да и шелест страниц успокаивает.

Эми поцеловала меня. И хотя встречаться мы начали только через несколько лет, чувства возникли между нами именно тогда. Время от времени, если она оставалась одна ближе к концу какой-нибудь вечеринки, мы снова целовались. Девчонки знали: даже если у Эми есть другой парень, я все равно принадлежу ей.

Однажды (в то время мы учились в двенадцатом классе) Эми пришла в магазин, а я занимался, сидя за прилавком. Тогда она встречалась с Юэном, парнем из старой школы. Я редко видел ее бойфрендов, и меня это устраивало. Оказалось, Юэн бросил Эми, и ей нужен был друг, с которым она могла бы пойти на выпускной. Именно поэтому она стояла у двери, барабанила по стеклу и звала меня.

Рэйчел

Мама уходит в дом, а мы с Вуфом остаемся на берегу. Я беру письмо, которое таскаю с собой с тех пор, как решила вернуться в город, – последнее письмо от Генри. После моего переезда в Си-Ридж он месяца три писал каждую неделю, пока до него не дошло: мы больше не друзья.

– Нет смысла отвечать, пока он не скажет правду, – сказала я Кэлу, а брат пристально и серьезно посмотрел на меня сквозь очки.

– Это Генри. Твой лучший друг Генри, который помог нам построить домик на дереве. Генри, который подтягивал наш английский. Генри.

– Ты забыл добавить «скотина», – напомнила я. – Генри, который скотина.