У обелиска (сборник) - Наталья Болдырева

– Так точно-с, господин генерал-полковник. И по вам.

– Разумеется, ничего не получилось, – сухо обронил Иннокентий Януарьевич.

– Виноват, ваше высокопревосходительство!

– Оставьте, голубчик. – Старик вяло отмахнулся. – Я тоже раскладывал. И тоже ничего не получилось. Тут, боюсь, интегрировать надо, без предварительного разложения… Что сказать хотите, Михаил Станиславович?

Высокий широкоплечий офицер, в котором за версту читалась гвардейская выправка, тоже далеко не молоденький, однако державшийся очень прямо, отчеканил:

– Интегрировать придется компоненты с самое меньшее пятью неизвестными…

– Если не с шестью, – перебил его третий из свиты генерал-полковника, с роскошными усами, сливавшимися с не менее роскошными бакенбардами, которые так и тянуло назвать «гусарскими».

– Верное наблюдение, Севастиан Николаевич, – суховато-официально кивнул старик. – С шестью, скорее всего.

– Однако эта неопределенность – пять переменных или шесть – в свою очередь, создает при интегрировании…

– Это вообще не интегрируется, господа, – негромко сказал четвертый офицер, с густой окладистой бородой, донельзя похожий на старого казака с картины о войне 1812 года. – Прошу прощения, Иннокентий Януарьевич, что перебиваю.

Старик на миг нахмурился, губы его шевельнулись.

– Нет, голубчик, вы правы. – Все остальные, было подобравшиеся, похоже, дружно выдохнули с облегчением. – Правы, Феодор Кириллович. Не интегрируется. Но это и хорошо, что не интегрируется. Мне, признаться, так и ощущалось.

– Дикая магия? – предположил коренастый Игорь Петрович.

– Она наговор накладывала, – усомнился казак Феодор Кириллович. – Наговоры дикими не бывают. Дикое – это сами знаете у кого. Реликты, вроде мшаника. Или у водяных форм нелюди.

– Нет здесь никаких водяных, – заметил «гвардеец». – Прочесано вдоль и поперек. Не любит нелюдь фронта, что и говорить, уходит сразу. Вот и отсюда давным-давно ушла.

– Не отклоняйтесь от темы, господа, – поморщился Иннокентий Януарьевич. – А нелюдь я, судари мои, вполне понимаю. На их месте я б тоже давно ушел… – Сухие губы чуть растянулись в подобии улыбки.

Все пятеро свитских переглянулись.

– Что ж, я вижу, содержательных идей пока не наблюдается, – не без сарказма заметил старик. – Прискорбно, господа, прискорбно. От магов, выпускников Пажеского корпуса, я, признаться, ожидал большего.

– Иннокентий Януарьевич… ваше высокопревосходительство… – умоляюще заговорил казак. – Ну как же тут, в поле-то, справишься? С голыми руками? Что могли – сделали.

– Возвращаемся в штаб армии, – отрывисто и недовольно бросил генерал. – А то охрана наша там уже волнуется.

«Гвардеец» сощурился.

– Волнуется, точно. Уже сюда бегут. «Товарищ член Военного совета фронта, нельзя вам тут, опасно!..» Тьфу, пропасть! Большевички, хамло, одно слово…

– Бросьте, Мишель. Не начинайте снова, мы все знаем, что большевиков вы не любите. Но сейчас…

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – Мишель по всем правилам прежнего воинского этикета щелкнул каблуками, несмотря на густую траву.

– Будет, будет вам, голубчик. Не забывайте, есть вещи поважнее вашей к большевикам неприязни.

– Виноват! – отчеканил гвардеец.

– Кто здесь виноват, а кто нет – это уж я решаю, – змеино усмехнулся Иннокентий Януарьевич. – Вот потому и говорю – не виноватьтесь. Начнете, когда я скажу.

– Однако она нас и в самом деле прикрыла, – заметил круглолицый Игорь Петрович. – Я следил – ни одной поисковой петли, даже близко не прошли. Словно глаза отвела германцам.

– Фашистам, Игорь Петрович, фашистам. Уж три с лишним года воюем, пора бы и привыкнуть.

– Так точно, Иннокентий Януарьевич, фашистам. Но отвела.

– И тоже непонятно, как она это сделала, – заметил молчавший некоторое время усач Севастиан Николаевич. – Тоже не классифицируется.

– Ни по классовой теории, ни по буржуазной, – хохотнул гвардионец Мишель. – Не признает магия никаких классов, и социального происхождения не признает тоже…

– И даже на форму мою не клюнули, – кивнул Иннокентий Януарьевич. – Хотя, если вспомнить, третьего-то дня как быстро накрыли!

– Рискуете вы собой непомерно, ваше высокопревосходительство…

– Мишель! Мы не при дворе. Не нужно вот этого, я и так знаю, что на вас всех могу положиться. Скажите лучше, вы это заклятие отведения глаз вообще заметили?

– Разумеется, ваше высокопревосходительство! – гвардеец аж возмутился. – Заметить заметил, но расшифровать… Да и никто здесь не смог, как я понимаю.

– Верно, – задумчиво уронил генерал-полковник, глядя, как трое солдат хлопочут вокруг заклинательницы, державшей в руках дымящуюся кружку с чаем так, словно понятия не имела, что это такое и что с ней надлежит делать. – Эй, братец! Ты, ты, сержант. Подите-ка сюда.

Этот сержант разительно отличался от свиты Иннокентия Януарьевича – прежде всего молодостью, ловко пригнанной формой, сапогами, что явно были еще сегодня утром надраены до зеркального блеска и до сих пор еще сохраняли его остатки, несмотря на беготню по приднепровским низинам. На груди – колодочки, медали «За отвагу», «За боевые заслуги»; за плечом вороненый ствол ППШ.

Сержант, как полагается, перешел с бега на строевой шаг, немного не достигнув начальства, зачастил, как из пулемета:

– Товарищ член Военного совета фронта, старший сержант Петров Сергей по вашему прика…

– Достаточно, братец. Эту гражданочку доставить в целости и сохранности прямо в наше расположение при штабе армии. Чаем поить! Горячим и сладким. Пока она там – глаз с нее не спускать, дежурить поочередно. Как только заметите хоть что-то необычное – немедленно ко мне. Ну, вы знаете.

– Так точно, товарищ член!..

– Достаточно, братец, я же сказал.

Сержант торопливо откозырял и махнул двум другим солдатам, поддерживавшим заклинательницу под руки.

– Идемте, – повернулся Иннокентий Януарьевич к своей свите.

За пеленой низких облетевших кустов на узком и мокром проселке их дожидались машины с охраной. Очень сердитый старший лейтенант в фуражке с малиновым околышем торопливо побежал им навстречу.

– Товарищ член Военного совета!.. Ну как же так можно? Товарищ Жуков… то есть, виноват, товарищ Константинов[2] приехали, они голову с меня снимут, не посмотрят, что мы по другому ведомству!..

– С товарищем Георгием Константиновичем мы уж как-нибудь сами разберемся, Илья, – прокряхтел генерал-полковник. – Не тряситесь так, дружочек.

– Нет-нет, товарищ член Военного совета, так нельзя! Я, как ваш начальник охраны, не могу допустить такого нарушения всех инструкций, и потому…

Досадливо поморщившись, Иннокентий Януарьевич прищелкнул пальцами, и старший лейтенант подавился на полуслове. Взгляд его обессмыслился, голова мотнулась из стороны в сторону; казалось, он вот-вот рухнет.

Гвардеец Мишель и казак Феодор Кириллович шагнули к нему, подхватили.

– Ничего не поделаешь, – недовольно бросил старый маг. – Порой они совершенно несносны, эти ребята из нашей же с вами собственной конторы… Возвращаемся в штаб, господа-товарищи, – с легкой брюзгливостью докончил он. – Разбираться… с этой гражданочкой. Как раз, если вы, Севастиан Николаевич, все правильно подсчитали, результаты ее, так сказать, усилий должны подоспеть. Или, во всяком случае, не сильно запоздать.

Штаб армии устроился в самом сердце маленького приднепровского городка, по какой-то случайности пощаженного войной. Ни наши войска, отходя в сорок первом на восток, ни немецкие, отходя сейчас, в сорок третьем, на запад, его не обороняли. Бои гремели севернее или южнее, а здесь все оставалось тихо.

Как член Военного совета фронта, приехавший в штаб одной из армий, Иннокентий Януарьевич вытребовал себе и своей свите отдельное помещение, и не частный домик, а пустую сейчас школу. Охрана – целый взвод автоматчиков – располагалась на первом этаже, а на втором – сам старый маг с пятью остальными офицерами.

Они все сняли полинялое, выгоревшее и прожженное, надев обычную форму. Все носили полковничьи погоны, грудь каждого украшал внушительный набор орденских колодок; и по одному взгляду на них можно было б и впрямь бросить что-то вроде революционно-презрительного «золотопогонники» или там «белая кость», если не старое-доброе «контра недобитая».

У всех – былая выправка, какую не обретешь на «краткосрочных курсах комсостава» или даже в «академии красных командиров». Такое вбивается с детства, со строевых занятий будущих пажей. Гвардеец Мишель выделялся даже на их фоне – хоть сейчас снимай в роли какого-нибудь «беляка» в очередном революционном фильме.