Посвисти для нас - Эндо Сюсаку

В классе С шел урок рисования. Одзу с одноклассниками, зевая, слушали, как проповедует старый учитель, прозванный ими Светотенью.

— Английский живописец Тернер, видите ли… какие бы неудачи его ни преследовали…

Он откинул голову, демонстрируя через редкие волосенки круглую загорелую лысину.

— …никогда не отступал перед трудностями. Например…

К сожалению, Одзу совершенно не запомнил, что Светотень говорил дальше, потому что, как и другие ученики, зевал и ковырял в носу.

В школе Нада учеников с самыми лучшими оценками определяли в класс А. У кого показатели были так себе — отправляли в класс В. Уделом совсем уж безнадежных оставались классы С и D.

— Тернер был очень упорный человек. Вот и вы тоже, если постараетесь… сможете на будущий год перейти в класс А.

Светотень хотел нас подбодрить, воодушевить, но его никто не слушал. Все думали только о том, чтобы урок быстрее кончился, хоть на минуту, и не могли дождаться большой перемены на обед.

— А-а-а-х! — Вдруг кто-то громко, как корова, зевнул на весь класс.

— Кто это сделал? — рассвирепел Светотень. — Что за невоспитанность! Как можно так себя вести!

В этот момент дверь отворилась, и классный ввел в класс новичка. Прямо как в «Госпоже Бовари»…

— Можете не вставать. — Классный указал подбородком на паренька в замызганной серой форме. — Это Хирамэ-кун[3]. Он перешел к нам из школы Какогава.

От парты к парте, как круги по воде, прокатилось хихиканье. Хирамэ[4]! Вот это фамилия! И лицо у парня такое же чудное, точно у рыбы.

Парень, сгорбившись, стоял возле учительского стола, тараща тусклые глазки, словно лупоглазая золотая рыбка в аквариуме.

— Прошу любить и жаловать новичка, помогать ему, пока он у нас не привыкнет. — Классный зорким взором углядел свободную парту позади Одзу. — Ну, иди, садись и внимательно слушай, что рассказывает учитель.

Время от времени через окна класса со двора доносился хрипловатый голос приписанного к школе офицера, отдававшего команды.

Да. Затяжная война в Китае еще продолжалась. Недавно в придачу к двум отставникам, занимавшимся с учениками военной подготовкой, к Наде прикомандировали еще майора-кадровика.

— Тернер, видите ли…

После того как классный удалился, Светотень совершенно забыл, что всего несколько минут назад он распекал ученика, позволившего себе громко зевнуть, и продолжил свою нравоучительную лекцию, вызывающую смертельную тоску у всего класса.

К неудовольствию Одзу, устроившийся за ним новичок сразу принялся ерзать на стуле. Но еще больше раздражал доносившийся с задней парты слабый запах. Странная смесь маринованной редьки и пота…

— Эй!..

В спину Одзу ткнулся палец. Обернувшись, он увидел уставившиеся на него мутноватые глазки на рыбьем лице.

— Эй!..

— Чего тебе?

— Про что это он трындит? Сейчас какой урок?

— Рисование, — ответил Одзу шепотом, чтобы Светотень не услышал.

Какое-то время было тихо. Хотя ерзанье не прекратилось и странный, невозможный запах тоже никуда не делся, что действовало Одзу на нервы.

— Эй!..

Одзу снова почувствовал палец на своей спине.

— Чего тебе?

— Сколько время?

Одзу не ответил. Новичок особо не стеснялся — тычет в спину, да еще с идиотскими вопросами лезет. Вот козел!

Вдруг с того места, где сидел Хирамэ, донесся протяжный, тоскливый и нелепый звук: «У-у-у-у!» Его слышал не только Одзу. Этот звук — будто утка прочищала горло — к удивлению всего класса, повторился еще два раза.

Давясь смехом, мальчишки обернулись назад.

— Что это значит? — Светотень схватился обеими руками за край стола и скорчил свирепую физиономию. — Кто это сделал?! Встать немедленно!

Моргая потухшими глазами, Хирамэ неуклюже поднялся со стула.

— Ты?

— Угу-у! — печально протянул Хирамэ. — У меня в животе бурчит.

Весь класс так и покатился от смеха. И только Светотень смотрел печально.

— Я не собирался бурчать, это он сам. Живот.

— Садись!

— Угу! — Хирамэ тихо сел на место. Всем уже было не до урока и не до Тернера, о котором продолжал бубнить учитель. Мальчишки, посматривая на Одзу и Хирамэ, высовывали языки, корчили рожи, широко разевали рты.

— Тернер, видите ли, был великий человек…

После уроков…

Мальчишки расходились по домам: выйдя из школьных ворот, миновали сосновую рощу и, вытянувшись цепочкой, как муравьи, зашагали по дороге вдоль речки.

В то время в районе Хансин все школьники носили форму бледно-желтого цвета, а на ногах — гетры и грубые ботинки на манер военных.

С виду все казались одинаковыми, но, присмотревшись, класс А от С и D можно было отличить сразу. Отличники «ашники» выступали как петухи — высоко подняв головы, они направлялись к остановке электрички, выстроившись в строго установленном школьными правилами порядке. Кое-кто из них перебирал карточки с английскими словами, умудряясь зубрить на ходу. За ними шли еще мальчишки — кое-как закинув ранцы за спину, оглушая друг друга пронзительными криками и то и дело останавливаясь. Так могли себя вести только классы С и D.

А дальше все пошло как-то странно.

Тянувшаяся по берегу Сумиёсигавы, которая больше напоминала ручеек и становилась похожа на речку только в дождливый день, дорога вливалась в шоссе, связывавшее Осаку и Кобэ. На этом самом месте школьная процессия резко замедляла ход. Здесь всегда стоял крошечный ларек, где продавались тайяки[5]. Ноздри мальчишек дразнили запахи фасолевого мармелада и теплой пшеничной муки, и просто так пройти мимо у них никак не получалось. Но и остановиться у ларька они тоже не могли — ученикам категорически запрещалось покупать еду и есть за пределами школы. Если бы кого-то поймали у этого ларька, отвели бы в учительскую. Могли, чего доброго, и на день отлучить от школы.

И…

Подойдя к перекрестку, школьники замедлили шаг, жадно вдыхая запах, вынужденные довольствоваться лишь доносившимся до них слабым ароматом.

Одзу, который в тот день шел немного поодаль от других мальчишек, испытывал те же чувства. Растущий организм требовал постоянной подпитки, и к трем часам на него нападал зверский голод. Он закрыл глаза, вдыхая сладковатый запах.

Тут кто-то хлопнул его по плечу. Одзу обернулся. Это был Хирамэ.

— Десять сэн есть?[6] — часто моргая, пробормотал он.

— Есть.

— Купи печеньки!

— Нельзя! — Одзу покачал головой. — Если какой-нибудь учитель заметит, огребем по полной программе. А среди старшеклассников есть стукачи. Меня накроют, сто процентов.

— М-м… — с недовольным видом промычал Хирамэ, хлопая глазами.

— А почему нельзя поесть, раз хочется?

— Потому что это неприлично.

— Покупать тайяки неприлично? Почему?

— Потому что мы уже в средней школе учимся.

— Если тем, кто в средней школе, неприлично, то кому прилично?

Одзу глядел на рыбью физиономию Хирамэ с моргающими глазками и не знал, что ответить.

Когда они миновали ларек с печеньями, Одзу почувствовал еще какой-то запах. Странный. Это пахло от Хирамэ.

— Ты это… вообще моешься?

— Я? Не люблю я это дело.

Вышли на шоссе, и Одзу спросил:

— Ты на электричке?

Он сам добирался до школы на старенькой коричневого цвета электричке из одного вагона, которая ходила по рельсам, проложенным вдоль шоссе.

— Ну да! — кивнул Хирамэ. — Я живу в Нисиномии. Схожу на Нисиномия-сантёмэ.

— Хм! А я в Сюкугаве.

— Сюкугава? Так нам в одну сторону.

Одзу, однако, не слишком вдохновляла перспектива тащиться с этим душным парнем в одном вагоне. Он знал, что тем же маршрутом разъезжаются по домам после уроков и девчонки из гимназии Конан. Они набивались в электричку на предыдущей остановке. Какие у них будут физиономии, когда унюхают пахнущего маринованной редькой Хирамэ?

Ох уж эти девчонки в белых школьных матросках! Обтянутые матросками круглые плечи, оформившаяся грудь. Одзу почему-то весь деревенел, когда оказывался с ними в одном вагоне. Они были почти ровесники, но если девчонки день ото дня становились все краше, то мальчишки наоборот — прибывало прыщей. Менялся голос. Иногда Одзу хотелось куда-нибудь спрятать свое корявое тело от девчоночьих взглядов.