Неделя после запоя. Бунт конформиста - Нон Конформист

– И вы её до сих пор не прочитали?

– Прочитал, и не раз.

– Наверное, она очень интересная?

– Да вообще-то, не особо. Всё как обычно: пьют, воруют…

– Зачем же вы её читаете?

– А что мне остаётся? Другой-то у меня нет.

– Ну что ж, – сказал Саныч, почёсывая голову, – логично.

– Флаксман Фёдор Сергеевич! – неожиданно громко объявил старик. – К вашим услугам, – добавил он и протянул руку.

– Сан… то есть Калинин Олег Александрович, к вашим, – ответил Саныч, присаживаясь рядом. – Мы случайно не знакомы?

– Смотря что вы подразумеваете под словом «знакомы». Я часто видел вас в баре, но мы ни разу с вами там не разговаривали.

– Странно, кажется, я вас там не видел.

– Не видели? Да я каждый день туда ходил. Сидел напротив вас, у окна.

– Да? Хотя, кажется, помню. Только вы, наверное, были не в этом шарфе…

– Шарф? Ну да, как ни странно, я привык снимать его в помещении.

– Вы ещё, наверное, уходили рано, потому что я помню вас только когда приходил.

– Ну, помимо всего прочего, причиной тому мог служить алкоголь.

– Да, возможно, – слегка пристыжено ответил Саныч, – но мне кажется, я знал вас и раньше. «Флаксман» – не такая распространённая фамилия, а мне она точно знакома.

– Ну-у, – протянул старик, – вполне может быть, что мы виделись где-то ещё, мир тесен.

– Пожалуй… – сказал Саныч неуверенно. – Что же вы здесь делаете?

– Помимо чтения газеты? Смею предположить, то же, что и вы. Грущу о потерянном друге, – лицо старика расплылось в странной гримасе – смеси вселенской печали и детского восторга.

– Да нет, я просто это…

– В этом нет ничего постыдного, – вмешался старик, – этот бар стоял тут аж с девяносто второго. Жаль. Но вообще…

– Нет, есть, – перебил Саныч, – я-то не только по бару тоскую…

– Да, пожалуй, – старик тут же подхватил ход мыслей Саныча, – в этом есть нечто постыдное, но нет ничего сверхъестественного. Вы пили каждый день, лет тридцать кряду, представляю, как вам сейчас нелегко.

– Откуда вы знаете, сколько я пью?

– Молодой человек, – сказал старик лет семидесяти старику лет шестидесяти, – я в этом баре подольше вашего и помню даже ваш первый день.

– И чем же я столь примечателен, что вы меня запомнили?

– Сейчас почти ничем, но в тот день вы явно выделялись из толпы монтёров, которые составляют костяк посетителей этого бара. Вы были примерно вдвое моложе среднестатистического монтёра и во столько же раз образованней.

– Это так заметно?

– Не знаю, как для остальных, но для меня да. В основном об этом говорит ваша речь. Сейчас вы, конечно, обзавелись говором, весьма характерным для такого заведения, но раньше в ней присутствовали неслыханные до той поры в этом кабаке термины, фразеологизмы…

– Да, было дело…

– А вы, кстати, кем работаете?

– Да вот, на пенсию вышел, – нехотя ответил Саныч. Он не любил подобные разговоры, знал, что скоро последует вопрос про образование, а эту тему он не любил ещё больше и потому начал обдумывать план, как её избежать.

– Поздравляю!

– Чему ж тут радоваться? Будь на то моя воля, я б ещё лет двадцать работал, пока концы не отдам.

– Какая-то мрачноватая перспектива, вам не кажется? И что же это за работа такая интересная, с которой уходить не хочется?

– Да ничего особенного. Я библиотекарь, точнее, был библиотекарем.

– Что ж, благородная профессия, – старик грациозно поправил шарф.

– Ну, не жалуюсь, – Саныч тоже хотел что-то поправить, но не придумал что.

– И вы всегда хотели быть библиотекарем?

– Да нет, подвернулось как-то. А вы кем работаете? Или работали?

– Я уж давно на вольных хлебах, – Фёдор Сергеевич улыбнулся, – но раньше лекции читал по философии и иногда по социологии.

– О, – Саныч склонил голову в знак уважения к профессии. – А вы, часом, не там лекции свои читали? – спросил он, указав в направлении близлежащего института, в котором как раз и не доучился.

– Там.

– Так может, это я вас там и видел?

– Не думаю, – быстро ответил старик, как будто чем-то обеспокоенный. – Я там только последние лет десять работал.

– Понятно, – сказал Саныч слегка разочарованно.

– А вы там учились, что ли?

– Да, было дело, учился, но до конца дело не довёл… Ушёл я, в общем.

– Эх, это вы зря, – старик говорил назидательным тоном, который так не любил Саныч. – Почему же?

– Да там… – Саныч немного замялся. – Долгая история…

– Да я вроде никуда не тороплюсь.

– А я вот, к сожалению, тороплюсь, – сказал Саныч, – мне это, надо кое-куда, в общем, сходить, – он быстро попрощался и засеменил прочь от лавки.

– Что ж, и вам не хворать! – крикнул старик вдогонку уходящему собеседнику, больше похожему на беглеца.

На самом деле, так оно и было. Уходя, Саныч чувствовал себя последним трусом. Он сбежал потому, что старик наводил его на мысли, которые он последние лет сорок старательно глушил.

На улице зажглись фонари, пошёл дождь…

Я понимаю, что про детство Саныча нужно было бы рассказать в самом начале, но что теперь поделать, расскажу сейчас. Саныч родился при коммунизме в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Он уже видел один сухой закон, но его он не коснулся. Зато коснулся отца. Тот, конечно, переживал, но не так сильно. «У него тогда хоть работа осталась», – думал Саныч.

Вообще, коммунизм у Саныча ассоциировался только с хорошим: порядок, все при деле. Идеология коммунизма глубоко проникла в его личность. Труд он считал высшим благом, бессознательно ассоциировал его со свободой, со счастьем…

Конец ознакомительного фрагмента.