Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева

Впереди были выходные, и уже все равно ни к кому на прием не записаться теперь; оставалось только ждать понедельника. И потом, уже было шесть часов вечера. Юля припарковала машину недалеко от подъезда голубого многоэтажного дома, построенного, судя по трещинам в панелях и выцветшей краске, лет тридцать назад. Катя выскочила из машины в расстегнутом пальто.

– Застегни, – сказала Юля, – еще не май месяц.

Катя начала медленно застегивать пуговицы. Одна из них шла с трудом. Лишь только девочка ухитрилась протолкнуть ее в петлю, пуговица оторвалась от пальто и упала на грязный асфальт. Катя подняла пуговицу, положила ее в карман и зашагала к подъезду.

Юля же не могла сдвинуться с места. Эта пуговица и горизонтальные складки, идущие от вытачек на Катином пальто, которые она сейчас внезапно заметила, – все говорило о том, что оно уже еле застегивается. С Катей было что-то не так. Но что именно?

Дома Юля быстро переоделась, расчесала еще раз русые волосы – не очень длинные, едва касавшиеся плеч, – напомнила Кате снова, чтобы та не ела сладости, и побежала к подругам; они встречались сегодня у Алины. Когда она уже села в машину, телефон стал звонить. Это был муж.

– Да, Антон, – она удивилась, ведь они только что виделись дома.

– Ты куда собралась? – послышался его удивленный голос.

– В смысле куда? – Юля начала волноваться. Неужели он опять забыл? – К Алине в гости, я ведь тебе заранее говорила. И утром напомнила.

– Так ты все-таки пойдешь! – ответил он сухо. – Хм.

Повисла пауза. Ей казалось, что она слышала, как он недовольно дышал в трубку. На мгновение почему-то подумала, что он должен остановить ее, пока не поздно, потому что не о подругах нужно сейчас думать, а о ребенке. И он будет прав. Но Антон и не думал об этом.

– Ты что хотел-то?

– Я хочу на боулинг с друзьями поехать.

– А почему именно сейчас? Я с девочками давно договорилась. Давай в следующий раз.

– Можно, конечно, но ведь я завтра в командировку уезжаю на два дня. Теперь только через неделю.

– Ну и что ты предлагаешь? – спросила устало Юля.

– Пусть Катька сама посидит. Она уже большая, ей няньки не нужны. Или маму свою позови.

– Как хочешь, так и делай. Маму я звать не буду, тебе нужно – ты и зови.

– Тебе что, сложно позвать?

– А тебе сложно слово держать? Обещал, что посидишь дома сегодня.

– Сегодня пятница, почему это я должен дома сидеть? Я всю неделю работал!

– Удивительно, а я не работала?

– Работала, – засмеялся Антон. – И много ты там заработала? – Муж был убежден, что работа бренд-менеджера сводилась к тому, чтобы, как он говорил друзьям при любом удобном случае, «бумажки перекладывать». При том, что они столько лет были вместе и Юля много раз пыталась объяснить ему, как он не прав, ничего в его отношении не менялось. Он занял удобную позицию, с которой мог легко унижать ее, и это его вполне устраивало.

– Достаточно, – ответила сердито Юля. Она давно бросила попытки что-то объяснить этому человеку. – Это все? Я поехала.

– Машину мне оставь. Тебе до Алинки можно на автобусе доехать.

– Давай ты сам на автобусе поедешь?

– Так ведь боулинг в центре, на автобусе две пересадки. Только на такси ехать.

Юля видела, что Антон вышел на балкон в одной футболке и стоял на ветру, провожая ее холодным взглядом. Невозможно было даже на миг поверить в то, что вся эта сцена была затеяна без какого-либо умысла. Каждый раз, когда Юля пыталась «выйти в свет», а случалось это крайне редко, он устраивал скандалы, чтобы, казалось, целенаправленно испортить жене настроение. И теперь ему это удалось вполне. Юля выскочила из машины и хлопнула дверью со всей силы. Тут же ей стало жалко машины, ведь ее вины в том, что Антон не умел радоваться за своих близких, не было.

Она побежала на автобусную остановку. Минут через двадцать пришел автобус, битком набитый людьми, Юля с большим трудом втиснулась, но ей пришлось, стоя на одной ноге, висеть над ступенями, потому что места для другой ноги не было. Хорошо хоть руками доставала до поручней. Каблуки, которые она надела, потому что не знала, что поедет своим ходом, оказались в автобусе совершенно неуместными.

Через час она была наконец у Алины. Новый дом в элитном комплексе с входом по пропускам, с тихим двором, где не было дорог, а были только скверы и детские площадки, одним своим видом разгонял тоску. Добротный кирпич дома, в целом продуманная архитектура комплекса, широкие пандусы для колясок, грузовые лифты и ровная плитка дорожек словно указывали на то, что именно здесь и обитали люди, умевшие жить по-настоящему и баловать себя.

На пороге квартиры ее встретили подруги. Алина в черном платье-мини с томным видом смотрела на нее, снимающую пальто и обувь на пороге. Юля заглянула в зеркало: волосы растрепаны ветром, и без того скромный макияж поплыл из-за духоты в автобусе.

По сравнению с ухоженной Алиной с перманентным макияжем и наращенными ногтями она смотрелась особенно грустно, даже блекло, хотя со старших классов и слыла поистине славянской красавицей: с густыми русыми волосами, мягким темным контуром бровей и небесно-голубыми глазами.

Сейчас в их лазури была растворена грусть, а правильные черты миловидного лица уже начинали опадать, главным образом из-за привычно опущенных уголков губ. В чертах ее не было более свежести, не было предвкушения радости, столь свойственной наивной молодости, которая тем и отличается от зрелости, что всегда верует в следующий день, каким бы ни был день нынешний. Нет, верить было не во что, лучшие ее годы были позади. Все вокруг знали об этом: ее мать, ее муж, ее подруги. И она понимала это и давно примирилась с неприятной мыслью.

Теперь, когда все повально бежали к мастерам по татуажу дорисовывать брежневские брови, широкие стрелки, а также расширять контуры губы, естественная красота, что еще оставалась в Юле, уже казалась не достоинством, а скорее наоборот: недостатком, признаком того, что она не занималась своей внешностью.

Марина, хотя и была старше их всех и не обладала столь внушительными средствами, как Алина, казалось, не желала ни в чем уступать той. Всегда ухоженная, с образом, проработанным до мелочей – будь то шарф, украшения или жилет, она создавала впечатление женщины, уделяющей исключительно много времени своему внешнему виду. Казалось, она с вечера готовилась к завтрашнему дню, наглаживала наряды, придумывала,