Девочка по имени Ривер (сборник) - Галина Лифшиц

Удивляло Марусю то, что дедушка ушел, а бабуля так с ним и осталась. За ней пытались ухаживать, делали предложения, но она неизменно отказывалась: «Как же я потом с Мишенькой встречусь?» Она твердо верила, что встреча им еще предстоит, и жила так, словно ей придется перед ним отчитаться о годах, проведенных в разлуке.

После ухода дедушки главным мужчиной в семье стал Марусин папа. Потом Маруся вышла замуж, родила дочь, четыре года спустя появился у них еще один мужчина, сын Андрейка. Вот и все пока их мужчины. Правда, есть еще Маринкин жених. Все у них давно решено. Наверняка. Потому что подобрались – два сапога пара.

– Мариш, слушай, а правда – где Федя? – вдруг запоздало удивилась старшая сестра.

Она так была обрадована неожиданному Вариному приезду и так увлечена их разговорами, что упустила из виду отсутствие Феди. Видимо, слишком привыкла к тому, что он есть.

С десятого класса Маришкиной школы объявился у нее Федя, нескладный, высоченный, тощий. На первый взгляд, ничего общего с ладной красавицей Маришкой. Но родство душ не предусматривает внешнего сходства. Главное в другом. Сдружились они в один миг, хотя учились в параллельных классах все годы, видели друг друга каждый день и – не замечали, пока не настал особый момент.

Маришка в тот день возвращалась домой из школы и в проходном дворе соседнего дома заметила страшное: на протоптанной дорожке между домами лежал мертвый голубь с глубокой кровавой раной в груди. Кто его знает, что с ним случалось? Может, кошка дворовая на него напала? О том, что в смерти птицы может быть виноват человек, даже думать было невыносимо.

Однако девочку поразил не только вид безжизненного существа. Рядом с бездыханным растерзанным тельцем стоял другой голубь. Живой. Он стоял, не двигаясь, глядя в одну точку. Он не сделал ни шажка и не отвел взгляда даже тогда, когда Маришка подошла совсем близко. Живой голубь словно окаменел в своем горе. Ему явно было безразлично, что с ним самим произойдет. Девочка читала о такой птичьей верности, но никогда в реальности не сталкивалась с проявлением горя живого существа. Она испугалась за птицу.

– Кыш, – сказала она тихо, почти шепотом. – Улетай отсюда. Тебя могут убить. Улетай.

Голубь глядел куда-то вдаль и не реагировал на ее предупреждение.

– Он не уйдет, – услышала она за спиной мальчишеский голос. – Так и будет стоять рядом с подругой. Долго-долго. Может, и его прибьют. Только ему все равно. Он сам жить не хочет.

Она вздрогнула, оглянулась и увидела Федины глаза. Прежде всего – глаза! В них стояли слезы. Он протянул руку и вытер слезу на ее щеке. А она и не заметила, что плачет.

– Что же делать? – спросила она.

– Он так не уйдет, – повторил Федя. – Знаешь, надо похоронить. Тогда, может быть, этот как-то опомнится.

Маришка прежде никогда никого не хоронила. Наоборот. Она оживляла. Подбирала всякое зверье, лечила. Просто редкостным специалистом была по возвращению к жизни несчастных братьев наших меньших, на которых постоянно изливалась безумная человеческая жестокость.

– А как хоронить? – почти беззвучно спросила она. – Я не умею.

– Как сможем, так и похороним, – решительно ответил Федя.

Он завернул птицу в пакет из-под сменки. В мягкой рыхлой земле под деревом металлической линейкой вырыли ямку, уложили в нее останки. Живой голубь все еще не шевелился. И только когда Марина с Федей отошли от могилки, вдруг встрепенулся.

– Улетай! – сказала ему громко девочка. – Ты лучше улетай!

– Живи! – велел Федя и свистнул, как заправский голубятник.

Птица, словно послушавшись, взмыла в воздух.

– Летит! – радовалась Маришка. – Летит!

С тех самых пор голубиная любовь досталась в наследство Марине и Феде. Они были рядом, и по-другому происходить попросту не могло. Вместе, получив аттестаты зрелости, поступили в ветеринарную академию, вместе мечтали о будущем.

– Так где Федя? – повторила Маруся. – Что за дела?

– А Федю кошка укусила, – объяснила Мариша. – И теперь у него палец гноится. И уколы от бешенства приходится делать.

– Что это за бредятина такая? Какая кошка? Вы, похоже, совсем обезумели со своими зверями! – пораженно воскликнула бабушка.

– Не, ба, не обезумели. И не бредятина. Кошка соседская. Но с редкой судьбой. Соседи считают, что она понимает человеческую речь. И даже несколько слов говорит. Она у них умела говорить «мама», «мясо», «ау»…

– Ну, это часто хозяева желаемое за действительное выдают. На самом деле это все «мяу». Обычное кошачье «мяу», – возразила бабушка.

– Нет, бабуль. Она все по делу произносила. Когда хозяйка домой возвращалась, кошка бежала ее встречать и кричала «мама», когда есть хотела, говорила «мясо», а если ее звали, отвечала «ау». Бывают такие кошки.

Все дружно засмеялись.

– Ах, Маришка, какая ты у меня еще маленькая, – нежно проговорила Маруся сквозь смех.

– Мне двадцать лет, я скоро диплом о высшем образовании получу! – обиделась Маришка.

И эта искренняя обида доказывала, что детство ее никуда не ушло, так и живет в ней.

– Мариш, а что дальше с говорящей кошкой? – настойчиво потребовала продолжения истории Алька.

– А дальше то, что семья поехала на машине в Воронеж навестить старших родственников. Кошку не на кого было оставить, да и не хотели они. Приехали, погостили там за городом. А ее выпускать боялись: вдруг, мол, убежит, нагуляет котят и все такое. Она у них все время в комнате сидела взаперти и очень обижалась, ругалась на них, орала. Наконец собрались в обратную дорогу, сели в машину, поехали и стали между собой разговаривать о том, что надо уже кошку кастрировать, тогда она гулять сможет, а то душа болит за беднягу. А она, видно, все поняла, – я ж говорю, что она у них все-все понимала, – и как сиганет в окно! Прямо на трассе! Они остановились, звали-звали, кричали-кричали, мать плакала, винила себя, клялась, что никто ей ничего не сделает, лишь бы только вернулась. Потом пришлось ехать без кошки домой. Месяц они переживали, страдали. А потом, представьте, она сама вернулась! Дошла до дому из Воронежа в Москву! Вот характер, а! Пришла и стала кричать у дверей квартиры. Они ушам не поверили. «Мама», – слышат. Открывают дверь, там она сидит. Ну, конечно, она уже не та, что была. Не домашняя котюлечка, а хищная, худая, с горящими глазами. Шерсть клочьями. Дикая кошка. Они ей так обрадовались, запричитали. А она в дом не вошла. Смотрит на них, и они понимают, о чем она. Короче, она им телепатически сообщила, что в дом не пойдет, но кормить ее они должны. Они все поняли. Тут же ей в миску навалили мяса, она сожрала, распушилась вся, но даже умываться не стала, как обычно кошки делают после еды, а убежала куда-то вверх по лестнице.

– Ничего себе кошечка! Вот сила! – восхитилась Варя. – Дошла сама из Воронежа! Это она им доказывала, выходит, что они не вправе на ее свободу посягать. Да, Мариш?

– Кто ее знает, чего она доказывала. В общем, позвали соседи Федю, как специалиста, чтобы тот им помог зверя домой вернуть. Он, конечно, согласился. Его все звери любят, доверяют ему. Он поднялся на верхний этаж, там она и сидела, отдыхала от еды. Ну, он присел на ступеньку, стал ей объяснять, что надо бы домой, что никто ничего ей не сделает, что все плакали-рыдали, тосковали без нее. И она вроде слушала благосклонно. Даже мяукнула пару раз в ответ. А когда Федя руку протянул, хотел попробовать погладить, она его за палец и цапнула. Не поверила до конца. Так и живет сейчас отдельно от своих. Но за едой приходит. Хотя ее, конечно, надо бы отнести к ветеринару, обследовать. И в ближайшее время Федя сумеет ее уговорить. А палец тяпнутый нагноился, хотя он сразу рану тщательно обработал. Значит, надо ее обследовать и лечить.

– Ну как же так? Это же опасно! Это не шутки! – всполошилась бабушка.

– А никто про шутки и не говорит. Все будет хорошо, бабуль, не волнуйся. Вот он меня на дачу отправил, потому что видит, что я тоже переживаю за него, боюсь. А ему надо сейчас просто палец вылечить и от бешенства проколоться. Хотя он уверен, что бешенства у нее нет, по внешним признакам по крайней мере.

– Если бешенство, их ведь сразу уничтожают? – спросила Маруся.

– Давай пока не будем об этом. Федя уверен, что завтра сможет с кошкой договориться. И все будет тогда понятно. Обследуют, диагноз поставят. Я вам все расскажу.

– Ох, грехи наши тяжкие. Каждый день сюрпризы, – пожаловалась бабушка, – Теперь вот за Федю еще бояться…

– А неужели ты боишься, бабуль? – поразилась Маруся.

Бабушка всегда выглядела такой уверенной и спокойной, что казалось, страх ей неведом.

– Боюсь, – спокойно ответила бабушка. – Больше всего боюсь кого-то из близких потерять. Боюсь пережить кого-то из любимых. Потому что это неправильно и несправедливо. Молюсь о вас всех, о том, чтоб здоровые были. Остальное – беситесь, как хотите.

– А мы разве бесимся? – удивилась Алька.