Речитатив - Анатолий Постолов

– Ты мне когда-то, кажется, говорил, что мои ноги сыграли немаловажную роль в твоем выборе, – взглянув на него мельком, произнесла Виола.

– Солнце мое, ты еще не успела открыть рот на той незабываемой парти «а-ля русские барды в изгнании», как я подумал: «Эту длинноногую нельзя упустить…», после чего с большим напряжением ждал, когда ты скажешь первую фразу. А ты все молчала и молчала. Потом наконец сказала…

– Что же я сказала?

– Ты выступила в защиту летучих мышей…

– А-а, это по поводу той картины с летучей мышью… Я только помню, что она была без рамы и хозяйка все время говорила: «Осторожно, свежее масло… свежее масло…»

– Да, там была изображена маленькая девочка с кукольным личиком и роскошной копной золотых волос, а над ней летучая мышь с короной на голове… У художника явно проглядывали садистские наклонности, но все вокруг ахали и причитали: «Какая кисть! какая кисть!»

– Между прочим, Жюль, изображение летучих мышей, как уверяют китайцы, приносит удачу. А вообще, это удивительно изящные существа, если отбросить в сторону их свирепые мордочки. Они сплетаются в невообразимые гирлянды, их перепончатые крылья многие кутюрье повторяли в своих моделях одежды.

– Ты мне примерно этими же словами объясняла тогда свою странную любовь к перепончатым. А я тебя спросил, не знаешь ли ты романс Вертинского «Я черная моль, я летучая мышь».

– Не думаю, что это Вертинский…

– И вот тут-то, солнце мое, ты сказала такое…

– Что же я сказала?

– Ты сказала «знаю», и я понял, что рыбка клюнула, но как опытный рыбак не торопился подсекать, а попросил тебя спеть, на что ты неосторожно ответила: «Как-нибудь в другой раз…» А это уже был тот неуловимый момент истины, когда женщина чуть ли не подсознательно намекает на то, что продолжение следует…

– И что же последовало?

– Ты задаешь вопросы, как та настырная старушка из романов Агаты Кристи… Можно подумать, что я разговаривал тогда не с тобой…

– Мне просто любопытно услышать твою интерпретацию событий. Прошло-то всего полтора года, а наша встреча уже обрастает новыми интересными деталями. Что там дальше случилось после того, как я попалась на крючок?

– Потом ты разговорилась, удачно шутила, спорила по поводу какого-то фильма, но я уже не вслушивался, потому что подумал: какая шикарная ляля: ноги от ушей, в меру умна и вообще…

– В меру умна? А как же ты определял меру ума, если не слышал, что я говорила, и только размеры снимал, причем не с меня одной – ты ведь был тогда очень озабочен. Три месяца как расстался с женой… Там еще была Рената Гринберг, крашеная блондинка… Помнишь ее?

– Помню.

– Ты, глядя на нее, тоже облизывался, но она, как оказалось, уже была занята, и ты стал ко мне присматриваться, а ноги от ушей – это ты потом придумал.

– Ничего я не придумал, у тебя ноги действительно от ушей, только моих.

– Перестань, Жюльен. У тебя пунктик. Любишь себя бичевать. Поверь, твой рост меня ничуть не смущает, а твои мужские достоинства просто не оставляют мне другого выбора. Ты прекрасный самец, Жюль…

– Притом что на четверть головы короче своей пассии…

– Зато какой головы! – рассмеялась Виола.

Она закрыла глаза, улыбаясь своим мыслям. Юлиан начал насвистывать «Желтую субмарину» и даже причмокнул, когда вскоре по правую сторону от дороги возник брошенный неизвестно кем ржавый контейнер, на гофрированном борту которого с трудом можно было разобрать надпись: «Ресторан «У Карлоса» – 1,5 мили».

– А ты знаешь, я страшно голоден… – он вопросительно посмотрел на Виолу.

– Я просто умираю, хочу чего-нибудь пожевать, – сказала она, сглотнув слюнку.

– Неплохо бы побаловать желудок какой-нибудь неприхотливой жрачкой: гамбургер с жареной картошкой и бутылка коки были бы в самый раз.

– Ах, повторите эти хрустящие слова еще разик, – зажмурилась Виола. Она вернула кресло в прежнее положение и стала нашаривать свои сандалии под сиденьем.

Ключик

Ресторан расположился метрах в пятидесяти от пересечения с основной дорогой. Это было покосившееся бунгало с узкой верандой, на которой стояли два крохотных столика и несколько плетеных крашеных стульев.

Юлиан подъехал почти вплотную к двери, и лицо его вытянулось от досады:

– Черт… неужели закрыто?

– Только что закрылись, – сказала Виола. – Сейчас пять минут четвертого.

– Ключик, – деловито произнес Юлиан, – дверь не на замке, ну-ка сбегай, загляни туда. Если этот Карлос еще не начал свою сиесту, может быть, он позаботится о двух умирающих от голода миссионерах…

– А вдруг это не Карлос, а Карлита?

– Поверь моему чутью – там Карлос, и только ты можешь перевесить чашу весов в нашу пользу. Давай, детка…

Он смотрел, как Виола подошла к двери и, приоткрыв ее, слегка наклонилась вперед, видно, с кем-то разговаривая. При этом она привстала на цыпочки и стала поглаживать стопой правой ноги рельефно напрягшуюся мышцу левой.

Юлиан улыбнулся. Она часто принимала эту позу, когда болтала по телефону с подружкой или где-нибудь на вечеринке, прислонившись к дверному косяку и потягивая вино из высокого бокала. В моторике ее жеста сразу появлялось что-то птичье, какая-то зябкая незащищенность и в тоже время бездна игривого изящества.

Однажды он ей сказал: «Ты этой позой очень напоминаешь скрипичный ключ. Возможно, тот, кто его придумал, нашел эти линии в фигуре своей любовницы. Я тебя буду теперь называть «Ключик». – «Хорошо, что не «Замочек»», – рассмеялась она. Ассоциация со скрипичным ключом оказалась вполне уместной. Виола жила в музыке. Она сама неплохо пела, увлеченно собирала диски с оперными ариями, а в минуты, когда хотелось забыться и погрустить, садилась за пианино, зажигала пахучие индийские палочки и, путая аккорды, пыталась наигрывать любимые мелодии, которые, словно птенцы, неуклюже выпархивали из-под ее тонких пальцев.

Неожиданно Виола громко рассмеялась, кивнула головой и, повернувшись вполоборота, крикнула:

– Кухня уже закрыта, но он может предложить нам по чашке кофе и туна-сэндвич.

– Туна? – Юлиан скривился и пожал плечами. – Ладно, пусть несет свою туну. Передай ему, что он разрушил мою мечту.

Они сели на веранде. Даже в тени одолевала духота. Над столом с монотонным жужжанием кружились мухи.

К ним подошел мужчина в старом застиранном фартуке с подносом в руках. Он совершенно не походил на мексиканца. Скорее нордический тип: белесые прямые волосы, узкие губы, светло-голубые навыкате глаза с красноватыми белками.

– Нет, это не Карлос, – сказал Юлиан, провожая официанта недовольным взглядом и подозрительно принюхиваясь к сэндвичу. – Это какой-нибудь Гуннард или Олаф.

– Его зовут Чак.

– О, ты успела с ним познакомиться?

– У него на фартуке вышито имя.

– Ах так, он и вышивкой занимается!

– Не дури, Жюль. Человек торчит в этой дыре, где кроме редких искателей приключений, вроде нас с тобой, да мексиканских забулдыг, наверно, никого не бывает…

– Поверь, я бы подумал о нем намного лучше, если бы он принес мне кусок жареного мяса… Я бы, возможно, стал называть его братом… А ты знаешь, в Техасе есть такой городок, называется Туна. Представляешь? Жизнь – как в консервной банке. Заходишь в дом – пахнет туной, открываешь холодильник – видишь туну, заглядываешь в спальню – и там туна.

– …Или тунец, – ехидно поправила Виола. – Ты уж соблюдай хоть какое-то равноправие полов…

К ним бесшумно подошел официант.

– Желаете еще чего-нибудь? – спросил он.

– Хорошо бы стейк…

– Кухня уже закрыта.

– Тогда принесите счет. – Он проводил глазами официанта и подмигнул Виоле: – Заметила?

– Что я должна была заметить?

– В продолжение нашего короткого разговора он ни разу не повернул голову в мою сторону, хотя я с ним разговаривал. Смотрел только на тебя.

– Ревнуешь?

– Ничуть. Он ведь гей.

– С чего ты взял?

– Моя профессия – собирать картинку по мозаичным кубикам взгляда, жеста, случайно оброненного слова…

– Ну и почему же он гей?

– Потому что он подчеркнуто был мил с тобой. Он смотрел на тебя и думал: «Как жаль, что она не мужик. А ведь она – окажись это он – совсем в моем вкусе».

– А ты в его вкусе?

– Нет. Я ведь с тобой. То есть в его глазах я как бы узурпировал тебя, хотя в действительности – это ты узурпировала меня. Но для него я – холостой выстрел. А ты при другом раскладе могла оказаться одиноким гомиком и постучаться в его конуру в безоблачный сентябрьский денек сего года…

– Вы неизлечимый фантазер, маэстро…

Официант принес счет и протянул его Юлиану, при этом он улыбнулся женщине какой-то жалкой измученной улыбкой.

– Долейте-ка мне еще кофе, – небрежно бросил Юлиан, глядя на Виолу и кривя губы в усмешке.

Мираж

Несколько минут они сидели молча. Солнце начинало клониться на запад. Тени чуть удлинились, и даже повеял легкий ветерок.