Огневое лихолетье (Военные записки) - Михаил Бубеннов

— Что же делать? — сам себя спросил Артюхов.

Саша Матросов, бледнея, приподнялся со снега и сказал тихо, но решительно:

— Ну, я пойду!

Он сделал несколько резких прыжков, раскидывая валенками снег, потом упал на бок и торопливо, приподнимая автомат, пополз правее погибших товарищей. Его не заметили из дзота. Его заметили только свои. Затаив дыхание, они стали следить за храбрецом.

Саша Матросов подполз к дзоту очень близко. Его уже обдавало дымком, что шел от амбразуры. Вдруг он вскинул автомат и дал по ней очередь. В дзоте загрохотало. Как оказалось потом, его пули нашли там мину. Немецкий пулемет замолчал. Все, кто наблюдали за этой сценой, шумно и радостно вздохнули, собираясь броситься вперед. Но через несколько секунд пулемет вновь лихорадочно забился в лесной крепости. И тогда многие увидели: Саша Матросов рванулся с места, вскочил на ноги и левым боком, своим сердцем, закрыл амбразуру дзота, из которой рвался огонь и дым.

На опушке бора мгновенно прекратилось злое щелканье пуль, раздались возбужденные голоса. Наши бойцы без команды рванулись вперед. Лесная немецкая крепость была взята.

Так комсомолец Саша Матросов сдержал свое клятвенное слово. Он так любил жизнь и верил в нее, что не боялся смерти. Своей возвышенной и благородной солдатской смертью он проложил путь к победе. Решимостью пожертвовать своей жизнью ради жизни на земле он завоевал высокое право на бессмертие.

30 июня 1943 г.

Мастерство

Вечерело. Гвардии старшина Николай Кибальник прыгнул в окоп и опытным взглядом разведчика мгновенно окинул местность. Окоп был вырыт на голом пригорке. Правее его, за мелким кустарником, тоже виднелись окопы, а левее — дзот. По прямой с пригорка — в полусотне шагов — за кустами ольхи и крушины сверкала речка.

— Нет, Федя, — мирно сказал Кибальник, — не возьмешь ты меня! Руки, как говорится, коротки!

— Возьму! — лукаво сощурил глаза Федор Кашин. — Слава богу, не первого брать!

— То немцев! — горячее возразил Кибальник. — Ты сам посуди: сидит немец в траншее, не ждет, не гадает, а его — р-раз! — и за горло! Ну а я-то знаю ведь, что придете за мной? Я буду вас ждать или нет? Есть тут разница?

— Есть, — согласился Кашин.

— Ну и не возьмешь!

— По всем правилам, Коля, возьму я тебя! — спокойно и ласково возразил Кашин. — Как ты ни держи ухо востро — возьму, милый. Ну, прощевай! Гляди, поджидай меня с ребятами.

— Иди, иди! — даже рассердился Кибальник. — Хвастун несчастный! Меня он возьмет, а?

И Кибальник вновь осмотрелся вокруг.

Его дружок гвардии старшина Федор Кашин выбрал явно неудачное место для занятий. Разве можно взять «языка» с этого голого пригорка? Да будь это не занятия, а настоящий ночной поиск — его бы не похвалили за выбор такого места, хотя он и опытный разведчик, и орденом награжденный. Да и с кем пойдет Федор Кашин? Если бы со старыми разведчиками — можно бы задуматься, а то с молодежью, которая недавно шинели надела! «Нет, Федя, — еще раз мысленно возразил Кибальник, — не возьмешь! Прямо скажу: осрамился ты!»

…Накануне, когда готовились к этому занятию и Кибальник сказал, что он не немец, его не возьмут, гвардии старшина Федор Кашин привел свою группу молодых разведчиков к речке и, показав на пригорок за ней, сообщил:

— Вон там он будет сидеть. Видите?

— Видеть-то видим, — отозвался один, — только как его оттуда взять? Туда, на пригорок-то, мышь полезет — он заметит ее!

— А мы должны пролезть! — сказал Кашин. — Пролезем, — значит, учеба наша идет вперед, не зря едим хлеб. Ну, у кого будут какие предложения?

Молодые разведчики долго и задумчиво глядели на голый пригорок за речкой. Наконец Константин Вахолков сказал:

— Вон там, правее, есть мостик. Перейдем по нему речку и зайдем справа. И схватим!

— Зайдешь справа? — переспросил Кашин. — А ты думаешь, Кибальник не знает, что там мостик есть? И как это ты пойдешь мимо дзота?

— Нет, слева надо, слева! — вмешался Петр Ковалевский. — Вот поглядите: речку перейдем подальше, подползем к обороне, а потом вдоль нее — вон до тех кустиков. А от кустиков сделаем бросок. Тут и гадать-то больше нечего!

— Вдоль обороны? — лукаво скосил глаза Кашин. — А ты пробовал вдоль обороны ползать?

— Где ж мне ползать было?

— Ну и не советую, — сказал Кашин. — Как ты поползешь? Или не видишь, что там несколько стрелковых ячеек? Там же немцы! Любой же из них может заметить! Они, немцы-то, тоже не лыком шиты. Они зорко сторожат. А теперь посмотрите на тот вон пригорок за их траншеей. Видите?

— А что там?

— Тоже дзот. Глубинный.

— Тю! — озадаченно протянул украинец Троценко. — Из него ведь там видно все?

— Конечно.

— Ну тогда здесь не взять, — заключил Троценко.

— А есть приказ: взять!

— Да как же его возьмешь?! — загорячился Троценко. — Не полезешь же вот тут прямо? Пока булькаешь в речке — он услышит. Будешь пробираться через кусты — услышит. А полезешь на пригорок — прямо на глаза! Ведь тут же до него — рукой подать!

Федор Кашин, улыбаясь, оглядел своих учеников.

— Ну а как вы думаете, — спросил он. — Кибальник знает, что если мы полезем здесь, то непременно начнем булькать и он сразу услышит? Знает?

— Понятно, знает.

— Знает он, — продолжал пытать Кашин, — что, когда полезем через кусты, — обязательно наделаем шуму и он легко обнаружит нас?

— Еще бы!

— Ну а уверен он, что, только сунемся на пригорок — прямо на глаза ему, — он моментально увидит нас?

— Фу-ты! Да, понятно, уверен!

— Ну вот, — заключил Кашин, — значит, вот здесь он меньше всего и будет нас ждать. Откуда угодно будет ждать, а отсюда — нет. А мы и пойдем как раз здесь!

— Мать честная! — ахнул Вахолков. — Здесь?!

— Только здесь.

— Это ж надо быть невидимкой!

— Разведчиком надо быть, — поправил Кашин.

Около полуночи стало особенно темно. Тяжелые облака закрывали небо. В это время группа Кашина двинулась в путь. Совершенно бесшумно, не сделав ни одного всплеска, разведчики перешли речку, осторожно пробрались сквозь кусты. А потом, сливаясь с землей, затаив дыхание, поползли на пригорок.

Николай Кибальник в эту минуту зорко смотрел вправо: больше всего он ждал, что разведчики подползут именно отсюда. Он не успел крикнуть, когда они бросились на него. Ему сразу заткнули рот полотенцем. Он здорово, по-настоящему отбивался, одному разведчику даже разбил нос. Но его потащили. У речки он забился особенно яростно и, задыхаясь, стал беззвучно кричать:

— В воду! Не надо! Измочите!

— Нет, Коля, — поняв его, ласково, сказал Федор Кашин. — По всем правилам. Уговор был такой…

Так учатся молодые разведчики в подразделении, где командиром тов. Нестеренко. Это будут хорошие разведчики.

Июнь 1943 г.

Школа Кабдулова

Солнце упало в березняк и долго висело низко над землей, точно зацепилось где-то за сук. Его можно было сорвать рукой.

Дневные дела были закончены. Отдыхая, прославленный снайпер гвардии сержант Абдукалык Кабдулов сидел под березой. Солнце ярко освещало его сухощавое смуглое лицо. Вокруг сидели его ученики. Двое из них — Ситкаров и Позднышев — уже побывали на переднем крае и имеют личные счета мести. Все остальные — новички, только изучают снайперское дело.

— Ну вот, обучение закончили, — заговорил Яков Чусовитин. — Закончили отлично. Благодарности, братцы, зря не раздают! Стреляем метко. Ну а мне все же хочется точнее узнать: что нужно, чтобы стать хор-рошим снайпером?

Усмехаясь, Кабдулов ответил:

— Ненависти побольше.

— Ненависти-то у нас хватит! — возразил Чусовитин. — Ее у каждого — хоть из орудия стреляй.

— Ну, тогда любовь к делу.

— Вот это похоже!

— Надо крепко, очень крепко любить свое искусство, — заговорил Кабдулов. — К нему нужно иметь особую страсть. Не хвастаясь, скажу: у меня давно появилась она. Не давала она мне никакого покоя!

— Охотничал раньше, что ли?

— Э-э, еще как!

Кабдулов вздохнул и продолжал:

— Только мне не везло сначала. Попал я в конники. Начал служить, а сам чувствую: тянет на другое дело. Раздобыл снайперскую винтовку и давай скакать с ней! Но вскоре меня ранило. Потащился в санбат, а винтовку не бросаю. Но в санбате — беда: отобрали ее!

— Врачи, они такие!

— Никакого понятия! Слушать не хотят. Отобрали — и все! — продолжал Кабдулов. — Вырвался я от них и попал в запасной. Тут опять не повезло: зачислили в минометчики. Хоть реви! Иду на фронт с трубой, а навстречу — раненый снайпер с винтовкой. Я к нему: «Отдай, добром поминать буду!» Не отдает, — дескать, должен сдать куда следует. Я чуть не на колени перед ним: «Отдай, дружище! Расписку напишу!» Смилостивился парень. Написал я ему расписку и забрал винтовку. Иду с ней и земли под ногами не чую от радости! Вот как тянуло меня снайперское дело. Скажу прямо: тот не может стать хорошим снайпером, кто относится к нему с прохладцей. Надо горячо любить его!