Error - Игорь Владимирович Красовский

– Кажется, в детстве я слышала, проходя мимо него, что там кто-то кричал…

– Вот и всем так: все кажется и всем в детстве. Вон детвора мелкая на днях тоже болтала, что кто-то из ихних друзей видел, как ставни сами открылись и из его окон заплаканная девушка выглядывала.

– А ты правда Розку хочешь? – неожиданно переключив тему, спросила Катя.

– Вот что спрашиваешь, конечно, хочу, сама ведь знаешь, как я по ней с девятого класса сохну.

– Хотеть и любить не одно и то же, – сердито возразила Ия, но потом, уже смягчив тон, тут же добавила. – Между прочим, сперва любят, а потом хотят.

– Видимо, люблю, потому и хочу, наверное, иначе не хотел бы.

– А если б у тебя с другой это случилось, ты Розку так же хотел?

– Что это? – я посмотрел на Ию, и даже в темноте было видно, что она покраснела то ли от запаха цветущих акаций, то ли от своих вопросов.

– Егор, не мучай, ведь знаешь, о чем я.

– Знаю, но я не думал как-то об этом так глубоко.

Я проводил Ию и, придя домой, когда уже все спали, перекусив остывшим ужином, завалился на диван.

Черный-черный дом – так мы его называли. Какие только страшные истории мы ни придумывали про него. Самая распространенная, что если в нем переночевать, то можно либо исчезнуть, либо в лучшем случае сойти с ума. Мы в старших классах даже пытались в него залезть, но дверь и ставни всегда были плотно закрыты. Да и никто их открытыми не видел. Я пытался подумать о том, какой инструмент мне взять с собой, чтобы отрыть дверь, но образы обнаженной Розы уносили меня совершенно в другую сторону.

Проснулся я уже к обеду, мать с отцом ушли на работу.

Не успел я позавтракать по обыкновению в час дня, как появилась Ия.

– Ты куда такая нарядная?

– Да никуда, просто так. Лето, а я все в одном и том же. Вот решила платье новое надеть.

Она крутанулась, и подол воздухом взлетел выше приличного. Я сделал вид, что ничего не заметил.

– Тебя нравится?

– Нормально, – ответил я, садясь на диван.

Я открыл газету и пытался найти в программе телепередач что-нибудь стоящее.

Ия вырвала газету и села мне на колени, я не успел одуматься, как она буквально впилась своими губами в мои. Я кое-как отодвинул ее. Ее всю трясло, дыхание выдавало возбуждение, она вела себя для нее не свойственно.

– Жениться не обязательно, возьми меня, только в дом тот дурацкий не ходи, – сказала она, и тут же платье слетело с нее, она осталась в одних трусиках, на которых были нарисованы маленькие фиалки. Ее маленькая грудь будто увеличилась в размерах, и, хоть я много раз ее видел, на этот раз она выглядела как-то притягательно опасно. Не давая мне опомниться, она принялась снимать с себя трусы, не отрывая от меня глаз и кусая свои из без того опухшие губы. Я поймал ее руки, не давая ей сделать этого.

– Ия, так не надо, нельзя так. Я не могу.

На ее глазах накатились слезы, она все еще пыталась снять трусы, а я крепко держал ее руки, не давая сделать этого, внутренне понимая, что если дам ей сделать это, то тогда не остановить уже и меня.

– Ну вам, парням же, только этого надо. Ты попробуй, может, тебе понравится, и Розку не захочешь.

Мне захотелось ее ударить, но не для того, чтобы причинить ей боль, а для того, чтобы избавить ее от навязчивой идеи в отношении меня. Но я просто вскочил и убежал на улицу.

Достав из тайника под крыльцом пачку сигарет, я закурил.

– Дай мне тоже, – попросила Ия, присаживаясь рядом на ступеньку крыльца.

– Ты ж не куришь, – сказал я, но все же дал ей сигаретку, понимая ее состояние.

– Глупо как-то все вышло, сама не знаю, что на меня нашло, может, зависть к Розке, может, все из-за этого чертового дома, а может, просто этого захотелось, да, скорее всего, именно этого.

Я посмотрел удивленно на Ию.

Она смешно прижала голову к плечам и мокрыми щенячьими глазами смотрела на меня с преданностью и готовностью на любой мой каприз.

– Извини, – она попыталась затянуться сигаретой, но закашляла и разревелась. Забрав у нее сигарету и выкинув, я обнял ее. Безусловно, в ней что-то было родное, ведь она с самого раннего детства мой первый друг, в одной группе в детском саду, в школе с пятого класса за одной партой. Я относился к ней как к сестренке, она, наверное, ко мне относилась как к брату.

Ия была красивой девочкой с утонченными чертами лица, с черными волосами, заплетенными в косу, с слегка вздернутым носом, на котором держались огромные очки, делая ее немного похожей на стрекозу, небольшого роста, но я ничего не смог бы сказать о ее фигуре, так как вообще на нее не смотрел как на объект желания, да и как противоположный пол я ее, наверное, не воспринимал. Она просто была, и не быть ее не могло.

Мы встретились в назначенный час в палисаднике напротив черного дома. Народу было побольше, всем хотелось знать, чем закончится, даже сидел старый дед, видимо, он жил в доме напротив черного, и палисадник с лавочкой были его, нас он не выгонял, а, наоборот, с интересом за нами наблюдал и молчал, лишь, изредка скручивая козью ногу, закуривал и окуривал все душистым запахом табака.

Все внимание было на Розу, именно она была в глазах всех героиней это ночи. Даже мои друзья Леха и Вован не беспокоились обо мне, только Ия, которая стояла в стороне, облокотившись на ствол яблони, смотрела на меня, не отрывая взгляда, нервно ломая свои пальцы.

Договорились, что я должен войти в дом в двенадцать ночи и выйти не раньше шести утра. Только тогда обещание Розы будет выполнено.

– Чтобы тебя подбодрить, хочу сказать, что завтра утром родители уезжают к тетке в село, так что за мной не заржавеет, – сказала Роза под завистливые взгляды парней и многозначительные улыбки девушек.

До двенадцати было еще часа два, и народ начал травить байки про этот черный дом.

– А помните? – начал невесть откуда взявшийся Влад. – Как его хотели снести и построить на его месте котельную, так этого начальника, который это предложил, нашли без головы.

– А голову хоть нашли? – спросила Светка.

– Не-а. Может, она там, в доме, – глядя на меня, ответил Влад.

– Ерунда какая-то, – заметил Леха. – Мне бабушка рассказывала, что до революции в нем доктор какой-то жил, потом его расстреляли как врага народа, потом дочь его жила, а когда в войну ее детей всех убили, она