Сага о Тимофееве (Рассказы) - Евгений Филенко

— Я его сделал, — сознался горе-изобретатель. — Это ерунда по сравнению с тем, что я мог бы еще…

Он опасливо покосился на Свету, ожидая услышать слова недоверия пополам с иронией, и прикусил язык. Но в глазах ее светилось одно лишь искреннее любопытство.

— Ты мне его покажешь, — сказала девушка уверенно.

— Он остался в бюро, — промолвил Тимофеев. — Не пойду я туда, ну их… Но если тебе интересно, я могу сделать другой, поменьше.

— Прямо сейчас?

Отступать было некуда, и не очень-то хотелось. Тимофеев полез во внутренний карман пиджака, вытащил оттуда часовое колесико, шариковую авторучку и канцелярскую скрепку.

— У тебя есть заколка? — спросил он.

Света молча протянула ему недостающую деталь. Ловкими движениями, следить за которыми, ровно как и совершать их, было одно наслаждение, Тимофеев соединил все предметы между собой и толкнул колесико.

— Крутится… — зачарованно прошептала Света. — А как мы узнаем, что он вечный?

— Он не очень вечный, — честно признался Тимофеев. — Лет через пятьдесят остановится. И при жаре в шестьдесят градусов работать не будет. Положи его к себе в сумочку. — Он набрал полную грудь воздуха и добавил: — Потом мы с тобой немного погуляем, а когда тебе надоест, откроешь сумочку и посмотришь…

— Куда поедем? — деловито спросила Света, поручая зонтик заботам Тимофеева.

Но так уж получилось, что прогулка затянулась до позднего вечера, а тимофеевская конструкция была прочно и надолго забыта. Когда через неделю Света, ожидая Тимофеева на автобусной остановке, опустила руку в сумочку за зеркальцем, что-то резко царапнуло ее палец. Ойкнув от неожиданности, она извлекла затихший вечный двигатель. Ей сразу припомнилось уже стершееся из памяти намерение отшить Тимофеева, как и всех прежних ухажеров, едва только остановится это маленькое колесико. И у Светы непривычно защемило сердце.

— Я его остановила, — жалобно сказала она, протягивая двигатель подходившему Тимофееву. Губы ее дрожали. — Нечаянно…

— Да пустяки, — беспечно произнес он. — Не сломала же…

Он взял ее ладони в свои, а затем легким щелчком снова запустил колесико. Но руки не убрал. Их взгляды встретились, и Тимофеев понял, что случилось чудо, даже чудеснее невозможного в принципе вечного двигателя. И девушка Света поняла приблизительно то же.

Между прочим, агрегат, забытый Тимофеевым в его первой и последней попытке добиться официального признания, все еще исправно трудится. Судя по всему, он-то будет работать вечно. А вот обладатель блокнотика с перечнем законов, ниспровергать которые нехорошо, полгода как на пенсии.

ЗАКОН БУТЕРБРОДА

— Землетрясение! — воскликнула Света, полыхая сапфировыми глазищами. — Разгул стихии! Что-то откуда-то льется и горит! Вот это жизнь!

И она занялась делением кубика бутербродного масла, рассчитывая покрыть им три кусочка хлеба к чаю. Тимофеев преданно глядел на девушку, поедая рыбную котлету с гороховым гарниром. В глубине души он тихо радовался тому, что при ближайшем знакомстве в Свете не нашлось ничего от иных избалованных всеобщим вниманием университетских красоток. Иногда все происходящее казалось Тимофееву сном: неожиданная встреча под моросящим дождиком, самая красивая и самая добрая девушка исторического факультета рядом, и даже эта студенческая столовая…

— И тут им на хвост рушится прожектор! — снова оживилась Света. — Все в дыму и пламени, но они все-таки взлетают!

— Это называется комбинированные съемки, — вставил Тимофеев.

— Вдобавок у них оказалась дыра в фюзеляже, и один летчик вылез наружу. Тут я вообще умерла! — Света попыталась продемонстрировать, что с ней было в тот волнующий момент, и уронила бутерброд.

На ее лице отразилась растерянность пополам с детской обидой, и Тимофеев уже в который раз содрогнулся от прилива нежности.

— Как же так? — сокрушенно произнесла девушка, осторожно поднимая двумя пальцами бутерброд. Он был серый от налипшего мусора, — вот досада… Витя, я отдам тебе свой.

— Ни за что, — твердо сказал Тимофеев.

— Нет, нет, ты должен поправляться, — настаивала Света. — Посмотри на себя, худющий какой, а мужчинам следует хорошо и обильно питаться, потому что умственная деятельность требует больших затрат калорий.

— К женщинам это тоже относится, — парировал Тимофеев, и они обрушили друг на дружку водопады альтруизма.

— И почему они всегда падают маслом книзу? — спросила Света задумчиво, когда стороны пришли наконец к соглашению о равноправии.

Тимофеев философски поглядел на пыльный бутерброд, сиротливо притулившийся в углу стола.

— Закон бутерброда, — прокомментировал он.

— Иначе говоря, закон подлости. Но этому явлению есть и физические объяснения, — тут он умолк, потому что не знал этих объяснений.

— Неужели трудно изобрести антизакон бутерброда? — пожала плечами Света. — То есть — закон антибутерброда? В наш век технического прогресса — и не справиться с жалким кусочком хлеба с маслом?

— Законы не изобретают, — благодушно сказал Тимофеев. — Их открывают. А прогресс нынче устремлен к звездам. Или в глубины океана — там интересно, дельфины всякие… Кому охота заниматься бутербродами?

— Вот прекрасно! — удивилась девушка. — Из-за какого-то дурацкого закона я всю жизнь обречена ронять бутерброды маслом вниз?

Она замолчала и пристально поглядела на Тимофеева. Тот выглядел весьма необычно. На его бледное лицо пала тень отрешенности. Можно было предположить, что Тимофеев вознамерился высверлить в злосчастном бутерброде дырку при посредстве своего пылающего взора. Или же захотел усилием воли приподнять его над салфеткой подобно йогу, для которого телекинез — пройденный этап на пути к совершенству. Света еще не знала, что именно так в мыслительном аппарате Тимофеева начинался необратимый процесс рождения сумасшедшей идеи, которую он немедля бросился воплощать.

— Я спасу тебя, — отчетливо промолвил Тимофеев. — Закон подлости будет забыт людьми.

После этих загадочных слов он поднялся и неверной походкой направился к выходу. Света не понимала ровным счетом ничего, но женская интуиция безошибочно подсказала ей, что в подобном состоянии Тимофеев мог запросто попасть под грузовик и даже не заметить этого.

— Витя, я с тобой, — воскликнула девушка, устремляясь вдогонку.

Ночью Тимофеев не спал. Он бешено курил, мусоря пеплом и гася сигареты о стену, бросался на диван и пялился в пятнистый потолок, бормоча почерпнутые из «Вестника древней истории» ругательства, затем рушился с дивана прямо на пол, где и был предусмотрительно раскатан рулон машинограмм из университетского вычислительного центра, и покрывал чистые участки бумаги лихорадочными записями и рисунками, понять которые смог бы только он сам, да еще, пожалуй, великий Леонардо. Уже светало, когда обессилевший гений-самоучка накинулся на шкаф с личными вещами, извлек оттуда бесценную фотокамеру «Практика» и дрожащими руками выдрал из нее кассету с цветной обратимой пленкой, запахло перегретым паяльником, кипящей канифолью и техническим переворотом, движения Тимофеева приобрели уверенность и хирургическую точность. Он прицеливался и всаживал в разверстое чрево камеры дефицитные микромодули и фоторезисторы, не жалея ничего из самых сокровенных своих запасов. Иногда он устало прикрывал глаза, и ему являлся знакомый светлый образ, чтобы послать ему силы и вдохновение. Инженерная интуиция взмахивала белыми крыльями, и раскаленное жало паяльника вонзалось в баночку с серебряным припоем.