Заговор против Стражей - Саймон Грин

Парадный вход штаба был всегда открыт, но все знали, что в случае опасности ситуация изменится за считанные секунды. Охранное заклинание мгновенно закрывало, двери, и хорошо, если никого не попадалось на пути.

Люди потоком входили и выходили из штаба. Констебли, осведомители, родственники арестованных, адвокаты и, конечно, те, кто пришел в Стражу за помощью. Таких было легко узнать по страху и отчаянию на лицах. Большинство обращалось сюда только в крайних случаях, потерпев неудачу в других местах.

Стражам не всегда можно доверять – как и все в Хейвене, правосудие можно купить. Каждый имел свою цену. Но только не Хок и Фишер.

Бенни раздумывал о том, как бы ухитриться улизнуть, но, заметив, что рука Фишер лежит на рукоятке меча, лишь вздохнул и покорно поплелся за обоими Стражами через главный вход в переполненный коридор штаба. В огромном наполненном людьми помещении с низким потолком стоял оглушающий шум. Сидящие вдоль стен женщины болтали, сплетничали и одергивали своих детей, которые путались у всех под ногами. Никто их не выгонял. Штаб был единственным местом, где дети могли играть в относительной безопасности. Кроме того, констебли, подслушивая женскую болтовню и сплетни, иногда получали очень ценную информацию.

У стола регистрации десятки людей кричали, лили слезы, размахивали руками, а три сержанта-регистратора, давно привыкшие к такому столпотворению, спокойно делали свое дело и никого не пропускали без очереди. Успокоить взволнованных родственников, отогнать адвокатов, записать имя преступника, приведенного констеблем, не обращая внимания на бедлам, который творится вокруг, – такая работа требовала поистине железных нервов.

Хок и Фишер решительно протолкались сквозь человеческое море. Хок принялся стучать кулаком по столу, пока один из сержантов не обратил на него внимания.

Бенни передали с рук на руки. Сержант злорадно усмехнулся.

– О-хо-хо! Не часто нам выпадает честь приветствовать у себя такую персону. Чем же ты огорчил Хока и Фишер?

– Ничем! Я занимался своими делами.

– Значит, твои дела незаконны. Если ты настолько туп, чтобы заниматься ими на глазах у этой парочки, ты заслуживаешь всего, что сейчас с тобой случится.

Сержант позвонил в медный колокольчик, и резкий звук на мгновение заглушил людской гомон. Через минуту появился молчаливый констебль и увел Хорька Бенни, продолжавшего громко вопить, доказывая свою невиновность.

– Недолго нам удастся продержать его за решеткой, – мрачно проронил сержант.

– Как так? Мы оба будем свидетельствовать против него на суде! – возмутилась Фишер.

– А до суда и не дойдет, – заявил сержант. – У Бенни полно могущественных друзей. Скоро нам намекнут, что неплохо бы его выпустить.

Фишер сплюнула.

– Интересно, зачем тогда вообще кого-то арестовывать? Теперь каждый жулик обзавелся покровителями, судьи куплены, а присяжные запуганы.

– Я здесь ни при чем, – пожал плечами сержант. – И нечего на меня так таращиться, Хейвен есть Хейвен.

Фишер вполголоса выругалась, но все-таки позволила Хоку оттащить себя от стола. Они протолкались к огромному камину, чтобы передохнуть и согреться.

Хок приветливо поздоровался со знакомыми констеблями, которые грелись у огня. Им уже давно следовало идти дежурить на улицу, но мерзнуть никому не хотелось. Хок снял плащ, повернулся спиной к огню и с любопытством принялся оглядываться вокруг…

Несколько проституток, окоченевших в своей легкой и яркой рабочей одежде, терпеливо ждали, когда их зарегистрируют, оштрафуют и отпустят. На улице их, как и констеблей, тоже ждала работа. Стражи приводили арестованных, сутенеры платили штрафы за своих девочек. Все шло как обычно. Хоку стало противно. Но все это его не касалось. Вдруг он заметил, как один из сутенеров грубо ударил проститутку. Хок подошел к нему и похлопал по плечу. Тот резко обернулся и побледнел, когда понял, с кем имеет дело. Сутенер был молод и мускулист, одет с иголочки и носил тоненькие усики. Видно было, что он гордится своей внешностью.

– Что вы хотите, капитан? Я в порядке.

– Ты сводник, Себастьян, а значит, – подонок. Я тебя уже предупреждал насчет плохого обращения с девочками.

– Я плохо обращаюсь с моими девочками?! – Себастьян оглянулся вокруг, как бы призывая окружающих выступить на защиту оскорбленной невинности. – Да я люблю их, как родных сестер! Кто, спрашивается, следит, чтобы они были нарядно одеты, чтобы у них было все, что им нужно? Мы как одна семья. Иногда им просто нужна твердая мужская рука.

– Твой дружок Бешеный попал под суд. Он сам и его твердая мужская рука, порезавшая лицо одной девушки бритвой, – сказал Хок. – Я тебя насквозь вижу.

Если еще раз замечу твою твердую руку, я обижусь. Помнишь, что было, когда я обиделся на Бешеного?

Сутенер торопливо кивнул:

– Ему уже лучше. Через месяц его выпишут из больницы.

– Да ну? Наверное, я старею… Не бей девочек, Себастьян, или я повыдергиваю тебе пальцы.

Себастьян поспешил исчезнуть в толпе. Хок посмотрел ему вслед, кивнул проституткам (те не обратили на него никакого внимания) и вернулся к огню.

Фишер ползала на коленях, играя с детьми, которые были еще слишком малы, чтобы бояться формы Стража. Хок грустно улыбнулся, глядя на жену. Они часто говорили друг другу, что неплохо бы завести своих собственных детей, но для осуществления этой идеи у них почему-то постоянно не хватало времени.

В толпе внезапно раздались крики, завизжали женщины, люди подались к стенам, давя друг друга. Кто-то из арестованных, оттолкнув охранников, выхватил нож, который не обнаружили при обыске, и схватил одного из детишек, с которыми играла Фишер, решив использовать ребенка в качестве заложника. Не поднимаясь с колен, Фишер ударила преступника локтем в пах. Тот согнулся от боли. Фишер неторопливо встала на ноги и добавила ему носком сапога в лицо. Арестованный упал. Фишер спокойно отбросила нож подальше. Двое констеблей уволокли потерявшего сознание преступника. Все вернулись к своим делам, как будто ничего не произошло.

Хок раздраженно подумал, что им снова пора на улицу. Они не отдежурили еще и половины своей второй смены. Хок ненавидел зиму. Он промочил ноги, у него болела голова, в пояснице стреляло, но работа есть работа. Он позвал Фишер, помахал на прощание детям и обреченно вышел на мороз. Первое, что он увидел на улице, был Хорек Бенни, уже успевший где-то раздобыть плащ, а теперь подзывавший носильщиков с портшезом. Хок и Фишер переглянулись и подошли к нему. Бенни заметил их, и на его лице ясно отразилось желание убежать, но он пересилил себя и даже смело выпрямился во весь свой непрезентабельный рост.