Тайны йога-центра - Виктор Корнеев

Обычно он входил в гостиную с парадного входа, ставил на стол и секретер свежие букеты цветов, но сейчас не было надобности огибать весь дом — дверь на веранду была приоткрыта. Аджит открыл полностью чуть заскрипевшую дверь, вошел в гостиную и сразу остановился, увидев в кресле фигуру Бенджамина Смита. Сначала садовник подумал, что Бенджи-сааб спит — знать, хорошо вчера повеселились. Садовник, ровно относившийся ко всем людям, в душе все же немного симпатизировал Бенджи-саабу, прекрасно говорившему на местном языке, всегда приветливому и слегка задумчивому.

Аджит вообще не любил спешащих, суетливых людей, которых интересовали только сиюминутные радости, огорчали всякие пустяки. Бенджи-сааб был не из таких. Он любил встать с восходом солнца, выйти во двор, полюбоваться цветами, переброситься с Аджитом парой фраз о погоде, дождаться разносчика газет, получить от него туго свернутые в рулон газеты, сесть в плетеное кресло на покрытой упругой травой вечнозеленой лужайке перед домом и, не торопясь, попивая крепкий душистый чай — обязательно без сахара и молока, познакомиться с новостями.

— Бенджи-сааб, — негромко позвал садовник, не проходя внутрь дальше порога веранды. Ответа не последовало. Аджит чуть продвинулся в глубь комнаты и громко окликнул хозяина. Снова тишина, и только цокот пролетевшей над самой верандой стайки зеленых попугаев нарушил ее. Уже понимая, что с хозяином дома произошло неладное, садовник быстро подошел к креслу и сзади осторожно положил руку на плечо сидевшего. И тут старику стало ясно, что хозяин мертв. Аджит не испугался — он знал, что смерти нельзя бояться, она обязательно придет и унесет человека в далекую неизвестность. Он быстро вышел той же дверью во двор, уже без стука открыл дверь в дворницкую и вбежал внутрь — Махмуд еще спал. Садовнику потребовалось немало усилий, чтобы растолкать слугу-чокидара, объяснить ему, ничего спросонья не понимающему, что в доме случилось несчастье. Тот еще некоторое время сидел на топчане, глядя испуганными, беспрестанно моргающими глазами на садовника. Наконец он, кажется, пришел в себя, быстро оделся и вместе с Аджитом поспешил внутрь дома.

— Что, дома никого больше нет? — спросил Аджит, когда они вошли в гостиную. Слуга ничего не ответил, а, медленно ступая на цыпочках, приблизился к сидевшему в кресле, осторожно толкнул руку сидящего и, увидев, как она, соскользнув с рукоятки кресла, повисла, закрыл лицо руками и быстро-быстро забормотал какую-то молитву. Потом повернулся, подошел к садовнику.

— Вилли-сааб уехал в пятницу в Беерут, а Кунти в субботу решила навестить сестру. Несчастье-то какое! Смотри, — он показал пальцем на кресло, — там пистолет.

Аджит подошел к креслу — у передней правой его ножки на толстом с выпуклым вишневым узором ковре валялся вороненый пистолет.

— Как же это я не слышал выстрела? — еще не совсем осознав происшедшее, произнес слуга.

— Да ты так храпел, что хоть бомба разорвись — не разбудишь.

Садовник обошел кресло — голова хозяина с закрытыми глазами свалилась чуть набок, и только сейчас, внимательно вглядевшись, он заметил маленькое темное пятно на левом лацкане пиджака сидевшего. Аджит несколько раз медленно покачал головой.

— Надо полицию вызывать.

Махмуд, каждый день допоздна смотревший по телевизору старые американские боевики и индийские полицейские детективы, знал, что делают в таких случаях. Он прошел внутрь гостиной к стоявшему на тумбочке, рядом с большой под желтым шелковым абажуром настольной лампой, телефону, набрал номер полиции и, услышав голос дежурного, начал сбивчиво говорить в трубку. Наконец он кончил, все еще дрожащими руками положил телефонную трубку, сел на диван.

— Такое лучше смотреть по телевизору, — подумал он и взглянул на садовника. Тот, опустив глаза, подошел к полке, поставил на нее вазочку с цветком и тихо вышел из гостиной.

…Инспектор Виджей уже начал готовиться к сдаче дежурства — через полчаса в комнате оперативного дежурного уголовного отдела столичной полиции должен был появиться, как всегда опоздав на 10 минут, его сменщик. Воскресная ночь прошла без особых происшествий — случай довольно редкий. Объяснением этому во многом могла служить промозглая декабрьская погода. Ночью пронизывающий до костей холод вместе с туманом проникал через задраенные наглухо ставнями окна домов в Старом городе — основном очаге беспокойства для столичной полиции, гнал редких прохожих с освещенных неоновыми вывесками улиц новой части столицы. Инспектор выключил горевший всю ночь в комнате электрообогреватель, встал из-за стола, прошелся по комнате. Через полчаса он приедет к себе домой, сварит чай, просмотрит утренние газеты и, укутавшись в плед, поспит до обеда. Его мысли прервал звонок внутреннего телефона. Взяв трубку, Виджей увидел входившего в комнату сменщика.

— Срочно спускайтесь в гараж. — Тон голоса комиссара Фарука свидетельствовал о том, что через минуту планы спокойной жизни на сегодняшний день могут быть перечеркнуты. — Мне только что сообщили о смерти брата Вилли Смита, директора «Ориент бэнк». По всей видимости — самоубийство. Сейчас вместе поедем. — Комиссар повесил трубку.

Смерть европейца сама по себе не была столь уж большой редкостью в этой восточной столице, особенно сейчас, в туристский сезон, когда город буквально наводнили толпы неряшливо одетых косматых выходцев из Старого и Нового Света. Большинство, в основном молодежь, тянулось сюда отнюдь не для того, чтобы отдохнуть и посмотреть известные на весь мир исторические места. Одни приезжали в поисках дешевых наркотиков, других притягивал не менее одурманивающий восточный мистицизм, смешанный с эротизмом, становившимся сейчас, когда традиционные атрибуты морали стремительно утрачивали свою роль в человеческой жизни, все более модным.

Иной день сотрудникам уголовной полиции по нескольку раз приходилось выезжать, петляя по узким улочкам, то в один, то в другой закоулок Старого города, где в дешевых номерах непритязательных гостиниц-ночлежек находили последний приют отпрыски подчас очень богатых домов Лондона и Парижа, Нью-Йорка и Амстердама. Зачастую у жертвы чрезмерной дозы наркотика не было никаких документов, тогда приходилось запрашивать посольства, для сотрудников которых вся эта возня со своими незадачливыми соплеменниками превратилась в последние годы в один из главных видов деятельности. В большинстве же случаев личность погибшего установить так и не удавалось.

Но что касается достопочтенных иностранцев, постоянно проживающих в столице, или, как их официально именовали, «иностранных резидентов», то почти все они были людьми добропорядочными, состоятельными, и кончина любого из них становилась заметным событием в светской жизни города. Раза два за последний год среди этой достаточно немногочисленной группы столичных жителей случались самоубийства: одно — на почве ревности, другое — вследствие банкротства. Но они произошли летом, когда удушающая жара и частые перебои в снабжении электроэнергией и водой до предела накаляли не только комнаты в кварталах особняков, где проживало большинство «иностранных резидентов», но и нервную систему тех, кто продолжал здесь, на Востоке, дело своих предков, пришедших когда-то сюда в поисках сказочных богатств. С наступлением «бархатного» сезона, когда солнце уже не жгло, а нежно гладило своими теплыми неяркими лучами вечнозеленые лужайки парков, ухоженных полей для игры в гольф, теннисных кортов, когда свежий, кристально чистый утренний ветерок приносит в гостиную аромат роз, страсти успокаиваются, забываются клятвы навсегда уехать из этого удушающего пекла, данные знойным летом, и начинается светская жизнь.

Поэтому смерть, да тем более самоубийство одного из членов, пожалуй, самой известной в столице иностранной семьи, должна была стать сенсацией, уже сегодня вечером непременно попасть на первые полосы столичных газет. Вероятно, этим, подумал инспектор Виджей, и вызван столь необычный порыв высокого начальства, решившего лично выехать на место происшествия.

По всем хранившимся в папке личного досье служебным характеристикам инспектор Виджей проходил как образцовый, и притом потомственный, офицер уголовной полиции. Еще в начале века его дед, освободившись с немалым трудом от долгового рабства, не стал больше испытывать нелегкую судьбу батрака, а пришел в город и сумел поступить на службу в колониальную полицию. Во многом этому способствовал его высокий рост, то, что был он широк в плечах и обладал роскошными смоляными усами. Именно таким смотрел он гордым взглядом с фотографии начала века, висевшей в недавно открытом столичном музее полиции.

Так получилось, что фотография отца Виджея, пошедшего по стопам деда и дослужившегося в уголовной полиции еще при англичанах до чина младшего офицера, случай сам по себе неординарный, не сохранилась. После независимости он получил чин майора, но так и не сделал карьеру. Нажил не богатство, как многие его менее ретивые сослуживцы, а врагов, и все из-за своей почти религиозной честности. Эту дорогостоящую и не всегда удобную в жизни черту характера унаследовал от отца и Виджей. После школы — Полицейская академия, которую Виджей окончил с отличием, затем недолгая служба в участке и перевод в отдел уголовной полиции столицы — вот и вся его короткая биография. Карьеры особой он тоже, как и отец, не сделал, жил в однокомнатной квартире без всяких удобств в старой части города, его счет в банке держался на минимальном уровне.