Волк в овечьем стаде - Джей Брэндон

— Как там Мэйми? — поинтересовался я.

— Как всегда — прекрасно. Все еще никак не привыкнет к тому, что я путаюсь у нее под ногами. Она меня гонит из дому, если я торчу там слишком долго. А как у тебя дела, Марк? Ты не собираешься уходить с должности?

— Это ведь не от меня зависит, правда?

Прошлой весной я выиграл предварительные выборы. Моя партия постаралась, принимая во внимание то, что у меня, ее лучшего кандидата, не было серьезных конкурентов. Главные выборы в ноябре обещали быть более напряженными.

— Да, возможно, — серьезно ответил Элиот. Он явно изучал меня. — В борьбе за кресло огромную роль играет желание сохранить работу. Ты хочешь этого, Марк? Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Мне? Да, нравится. — Я как бы прислушивался к своим словам. Я знал, что он имеет в виду. В бытность мою помощником окружного прокурора мы изощрялись в мастерстве представить дело так, чтобы у присяжных кровь стыла в жилах, и не оставалось сомнения в необходимости самого сурового наказания. Прокурор квалифицировал подобные дела как «большие». Но теперь я сам был окружным прокурором, я просматривал все крупные дела и не испытывал радости, только усталость от осознания того, что каждый день на моем столе будут умножаться документы с новыми жуткими преступлениями и это будет длиться вечно, какие бы усилия я ни прилагал. — Впрочем, «нравится» не самое точное определение.

— Разве? — спросил Элиот. Его взгляд уже выражал не дружеский интерес, а беспокойство. Он был похож на врача, разглядевшего у меня симптомы болезни.

Я изобразил ироническую улыбку, чтобы смягчить свое утверждение, но ответил:

— Тогда скажи, как может понравиться, например, такое. — Я раскрыл одну из папок, которую изучал этим утром. — Вот одно из самых тяжелых. Мужчина торгует своим телом. Его тест на СПИД дал положительные результаты. Но он не изменил, как говорится, своим привычкам. Он не хочет завязывать с проституцией. Это его жизнь. Во время последнего ареста он заявил полиции, что потащит за собой на тот свет как можно больше людей. Он продолжает убивать, и все, в чем я могу его обвинить, — это в проституции. Преступление класса «Б». Он десять дней ошивается в тюрьме, затем опять отправляется на охоту на простачков. Похоже, он станет самым зловещим маньяком-убийцей в истории Сан-Антонио, и я не могу остановить его. Скажи, Элиот, у тебя были такие дела? По-моему, в твое время работалось проще.

Я надеялся хотя бы слегка смутить его, но мне это не удалось. Было видно, что он считает, будто я принимаю все близко к сердцу.

— Возможно, и так, — ответил он. — Да и я сам проще тебя, Марк. Ясно одно. Ты воспринимаешь эту работу слишком серьезно. Ты же не ангел-хранитель Сан-Антонио. Кто тебя просит защищать всех и каждого?

— Тогда кто же станет это делать?

— Никто, — отозвался Элиот. — Люди должны сами о себе позаботиться. А что касается тебя, работа окружного прокурора самая легкая в мире. Все серьезные решения должны принимать другие. Судьи, присяжные. Пусть злополучный обвиняемый решает, воспользоваться ли ему услугами адвоката или положиться на судьбу. Адвокаты должны ломать голову над тем, есть ли возможность оправдать клиента или это бесполезно. Ты не обязан вникать в это. В твоей компетенции — повести пресс-конференцию после ареста особо опасного преступника и заявить… — Он подался вперед, облокотившись о колено, выставив голову, как бы нападая. — «Мы разделаемся с этим парнем. Мы заставим его пожалеть о том, что родился на свет». — Элиот откинулся назад и расхохотался. — А потом хорошенько расслабиться. Куда-нибудь поехать. Ты не наслаждаешься своей работой, Марк. Господи, мы-то умели пользоваться властью. А твое поколение, похоже, видит в ней лишь бремя. Не принимай все так близко к сердцу, Марк, иначе здесь не задержишься.

— Знаю. Я слишком мучаю себя, — согласился я.

— Возможно, это единственная разница между нами, — сказал Элиот. — Мы одинаково выполняем свою работу, но я наслаждаюсь ею, а ты тяготишься. — Он уставился на меня. — Марк, я горжусь тобой. Могу поспорить, что ты не часто это слышишь. Но это правда. Ты не догадываешься, но по своим каналам я получаю сведения о тебе. Я знаю, каким окружным прокурором ты был эти четыре года. Ты превзошел все ожидания. Даже адвокаты не могут опорочить тебя. Первый год был испытательным. Многие не ожидали, что ты выкарабкаешься. Но ты смог. Ты выполняешь свой долг как надо, объективно. Я только и слышу о тебе, что ты беспредельно честен. Со всеми одинаков, без разбору.

— Стараюсь, — ответил я.

— Правда, у тебя получается. Если бы общественность понимала, насколько хорошо ты выполняешь свою работу, успех на выборах был бы предрешен. Но я не уверен, что все это осознают. Юристы — да, несомненно, однако народ… Большинству в жизни не доводится соприкасаться с судебными органами, а те, кто сталкивается с этим, редко остаются довольны. Я всем это говорю, — продолжал Элиот. — Глупо с моей стороны так гордиться тобой, как будто ты мое творение, когда на самом деле это не так.

— Ты научил меня всему, что… — возразил было я, но он подал мне знак помолчать.

— Вероятно, я вижу в тебе продолжателя своего дела, — сказал он, задумчиво глядя в окно. — Знаешь, что раньше творилось в этом учреждении? — Он засмеялся. — Ты бы ужаснулся, Марк. Помню, как в пятидесятые годы я, выпускник правовой школы, явился на собеседование. Дрожал как слепой кутенок. Таким я, по большому счету, и остался. Я сидел как раз на этом месте… о чем это я, то было в старом здании, в кабинете первого заместителя. Он сам гонял меня. Дэн Блэйк, ты его знал?

Я покачал головой.

— Жирный старый хвастун, — продолжал Элиот. — Он поговорил со мной, задал пару глупых вопросов, обычных для собеседования, затем неожиданно извинился и вышел. Меня это несколько смутило. Он так спешно исчез, что забыл задвинуть ящик стола. Совсем рядом со мной. Я решил, что он проверяет, можно ли на меня положиться, стану ли я в его отсутствие совать нос в чужие дела, поэтому сидел подобно церковному служке, неподвижно, уставившись в одну точку. Вернувшись, Блэйк сунулся в ящик и помрачнел, как будто там оказалась тухлятина, которую он забыл вовремя выбросить. На этом мое собеседование было закончено.

Элиот ухмыльнулся.

— Зря смеешься, хотя ты не такой наивный, каким был я. Я так и не понял, в чем дело, даже получив письмо с отказом. Я был в полном недоумении. По счастью, у меня был дядя, не юрист, но ушлый, он знал, как обстоят дела. Он поинтересовался причиной моего провала, ведь собеседование, судя по всему, прошло без сучка и задоринки. Когда я в своем рассказе упомянул об эпизоде с ящиком, он нахмурился так же, как мой недавний экзаменатор, и сказал: «Идиот. Тебе надо было положить туда деньги». Я изумился, был уверен, что он ошибается. Но дядя кому-то позвонил и сообщил, мне сумму. Я напросился на прием к Блэйку, он нехотя согласился только после таких моих слов: «Думаю, вас удивит, как много я узнал за последнее время». Мы провели блиц-разговор, и опять мистера Блэйка настолько поспешно вызвали, что он не успел закрыть ящик. На этот раз я не сплоховал и сунул туда чек. Вернувшись, он заглянул в ящик, улыбнулся, задвинул его, пожал мне руку и сказал: «Добро пожаловать в службу окружного прокурора».

Я перестал смеяться задолго до конца этой истории. Мне и раньше приходилось слышать о прежних нравах, и это вызывало у меня недоуменную улыбку, но после того, что рассказал Элиот, я задумался, как такого рода собеседования проводятся в моем кабинете.

Элиот тоже насупился.

— Мне не пришлось уволить этого человека, — сказал он. — Он умер задолго до того, как мне представилась такая возможность.

— Но, Элиот, — возразил я, — такая практика сохранилась и во время твоего пребывания в должности окружного прокурора. Без связи к нам не попадешь. В правовой школе я работал на Гарольда Адамса, и если бы мистер Адаме не замолвил за меня словечко…

— Да, но тебе не пришлось платить, — возразил Элиот, и это прозвучало настолько ханжески, что он сам это заметил, и мы оба рассмеялись. — И если бы ты не работал как следует, тебя бы вышвырнули вон.

Он укоризненно посмотрел на меня.

— Ты осуждаешь связи, а они помогают разбираться в людях. Мне подсовывают по сто выпускников правовой школы в год, что я знаю о них? Что они победили в конкурсе ораторов? Ты же знаешь, чего это стоит, когда они попадают в зал суда. Но прокурор работает с людьми. Если не общаться с офицерами полиции, то у тебя ничего не выйдет. Если не можешь наладить взаимопонимания с судьей, для меня ты ничего не стоишь.

Элиот вошел в раж и заговорил прокурорским тоном. Я внимал его ценным указаниям.

— Всякий, мало-мальски разбирающийся в людской психологии, может наладить контакты, — продолжал он. — Не обязательно рождаться с этим. Я пришел в этот мир, уже имея связи. И ты тоже, хотя и встретил мистера Адамса, хорошо на него поработал и он рекомендовал тебя. Понимаешь? Ты установил контакт, так что мне было у кого навести о тебе справки. Можешь ли ты выполнять эту работу, не подведешь? Вот для чего нужны связи. Это не поможет, если ты сам ничего не стоишь, если ты просто чья-то родня.