Палата №13 - Наталия Грамацкая

– Как раз наоборот. Везде и всегда было и будет только одностороннее. Двигательный плюрализм – не более, как иллюзия. Чем меньше глазок, тем больше ему видится дорог.

– Нет, это не завхоз. – Подвела итог Адамовна, вспомнив Григория, заведующего хозяйственной частью магазина «Мясцо», где она усердно и вежливо вот уже треть прожитых лет торговала колбасой и сосисками. – Завхоз существо необразованное, грубое, часто пьющее, а этот, сразу видно, интеллигент. – Тут Ева испытала радостный подъём от пришедшего в её голову озарения. – Психотерапевт! Точно! Потому и мысли читает на расстоянии. Потому и халат у него особенный, тёмный, потому как психотерапия эта – дело мудрёное, малоизученное. Мистика, в общем! Ага.

– Ну, вот мы и пришли! – Вновь скрипнуло слева.

Ева напрягла глаза, пытаясь рассмотреть в неопределённой мутности что-нибудь определённое, и в это мгновение из туманной пустоты перед ней возникла дверь с табличкой, на которой неровно, будто бы в спехе, было начертано «ПАЛАТА №13».

– Нет уж, увольте. В палату №13 идите сами, а мне, коль назад у вас здесь пути нет, давайте палату №14. – Оттелеграфировала Адамовна сквозь сомкнутые уста и услышала в ответ.

– Выше нет. Это наивысшая ступень.

– Не надо мне наивысшую! Меня и общая палата устроит! В одноместной, пожалуй, скучно будет. – Упорствовала Ева.

– Тут вам тоже скучать не придётся. – В скрипе собеседника появились резкие аккорды. – Он коснулся двери костлявой рукой с длинными желтоватыми пальцами, и она распахнулась. – Входите!

Ева шагнула, но как-то не подумав, неосмотрительно, опять с левой ноги; и тут же нога эта поехала вперёд, словно под ней была лужа подсолнечного масла. Правая безвольно, без малейшего сопротивления последовала в том же направлении, и Ева почувствовала, что падает назад, теряя тапки и ещё что-то. Приземление произошло внезапно, жёстко и болезненно. Всё вокруг неё наполнилось вдруг какой-то вознёй, и сквозь мутный туман неопределённости проступило нечто совершенно из ряда вон.

Адамовна увидела себя и всё вокруг, увидела так, как будто один из двух её глаз был вмонтирован где-то под потолком, как камера наружного наблюдения. В этом кино она лежала на длинном фарфоровом блюде, с золотистой каймой по краю, точно таком, на каком совсем недавно подавала гостям запечённого поросёнка по случаю собственных именин. Ева смущённо отметила, что была она, как говорится, в чём мать родила. Однако, то, в чём родила её мать, кто-то обильно присыпал какой-то трухой, пахнущей чесноком, хреном и ещё чем-то. За столом сидело четверо. По правую руку от неё – нечто, что невозможно было назвать иначе, как свинья: рыло, маленькие, тёмные бусинки глаз на обширной, сдобной физиономии и вялые, словно в летний зной лопухи, уши. В общем, всё выглядело вполне по-свински за исключением того, что это «всё» было облачено в судейскую мантию и четырёхугольную шапочку. Этот факт совсем не смутил Еву. Она видела на своём веку всякое. В том же стиле были одеты и остальные заседающие, однако, на этом сходство меж ними заканчивалось. Они, без сомнения, были с разного поля ягоды. Одна, то есть один – с двумя огромными улитками рогов на голове, с пышными пепельными бачками около длинных, закругляющихся на концах ушей и выражением сосредоточенного внимания на вытянутом, чрезвычайно подвижном лице. Другой, или другая – нечто клювоносое, круглоглазое, длинношеее и несколько непропорциональное. Маленькая подвижная голова казалась самой незначительной частью его организма. И только Ева собралась было рассмотреть третьего сотрапезника, как свинья поднялась со стула и с важным наклоном головы произнесла голосом ответственного работника.

– Начнём с вас, брат Бебендикт.

Бебендиктом оказался Рогатый. Он встал, очистил горло, откашлявшись, степенно приподнял подбородок и задребезжал, как старая спотыкающаяся пластинка.

– Бе-бесконечно рад представлять самый бе-беспристрастный суд в мире! Непринуждённо, бе-без постороннего давления, ведомый исключительно здравым смыслом и искренностью, заявляю: Подсудимая бе-безусловно виновна! Соучастие в умышленном убийстве: семьсот шестьдесят пять загубленных бараньих жизней! Бе-безнравственно, бе-безжалостно, бе-бездушно! – Выступающий дрожащим копытом смахнул слезу, выкатившуюся на небритую щёку из грустного влажного глаза, и продолжил. – Народ мой обе-бездоленный ждёт правосудия! Он мечтает о земле бе-без скотобоен, о траве бе-без «цидов», о воздухе бе-без смогов! – Бебендикт вздохнул, бросил гневный взгляд на Адамовну и, обнажив крепкий частокол зубов, процедил сквозь него, хлопая мясистыми губами. – Бе-бедный Йорик, тебе вечно всего мало, но на самом деле не хватает лишь ума. – Затем опустился на стул и высморкался чрезвычайно громко в большой клетчатый платок.

Свинья устремила полный угрюмой суровости взгляд на носатую. – Ваша очередь, сестра Коко.

Клювоносая заёрзала, закивала головой и, порывисто вскочив со стула, затараторила горячась, вероятно забыв о необходимости для стражей закона сохранять беспристрастность. –Уважаемые ко-коллеги! Наш священный долг – положить ко-конец человеческой тирании! Во имя торжества всеко-космической справедливости, утверждаю: Ко-конечно, виновна! Виновна не только в соучастии, но и в подстрекательстве преступных птицегубительных ко-компаний, таких как «Вкусная Жизнь», «Хорошее дело», «Мясо есть», «Вдохновение», «Кирдык и сыновья», «Гуманный птицерез». – Тут выступающая замолчала и пошатнулась, вероятно, приближаясь к обмороку.

– Садитесь! – Приказала председательствующая подрагивающим голосом, часто моргая глазами, и продолжила прения.

– Теперь ваша очередь, Сатан Хананович.

– Вот это имечко! – Усмехнулась Ева мысленно, сохраняя внешнее спокойствие и удивляясь собственной выдержке. Ни один мускул не дрогнул на её припудренном укропом и хреном лице в то время, как её одолевало любопытство и желание быстрей рассмотреть того, кто носит такое живописное имя и до сих пор оставался в тени.

Пока выступающий вставал, Ева отметила, что в помещении стало как-то сумрачней, туманней.

– Да, – Сказала она себе. – Порядка здесь нет. На дверях слова неприличные, с электричеством – неполадки.

Она прищурилась, пытаясь рассмотреть невидимку, и тут он заговорил уже знакомым ей скрипучим вялым голосом.

– Эге! Вот он где, милок спрятался! Обещал до палаты довести и такой цирк устроил! – Возмутилась Ева, но тут же замолчала, превратившись в слух.

– Уважаемый суд и остальные участники судебного процесса! – Скрипел психотерапевт, устремив тёмные, временами поблёскивающие глазницы куда-то вдаль. – Позиция обвинения понятна. Хотелось бы высказать полную и обоснованную позицию защиты подсудимой и напомнить вам, что наш долг – обнаружить истину не только непринуждённо, но и без ненужных подробностей. Всекосмическая справедливость требует от нас строгой правды, однако искусные речи прокуроров излишне приземлённы. К чему нервозность и впечатлительность? Зачем искать истину в корыте живой плоти? Там слишком тесно, слишком мелко. В ней водится лишь жалкое: пиявки инстинктов, мальки мыслей. – Непроницаемая до сих пор физиономия Сатана Ханановича смялась в презрительной гримасе. – Я поймал как-то, развлекаясь, самый мелкий экземпляр: «Бог не играет в кости». Так ли? Вы лучше меня знаете ответ на этот вопрос. Играет! Да, ещё как! Доказательство этому – человек. Бог не только Великий Гений,