Инженеры Кольца - Урсула Ле Гуин

Король не откликается.

Госсиворы откликаются мощным нестройным ревом и умолкают. Тишина. Солнце освещает город, реку, человеческий муравейник на берегу и короля. Строители запустили электрический лифт, и пока король поднимается все выше, последний замыкающий арку каменный блок въезжает наверх и оказывается уложенным на свое место почти бесшумно, хотя весит около тонны, и заполняет проем между двумя камнями, образуя с ними единую дугу.

Каменщик с ведерком раствора и кельмой ждет на лесах, остальные рабочие спускаются по веревочным лестницам, как туча блох. Король и каменщик опускаются на колени там, высоко на лесах, между рекой и солнцем. Король берет кельму и начинает класть раствор на края замкового камня. Он не накладывает раствор кое-как и не отдает кельму каменщику, а вполне усердно берется за дело. Раствор, который он кладет, красноватого цвета, вовсе не такой, как во всей остальной постройке, поэтому, пять или десять минут понаблюдав за усердно трудящимся королем блох, я спрашиваю соседа слева, всегда ли замковые камни при строительстве закладываются на красном растворе, потому что этот же цвет я вижу вокруг каждого замкового камня в каждой арке Старого Моста, который так живописно соединяет берега реки неподалеку.

Утирая пот с темного лба, он — я вынужден его назвать «он», поскольку уже назвал его соседом, — отвечает:

— Много лет тому назад замковый камень всегда ставился на растворе из раздробленных костей и крови. Человеческих костей и человеческой крови. Не связанная кровью арка могла бы развалиться. Теперь для этого используется кровь животных.

Он часто так говорит — искренне, но сдержанно, иронически, как бы всегда помня, что я смотрю на все и оцениваю все, как чужой; исключительное явление для представителя столь изолированной цивилизации и государственного деятеля столь высокого ранга. Это один из самых могущественных людей в этой стране. Я не уверен в точном историческом определении его должности — великий визирь, премьер-министр или канцлер. Кархидское слово обозначает буквально «ухо короля». Он — правитель домена и князь, вершитель великих деяний. Зовут его Терем Харт рем ир Эстравен.

Я было обрадовался, что король закончил свою работу в качестве каменщика, но он по паутине лесов проходит под аркой и принимается за работу с другой стороны. У замкового камня ведь два конца. В Кархиде не принято явно выражать свое нетерпение. Люди здесь ни в коей мере не флегматичны, но они упорны, настойчивы и если уж укладывают камень, то укладывают его как следует. Толпы на берегу реки Сесс наслаждаются лицезрением своего короля, работающего каменщиком, но мне скучно и жарко. Никогда еще до сих пор мне не было на Зиме жарко и никогда больше уже не будет жарко, но тогда я не был в состоянии это оценить. Я одет в расчете на климат ледниковой эпохи, а не на жару. На мне несколько слоев одежды: тканевое растительное волокно, искусственное волокно, мех, кожа — непроницаемый панцирь, защищающий от мороза, в котором я сейчас вяну, как лист петрушки. Чтобы развлечься, я рассматриваю толпу зрителей и участников торжества, толпящихся вокруг трибуны, знамена доменов и кланов, неподвижно повисшие и ярко сверкающие на солнце, и от скуки расспрашиваю Эстравена, где чье знамя. Он знает все, о чем я спрашиваю, хотя их здесь сотни, — некоторые из очень удаленных доменов, очагов и племен с Бурного Пограничья Перинг и из Керма.

— Я сам из Керма, — говорит он в ответ на мое восхищение его познаниями. — Вообще, мое положение требует хорошего знания доменов. Кархид — это домен. Управлять этой страной — это значит управлять ее князьями, что отнюдь не означает, что это когда-нибудь кому-нибудь удавалось. Вам, наверное, известна поговорка: «Кархид — это не народ, это одна большая семейная склока»?

Я никогда не слышал этой пословицы и подозревал, что Эстравен сам ее только что придумал. Это было бы вполне в его стиле.

В этот момент к нам через толпу протискивается другой член кворрумы, высшей палаты парламента, во главе которой стоит Эстравен, и начинает ему что-то нашептывать. Это королевский кузен, Пеммер Хардж рем ир Тайб. Говорит он шепотом, вся его поза свидетельствует о недостаточном уважении к собеседнику, он усмехается. Эстравен, исходя потом, как лед на солнце, громко отвечает шепчущему Тайбу тоном, ничего не значащая любезность которого делает его собеседника смешным. Прислушиваясь к разговору, я в то же время наблюдаю за работающим королем, но из разговора не понимаю ничего, кроме того, что Тайба и Эстравена разделяет неприязнь и даже вражда. Ко мне это не имеет никакого отношения, меня просто интересует поведение этих двух людей, которые правят своим народом в самом изначальном смысле этого слова и держат в руках судьбы двадцати миллионов других людей; В Экумене, обитаемом море, власть стала чем-то таким трудноуловимым и сложным, что только очень чуткий разум может ощущать ее деятельность. Здесь же она вполне осязаема. В Эстравене, например, власть ощущается как продолжение его характера; он не может ни позволить себе пустого жеста, ни произнести слова, которые будут пропущены мимо ушей. Он знает об этом, и это знание придает ему какую-то особую реальность, какую-то материальность, ощутимость, человеческое величие. Успех порождает успех. Я не доверяю Эстравену, чьи побуждения всегда мне неясны. Он не вызывает во мне симпатии, но я ощущаю его авторитет так же несомненно, как ощущаю тепло солнца.

Едва я успеваю об этом подумать, солнце скрывается за вновь надвинувшимися тучами, и вскоре редкий, но сильный дождь начинает двигаться вверх по течению реки, обрызгивая толпы на берегу и затемняя небо. Когда король сходит с лесов, сквозь тучи пробивается последний луч солнца, и белая фигура короля вместе с великолепной аркой какое-то мгновение видны во всем своем блеске и великолепии на фоне темно-синего грозного неба. Громоздятся тучи. Леденящий ветер врывается в улицу, соединяющую порт и Дворец, река становится свинцово-серой, раскачиваются деревья на берегу. Церемония окончена. Через полчаса начинает идти снег.

Когда королевский автомобиль отъехал по направлению ко Дворцу, толпа зашевелилась, как морские камешки, подталкиваемые приливом. Эстравен снова повернулся в мою сторону и сказал:

— Не хотите ли отужинать со мной сегодня, господин Ай? Я принял приглашение скорее с удивлением, чем с радостью.

Эстравен очень много сделал для меня на протяжении последних шести или восьми месяцев, но я не ожидал и не жаждал такой демонстрации личной симпатии, как приглашение к нему домой. Хардж рем ир Тайб все еще находился неподалеку и, несомненно, должен был это слышать; впрочем, у меня было такое ощущение, что именно в этом-то и было дело. Разочарованный этими дамскими интригами, я сошел с помоста и смешался с толпой, слегка сутулясь и не распрямляя колен при ходьбе. Я не намного выше ростом, чем средний гетенец, но в толпе эта разница сильнее заметна. «Смотрите, смотрите, это он, посланец!» Разумеется, это было неотъемлемой частью моих служебных обязанностей, но по мере того, как время шло, она становилась не легче, а тягостнее. Все чаще тосковал я по анонимости, мне хотелось быть таким, как все. Я прошел немного по Пивоваренной улице, свернул к своему дому и вдруг, когда толпа уже сильно поредела, обнаружил, что рядом со мной идет Тайб.