С милой рай и в шалаше - Роузи Кукла

— Да ты что? Прекрати! Больно! Остановись! Что ты делаешь? Я же сказала….

Превозмогая боль, пытаюсь подняться, выйти из контакта от этих дурных, резких ударов ее босой ноги, но у меня ничего не получается. Мне больно не только от ее ударов, а даже шевеления самого тела и потому я ей:

— Все! Все! Больно!!! Прекрати!!! Прекрати я сказала!!! Милка, остановись.

— Это все ты, ты!!! — Орет прямо над ухом. — Это ты меня уговаривала, а я не хотела, я чувствовала, я…. На тебе! На! — Больно бьет в спину и голову. — Я убью тебя, сука!!!

— Отпусти….. — Хриплю. Потому что она уже обхватила рукой за шею и тянет к себе, душит…. — Ты одна останешься, ты….

Внезапно руки ее ослабевают и следом вой…. А…а…а!!! Мама! Ма… мо. чкаа. а!!!

И на меня, опрокидывая всякое присутствие духа, тяжелой волной осознание от того, что их, наших мальчиков, моего Коленьки, Колюни, Николаши нет, я сама… Пытаюсь удержаться и гоню мысли прочь, все равно они путаются, обжигают своей неизбежностью и…

— Помоги мне, Милочка. Прошу тебя, мне холодно.

Потом она снова ухватила своими холодными и костлявыми руками, больно стиснула под мышками и следом тянет меня вверх…

— Ну же! Еще, еще!!! Толкнись хоть ногой, Райка! Помоги мне…

Первое что вижу, это ее. Она забилась с ногами, вся поцарапанная с ссадинами на лице, руках и ногах, а по телу синяки, волосы спутаны, и следа не осталось от былой красоты. К тому же она в какой–то грязной тряпке, обмотанной вокруг тела. Руки грязные и пахнут маслом машинным.

— Ты где это так?

— А ты? Что у тебя? Давай сначала с тобой разберемся… Так, у тебя на башке рана глубокая и глаз заплыл. Голова не болит? Что еще?

— Что–то с ребрами. Так стреляет, когда я пытаюсь пошевелиться. Может сломаны?

Она осторожно задирает на мне мокрую насквозь ночную рубашку.

— Да… Похоже, ты сильно поранилась. Тебя надо перевязать….

— Что там у меня? Сильно? Перелом?

— Не знаю… Ушиб, наверное… Ты попробуй слегка приподняться и сесть.

— Помоги.

Потом вдвоем, и наконец–то я, сгибаясь в три погибели, усаживаюсь, приваливаясь к борту.

— Так, что у нас? Ты смотрела…

— Да все я пролазила. Ничего!

— Что? Прямо ничего, ничего? И даже никаких следов?

— Никаких…

— А может…

— Пошла ты на ….! Не веришь, сама полезай и ищи… — Сказала и отвернулась.

Потом она снова ко мне оборачивается с заплаканными глазами и с упреком.

— Ты Кольку своего не очень–то любила!

— Это еще почему? Я его и сейчас люблю!

— Что? Что ты сказала? Как это сейчас?

— А вот так это! Пока нет никаких фактов, я буду искать, ждать! Понятно? Может их унесло? Ведь спасательного плота нет! И потом ты говоришь, что и следов даже нет их. А раз нет следов, то я думаю они где–то. Может так же как мы, только где–то на плоту. А там, знаешь, есть какая–то аварийная рация. Так что они сначала сами, а потом уже нас найдут. Вот как! А ты воешь…

— Ничего я не вою. Ты правда так считаешь? Ты думаешь, что у них есть шанс? Они спаслись?

— Я не думаю, а просто уверена. Вот как! Так что давай и мы о себе побеспокоимся. Так, что там осталось? Нам бы попить, пожевать чего–то. Тащи, что найдешь сюда….

Она, бесцеремонно толкаясь, сползает на палубу через меня и с матюгами, вспоминая чью–то мать, бредет в воде навстречу завалу, поминутно цепляясь руками за что–то, так как яхту или то, что от нее осталось, сильно качает и переваливает с бока на бок. Раз качает, значит, мы все еще на плаву, к тому же воды в яхте немного, примерно по колено. Это я вижу по мере того, как Милка гребет ногами к завалу, перехватываясь руками. Шум перекатывающейся воды, шум моря уже не тревожит, а успокаивает. К тому же и голова на какое–то время, и ребра не так сильно болят, а тряпки, что натянула, набросала на себя, постепенно согревают. Я словно в тумане вижу, как Милка начинает что–то разгребать, поминутно оглядываясь на меня, и то, что у нее в руках мне показывает. Мол, брать, не брать? Я уже в каком–то забытьи и с трудом нахожу в себе силы, чтобы ей или кивнуть головой, или покачать в стороны, мол, надо — не надо.

Очнулась оттого, что меня бесцеремонно расталкивает Милка:

— Не спи! Слышишь, мне страшно…

Открыла глаза, а ведь она права. Вокруг темно: над головой, заваливаясь то влево–вправо, мерцает звездами темный небосвод. И нас по–прежнему мотает, в борта грозно ударяют волны, и все время шумит вода, перекатываясь в лодке. Что–то стучит, с шелестом, скрежетом тревожно перекатывается сверху по остаткам палубы и мне тоже страшно, особенно от того, что я наконец–то понимаю, что мы с ней остаемся одни. Одни в море, в середине полуразрушенной яхты, да что там! Какой там яхты? Лодки с крутыми бортами и словно вырванной над головами палубой, сломанной мачтой, переломанными перегородками и хламом, что завалил корму, который плавает под ногами.

Ничего не понимаю, отчего же все это произошло? И потом, необъяснимым образом пропали наши мужчины. Так что же все–таки произошло? Как вообще такое могло случиться с нами? Я не могу сосредоточиться и рассуждать, так как мне мешает Милка.

Она, стараясь прижаться ближе, лезет ко мне под тряпки, приговаривая, как маленькая девчонка — жалуясь и чуть ли не воя, поскуливая:

— Раечка, мне страшно… Мы потонем? Потонем, как наши мальчики? Мне холодно, прижми, обними меня…Раечка милая, Раечка накрой, мне холодно, мне страшно…. Ой, мамочки, а…а…а!

День второй

Проснулась внезапно. Мне почудилось или приснилось, что меня зовет откуда–то издалека Коля. Села, и в одно мгновение его тревожный крик о помощи исчезает, и только бешеные удары сердца выдают мое волнение от сновидения.

— Ну, где же ты, мой родненький, неужели… — Шепчу тревожно.

— Ты проснулась? Как ты, чего вскочила? — С хрипотцой ворчит она.

— Вроде ничего, правда голова и тело все болят, и ноги занемели.

— Это я прижалась и все на тебя набрасывала ногу, такая привычка у меня. Я так все время с самой первой встречи и ты знаешь, Вальдемару нравилось. Он говорил, что так он у меня мог… Ну понимаешь, любил он это во мне потрогать, поласкать, и мне приятно, и ему, а у тебя? Как у тебя с Коляном?

— Было хорошо, все время…

— Было, да…., а что же будет?

— Я уверенна, что….

— Да хватит тебе уже! Что ты как пионерка? Уверенна, живы, не скули… Ну в чем ты можешь быть уверенна? В чем? Только не говори мне, что они спаслись…

— Не спаслись, я говорю, а могли спастись. Сейчас рассветет, солнышко пригреет, и мы с тобой все как следует осмотрим и обшарим, надо постараться понять, что же произошло и куда ребята пропали? А пока…