Мы вдвоем - Эльханан Нир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Йонатан приходил сюда лишь потому, что его заброшенное, отвергнутое тело требовало этого от него, ждало этих минут. Как только Шай завершал занятие, он спешно уносил ноги из зала, в гнетущей тишине переодевался и вскакивал на велосипед, торопясь вернуться домой. Только раз, в начале, остался вместе с другими приближенными пить чай с вербеной и полынью — то была изящная, полная важности церемония. Однако ему не понравилось преувеличенное поклонение учителю Шаю и исходящее от учеников чрезмерное возбуждение. Он знал, что успех Шая угрожает ему, пронизывая нитями зависти. Нечто в харизме, в облике, самодостаточности, в языке Шая, в том, что тот занимался именно тем, чем хотел, напоминало Йонатану, что сам он забросил то, чего по-настоящему хотел, продолжал хотеть, но, возможно, боялся открыто это признать.
Вот только почему перед началом занятия он опять забыл выключить телефон? Прибор беспрерывно вибрировал, и Шай смерил Йонатана многозначительным взглядом, в котором было и милосердие, и порицание, и глубокое разочарование, а вибросигнал не прекращался. Шай снова сделал ему знак глазами, и тут Йонатан понял — это Мика. Я должен ему ответить, оправдывая себя, прошептал он, опустил глаза, зная, что незачем что-то объяснять, ведь никому не дано этого понять, поспешно вышел в коридор и увидел: восемь пропущенных звонков.
Он знал, что это случится.
Все уже кипит. Катятся камни. Трубный глас. Вспышки молний и факелы[14]. Гром и град, и огонь разливается по земле[15]. Демоны — да, есть в мире демоны. Тут, при всем уважении, Рамбам ошибался[16]. Или, быть может, именно вопреки ему они вернулись в мир из небытия. Образ тела. Образ души. Пропасть. Тревога. Страдающая душа, бесстыжие собаки[17]. Мгновение до извержения вулкана без возможности избавления.
Йонатан хотел было вернуться в зал, потянуть за ручку железную дверь и прокрутить все назад, усмирить демонов и продолжить занятие, но телефон завибрировал вновь, и он знал: ничто уже не поможет — время пришло.
Он вышел на улицу, взглянул на небо: смеркалось, тьма наступала на слабеющий свет, безоговорочно требовала покориться ей, сдаться и, как водится, позволить властвовать в царстве ночи. Вспомнилось упреком: он обещал Алисе принести молока, она всегда добавляет его в кофе — что поделать, без кофе я не человек, говаривала она, улыбаясь ему своей довольной улыбкой. Он вспомнил также, что еще не помолился минха[18] и вот-вот закончатся тринадцать минут после заката, в течение которых в крайних случаях разрешается произносить эту молитву, а разве вся его жизнь в последнее время — не крайний случай? Он встал у стены культурного центра и начал молиться.
Но погрузиться в молитву не получилось, в его словах вряд ли удалось бы обнаружить истинное намерение, так как сердце его было полно злобы. В первом стихе, «Господь, открой мои уста, и да восхвалит Тебя мой рот», мысль еще поспевала за словами, но затем благословения посыпались одно за другим и превратились в утратившую смысл вереницу мутных слов. Вскоре Йонатан обнаружил себя шагающим, будто это не он, а кто-то другой, а он лишь наблюдает за этим другим, как тот делает три шага назад, слегка наклоняя тело влево, затем вправо, привычно бормоча: «Творящий мир в своих высотах да сотворит Он мир нам». Бормоча, подумал, достать ли телефон, ведь он сейчас разговаривает с Богом, где это видано — смотреть на телефон, когда разговаривавшее Богом? Однако сдался, быстро сунул руку в карман к телефону, который не прекращал там тарахтеть, поскольку теперь любая ситуация — во спасение жизни, и прочел сообщение: «Ты где, брат? Заберу тебя на машине. Поедем к адвокату. Есть отличная мысль!»
Удушье подбирается к Йонатану, охватывая тело своими цепкими щупальцами, которые разрастаются и множатся, зажимая Йонатана в тиски. Он вспоминает, что в любой нестандартной ситуации у Мики чудом появляется машина, и привычно отмечает: первый симптом.
Тьма продвинулась в глубь сухого неба. Мика, постоянно сигналя, уже ждал его на дороге у центра «Эфрон». Йонатан бросил взгляд через окно на происходящее в зале, и, хотя выражение лица Шая было по-прежнему жестким, аргументы для оправдания уже созрели в его мыслях. У меня и правда нет выбора — попытался Йонатан убедить сам себя, потянул тяжелую железную дверь, на цыпочках прокрался в зал и, почти не разжимая губ, так, чтобы слова звучали неразборчиво, прошептал на ухо Шаю:
— Срочное дело. Прости, это в самом деле срочно.
Чтобы не дать возможности Шаю ответить, слегка ему поклонился, опустил голову и, глядя под ноги, попятился к выходу.
Мика сидел в серебристо-черной шестой «мазде», арендованной из «Бест», Йонатан открыл дверь и произнес:
— Здравствуй, Мика.
Тяжелое облако одеколона пахнуло на него, а Мика, перебрав несколько радиостанций, добавил громкость, прокричал вместе с песней: «Кто верит, тот не боится!» — и произнес:
— Ну, Йонатан, залезай давай, — и поспешные жестом показал: нет времени.
Как только Йонатан сел и захлопнул дверь, «мазда» сорвалась с места. Мика ехал быстро, порой еще сильнее нажимая ногой на педаль газа, а пальцем — на кнопку громкости, миновал сдержанно-самодовольные серые здания улицы Ѓерцог, промчался на красный свет, и Йонатан педантично отметил: второй симптом. Отчетливо понимая, что дальше ловить симптомы без толку — все и так тут ясно, — он закричал:
— Красный же, ты чего? Хочешь, чтобы права отняли?
Мика процедил: чтоб они сдохли, эти полицейские, заразы все как один, разве Йонатан не слышал о расследованиях против тамошних сотрудников, да там все преступники, в полиции полно «оборотней». Он покосился на древний византийский монастырь в Долине Креста, что высился справа, затем поднялся по тесной, кривой улице Аза, миновал кафе «Моиз» слева, кафе «Йеѓошуа» справа, кафе «Момент» и маленький памятник погибшим там в теракте в 2002 году и наконец удивительно умело скользнул на узкий тротуар у дома номер восемь по улице Бен-Маймон.
— Это кабинет адвоката Горена, — подытожил победительно, будто доказывая, что ничего не выдумал, все абсолютная истина.
Мика торопливо затушил мотор, пригнул правое зеркало, чтобы никто его
