Лев Толстой - Виктор Шкловский

Жена двоюродного брата Льва Николаевича — Федора Ивановича Толстого, Авдотья Максимовна, рожденная Тугаева, была в 1861 году, то есть за год до разговора в лесу, зарезана крепостным поваром.

Шли дальше. Иней сыпался с сучьев на шапки: «Лев Николаевич, — сказал Федька (я думал, он опять о графине), — для чего учиться пенью? Я часто думаю, право, — зачем петь?»

Толстой по молчанию остальных ребят понял законность вопроса. Песня — это то, с чем умер Хаджи Мурат. Песня — это то, что близко Федьке, у которого чудесный голос и огромный талант к музыке. И дальше пошел разговор о том, для чего существует искусство.

Кажется, Лев Николаевич именно тогда начал «Хаджи Мурата», тут и лежит зерно темы Репей, который вырос на перепаханном барском поле и один цветет среди черной, наемным трудом вспаханной земли, один сохранил себя, — это напоминание о том разговоре в лесу и, может быть, в далеком сопровождающем отзвуке память о смерти тетки, о страшном, непонятном, об отношении к народу; Федька, Пронька, Семка были и остаются настоящими наследниками литературных прав Льва Николаевича Толстого. Он жил не с ними, но он о них не забывал и год за годом писал «Хаджи Мурата» Последнее упоминание о работе — это 1906 год.

К 1905–1906 году относится сообщение П. И Бирюкова: «Мне помнится, как уже в последние годы его жизни, когда я собирал биографический материал и обращался к нему за разъяснениями, я попросил его припомнить обстоятельства его последнего путешествия в Оптину пустынь. Я знал, что он тогда гостил у своей сестры в Шамординском монастыре, и я спросил его, чем он был тогда занят.

Совсем сконфузившись, шепотом, чтобы никто не слыхал, приблизившись ко мне и вместе с тем с заблестевшими глазами, он сказал: «Я писал «Хаджи Мурата» Это было сказано тем тоном (простите за вульгарное выражение), каким школьник рассказывает своему товарищу, что он съел пирожное Он вспоминает испытанное наслаждение и стыдится признаться в нем».

Семка, Пронька и Федька поняли бы Льва Николаевича потому, что тогда в лесу, говоря о страшном и о героическом, они спросили своего великого друга, зачем песни.

Лев Николаевич запел Хаджи Мурата полным голосом, когда надвигалась в его стране непонятная, как бы спорящая с ним, первая русская революция. Он писал «Хаджи Мурата», узнав об англо-бурской войне, о новых войнах, которые мы теперь называем империалистическими. Он заново понял, для чего сражался Хаджи Мурат, он писал справедливую повесть о том, как невиноватые в войне, носящие на спинах рубцы от старых побоев, русские солдаты, среди которых есть люди, мечтающие о побеге в горы, идут занимать секрет, о том, как над ними горят звезды и те же звезды светят воину из мужиков, Хаджи Мурату, который мальчиком видал свое изображение только на дне вычищенного таза, а потом стал полководцем.

Два любимых названия носила повесть: «Хаджи Мурат»: «Репей» и «Хазават». «Репей» — это рассказ о том, как человек колюче отстаивает свою независимость, сражается до гибели. «Хазават» в толковании Толстого — это война крестьян за свою землю, за право не платить подати, за право есть то, что заработал. «Хазават» для Толстого не религиозная война, а война за крестьянское право. Хаджи Мурат так рассказывает о проповеди муллы Магомета: «сначала был мулла Магомет. Я не видал его. Он был святой человек — мюршид. — Он говорил: «Народ! Мы ни магометане, ни христиане, ни идолопоклонники Истинный магометанский закон — вот в чем: магометане не могут быть под властью неверных. Магометанин не может быть ничьим рабом и никому не должен платить подати, даже магометанину».

Толстой 4 апреля 1897 года записал в дневнике: «Вчера думал очень хорошо о Хаджи Мурате — о том, что в нем, главное, надо выразить обман веры Как он был бы хорош, если бы не этот обман».

Хаджи Мурат в повести не магометанин, не христианин, не идолопоклонник — он воин за крестьянскую свободу.

Ему нет пути. Путь его у Шамиля — это слава, почет, но не крестьянство, это другая тирания. Путь его у Николая — это деньги, почет, но русские топчут крестьянские поля. Шамиль становится таким же тираном, как и Николай, и от тирана Шамиля к тирану Николаю бежит Хаджи Мурат, навстречу ему бежит от тирана Николая русский солдат и радуется случайной пуле, которая избавила его от вины — измены на самой границе родины, радуется, что смертельная пуля была чеченской.

Обо всем этом Толстой несколько раз рассказывал в черновых редакциях вещи.

Трудно разгадать законы художественного творчества, потому что прикосновения действительности к искусству не локальны; это не удары шара о шар, это магнитное поле, которое изменяет линии, не соприкасаясь к ним, это энергия, превращающаяся в материю, и это и есть действительность.

Лев Николаевич наслаждался тем, что он вернулся домой, в Ясную Поляну, к тем лесам, по которым когда-то бродил с ребятами, тогда учениками, рассказывая им про Хаджи Мурата. Ребята наслаждались страхом; они, как вы только что прочли об этом, говорили с ним о том, как убили тетку Льва Николаевича, и в то же время, жалея, переживали страх не тетки, а повара, который зарезал тетку барина, а потом шел по лесу, боясь.

Лев Николаевич писал книгу.

Он возвращался все время к одному и тому же, пересматривая старое, написанное, он умел не путаться в рукописях, в вариантах, что, вероятно, является признаком гениальности.

22 июля 1902 года Лев Николаевич приступил к работе над «Хаджи Муратом», через два дня — 24 июля — записано в «Настольном календаре»: «Пересмотрел всего Хаджи Мурата» На другой день тут же отмечено: «Начал Хаджи Мурата с его рождения», и в этот же день Лев Николаевич еще раз перечитал старые рукописи и записал: «Пересмотрел старое. Много годного».

В одном из вариантов он рассказал:

«В 1812 году в Аварском ханстве в ауле Хунзахе в одну и ту же ночь родили две женщины: одна была ханша Паху-Бике, а другая — жена одного горца красавица Фатима. Паху-Бике знала Фатиму и вперед подговорила ее в кормилицы. Фатима выкормила Омар-хана, а ее мальчик умер. Но зато с тех пор она стала приближенной к ханше, перестала нуждаться, и оба старших мальчика ее Осман и Хаджи Мурат выросли в доме ханов и росли, играли и джигитовали с ханскими сыновьями».

Это начало совпадает с началом книги, которая не была закончена, — «Труждающиеся и обремененные». Там это звучало так:

«Глава 1-я. Родится молодой князь и в то же время родится ему слуга».

Это было одно из начал романов о столкновении крестьянина с барином. Это столкновение переносилось то в самарские степи, то под Хиву, то в степи прикитайские.

Это вечная тема Толстого.