Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И даже защитники веры и преподаватели катехизиса в попытке приспособиться к жесткому рационализму Просвещения в конце концов являли себя растерянными, отвлеченными и заумными.
В доме же Иньяццо Реди Сердце Иисуса царило не столько потому, что о нем упоминали очень часто, сколько оттого, что там никогда не говорили о Боге или о духовных предметах, не говоря при этом о Его живой, воплощенной, страстной любви и о сладостном долге воздаяния Ему «любовью за любовь».
Если подумать о том, сколько детей вырастает в наших семьях и в наших приходах без настоящего внимания, уделяемого этой теме воспитателями, — то есть, не зная Божией любви, а получая лишь смутные представления о Нем, лишенные интереса, то можно понять из этого контраста, какой пылкий опыт получила маленькая Анна Мария.
Ее детское сердце было переполнено любовью к отцу, а тот говорил ей, что сердце Бога — еще более отеческое и еще более любящее, чем его собственное, и помогал ей испытывать это на себе.
«Иисус хорошо знает, — скажет позже Анна Мария своему духовнику, — что я с детства не хотела ничего другого, как только быть Ему угодной и стать святой».
В девять лет, по обычаю того времени, ее поручили монастырю бенедиктинок для того, чтобы она получила образование, соответствующее ее положению: таким образом, в тот век, когда почти все девочки были неграмотны, она изучала латынь, сочиняла стихи, умела считать, прекрасно владела искусством вышивания и училась хорошим, благородным манерам.
Но духовником монастыря был священник с янсенистскими симпатиями, один из тех, кто отрицательно смотрели на почитание Святейшего Сердца и сурово судили даже веру детей.
Этому священнику Аннина (так называли маленькую Реди) не нравилась. Отвечая на вопросы о ней годы спустя, когда распространится слава о ее святости, он покажется раздосадованным: «Это была дерзкая девчонка, как и все остальные», — будет его резкий приговор.
Но это было провиденциальное обстоятельство, так как девочка в возрасте от десяти до четырнадцати лет выберет в качестве духовного наставника своего отца, с которым заключит духовный союз, поддерживая с ним живую переписку. Иньяццо впоследствии будет рассказывать о том удивлении, которое он испытал, видя, «как глубоко Святой Дух сообщал Себя душе, находившейся еще в столь нежном возрасте».
Когда ему придется свидетельствовать на каноническом процессе по провозглашению блаженной этой своей любимой дочери, умершей всего в двадцать два года, он скажет: «Краснею, ибо я, грешник, посмел учить настоящую святую». Биограф комментирует: «Возможно, это единственный случай в христианской агиографии, когда девушка имела в качестве духовного наставника собственного отца».
Этот даже не редкий, а единственный в своем роде опыт будет иметь для Анны Марии вдвойне благоприятные последствия: с одной стороны, ее отец станет для нее «отцом вдвойне», реализовав полностью свою функцию символа божественного отцовства; а с другой девушке теперь уже будет совсем нетрудно считать своими истинными отцами священников, которым впоследствии она будет поручать себя в таинстве исповеди и для наставления своей души.
Иньяццо также пережил завидный для всякого отца опыт: иметь не только дочь по крови, но — как он великолепно выражался — «дочь души».
Письма, которые он ей посылал, неизменно заканчивались напоминанием об их величайшей тайне: «С самым сердечным благословением оставляю вас в сердце Иисуса и Марии…»
Когда Анна Мария достигает шестнадцатилетнего возраста, имеет место единственный в ее жизни эпизод, в котором есть нечто необычайное. В комнату для свиданий бенедиктинского монастыря является девушка из Ареццо: она пришла попрощаться с монахинями, которые воспитали ее, так как она решила поступить в монастырь кармелиток во Флоренции.
В течение нескольких минут все в комнате говорят о монастыре кармелиток, и вот, Анна Мария ясно слышит внутри себя голос, как бы говорящий ей: «Я Тереза Иисуса и говорю тебе: я хочу, чтобы ты была среди моих дочерей». Взволнованная, она убегает прочь и спешит броситься на колени перед дарохранительницей, тогда как внутренний голос повторяет ей все с большей силой: «Я Тереза Иисуса и говорю тебе: я хочу, чтобы ты была среди моих дочерей».
Впоследствии Анна Мария будет рассказывать, что она почувствовала себя «так, как будто бы ее сердце пылко сжали в объятиях» и что «ей казалось, что она с ума сошла от радости…»
Она вернулась в семью и с ласковым повиновением ждала, пока ей исполнится семнадцать лет. Отец ей сказал, что до того времени он не хочет обсуждать с ней планы, касающиеся ее призвания. Оставшиеся месяцы она должна была провести с пользой: в молитве, размышлениях, а также предав Богу свой путь.
Анна Мария молча пытается жить уже как кармелитка. Она точно знает, что должна будет пожертвовать всем, поэтому включает в течение своих дней и в привычки, свойственные благородной девушке ее времени, признаки принадлежности Распятому Жениху. Это большие и маленькие жертвы, по ходу дела сопровождавшие нормальное течение событий; какое-нибудь страдание, которого она нарочно ищет; и постоянный контроль над своими инстинктивными порывами.
В те времена сложные и затейливые прически были для женщин «проблемой века», как замечает биограф.
Но парикмахер, который часто причесывает женщин из дома Реди, с изумлением наблюдает, как эта девушка в конце его долгой работы отказывается от зеркала, которое он, гордый своим произведением, предлагает ей, чтобы она могла полюбоваться собой и испытать удовольствие. «Спасибо, это не имеет значения», — отвечает Аннина. Это маленькая жертва, но добрый парикмахер Саккетти с тех пор, как он занимается этим столь высоко ценящимся ремеслом, никогда еще не встречал девушки, которая тут же не схватила бы зеркало и не поворачивала бы его во все стороны и не требовала бы еще какой-нибудь мудреной поправки.
Наконец Анна Мария может распорядиться своей жизнью, но отец требует, чтобы сначала ее проэкзаменовали три ученых и святых служителя церкви, среди которых Настоятель Провинции Кармелитов. Он описал ей всю суровость кармелитской жизни в столь сгущенных красках, что это ужаснуло бы кого угодно. Однако, казалось, что Анна Мария желала именно этого радикального самоотречения. Монахиням настоятель Провинции сообщил, что никогда еще он не встречал такой девушки. Казалось, святая Тереза Авильская подготовила ее для себя собственными руками.
В письме, которое Аннина написала в монастырь кармелиток и в котором просила принять ее в качестве послушницы, она использовала выражения, как бы опережавшие особенность ее миссии. Она писала,
