Ямата-но Орочи - Олег Георгиевич Чудинов

— Это же безопасно? — неуверенно поглядела на родителей Хината.

— Если уж сенсей взялся за дело, то безопасно, — ответила Нами, все еще с сомнением глядя на Хибакари. — Просто... Хибакари всегда была слабой.

— Просто твое материнское сердце все еще видит в ней ребенка, — ободряюще опустив руку на плечо жене, сказал Хиаши. — Она уже давно выросла и уже не так слаба, как раньше, пусть и старается скрыть это.

Операция по замене глаз в этом мире вообще дело рядовое. Благо, Хьюга под управлением Хиаши отошли от практики клеймить побочную ветвь проклятой печатью. Мне она в любом случае не помешала бы, снимать ее я научился еще до изгнания из Конохи, но без нее всяко проще. Конечно, непривычно немного работать с такими странными органами, как утратившие органическую основу шарики Бьякугана, но это не такая уж большая сложность. Наложить руки на лицо Хибакари, медицинская чакра вспыхнула бирюзой. Несколько секунд работы Скальпелем Чакры, пережать сосуды и меридианы, рассечь ткани и все — даже крови не пролилось. Вставить на освободившееся место и вживить старые глаза из Алтаря было сложнее, но и на это ушло не много времени. Вскоре я уже смотрел на мир новыми глазами в теле Хибакари.

— Аккуратнее циркулируй чакру! — с тревогой предупредил Хиаши. — Глаза впитывают ее, как губка.

— Все нормально, — ответил я в Хибакари. — Хотя как-то странно...

— Больно? — с сочувствием спросила Хината, подойдя ближе.

— Да не. Как будто песок в глаза насыпали. И видно теперь похуже.

— Нужно время, чтобы привыкнуть, — заметил я. — И пока нельзя использовать додзюцу. Даже с геномом Кагуя повышенное кровяное давление может порвать регенерирующие сосуды.

Обычно после такой операции нужно хотя бы сутки-двое, чтобы полностью восстановились иннервация и кровеносные сосуды. В это время лучше на глазах держать противовоспалительный компресс, чтобы помочь организму подстроиться под чужеродный орган. А потом еще неопределенное время необходимо мозгу, чтобы адаптироваться к новому органу чувств. Параллельно этому, разнородная чакра в организме начинает смешиваться. Весь процесс сопровождается лихорадкой и общим недомоганием, но «Хибакари» — биологический конструкт, к подобным стрессам адаптированный. Вот второму пациенту будет сложнее.

Отвернувшись от Хьюга, я перевел взгляд на молчаливо наблюдающего за всем происходящим подростка:

— Тонери, — позвал я его.

Он без лишних слов догадался, что я планирую сделать теперь.

— Вы уверены в этом? — Ооцуцуки наклонил голову, словно прислушиваясь к спрятанным в моих ладонях Бьякуганам.

Сейчас он стоял передо мной лично, не прикрываясь очередной куклой — все марионетки без Алтаря все равно перестали функционировать. Лицом к лицу Тонери предпочитал говорить более почтительно со мной. Хотя я чувствую также, что он проникся уважением к моей силе, которую он смог ощутить во время боя с Урашики. Шиноби даже на Луне остается шиноби, пусть он и рос в совершенно иной культурной среде. Генетически, что ли, это заложено? Хотя это часть человеческой природы в целом, чего уж удивляться.

— Ты слышал слова Хамуры. Защищать наследие его брата, Хагоромо — это зарок, оставленный твоему роду. Наши враги слишком могущественны, чтобы пренебрегать силой глаз, которые ты можешь получить.

— Даже если моими глазами буду смотреть не только лишь я? — спросил Тонери.

— Даже если это так.

После того, как мне пришлось стремительно умчаться, чтобы встретить Урашики, Хамура успел поведать еще немного о прошлом. По всей видимости, главная ветвь Ооцуцуки не в курсе, что Кагуя давно запечатана собственными сыновьями. И даже о том, что она расправилась с Исшики. Но у них была необходимость за ней следить, поэтому сделка Хамуры с Ооцуцуки заключалась в том, что они наблюдали бы за деятельностью Кагуи глазами Хамуры и его потомков. А Кагуи-то уже к тому времени не было. Вот так и началась на Луне традиция запечатывать глаза в Алтаре Тенсейгана.

Для меня сами Ооцуцуки до сих пор остаются загадкой. Внутренняя структура клана, отношения с людьми и друг с другом, как они живут и как мыслят. Однако для них, видимо, нормально, когда какой-то член рода пропадает на тысячу-другую лет. На жизнь у них явно иной взгляд, нежели у меня. Я, с моим стремлением поглядеть на этот мир сотню-иную лет и пойти дальше, смотрюсь как-то блекло на фоне существ, которые мыслят масштабами тысячелетий. Но кое-что понять о них можно.

Они жадны до чакры. Можно сказать, они вампиры, для которых жизнь на планете — лишь пища и способ продлить свое бытие. При этом мне не совсем понятно, одни ли они такие в этой вселенной. С одной стороны я встретился с Исшики — существом запредельно сильным, но не наученным сражаться. С другой же стороны есть Урашики — он был существенно слабее, однако боевые навыки у него заметно выше, чем у Исшики. И если по первому можно сделать выводы, что клан Ооцуцуки не имеет равных противников, которые могли бы навязать им борьбу и конкуренцию, то, судя по второму Ооцуцуки, все же они не одни такие во вселенной. Хотя это может быть внутренняя конкуренция. Но Исшики говорил, что когда-то его клан с кем-то вел войну. И с этим кем-то могу быть связан я.

Было бы забавно, если этот мир оказался сконструирован по типу сказаний о бессмертных, когда над одним небом скрывается второе. И я иду по пути героя романа в стиле сянься, который, достигая высот силы на своей планете, внезапно осознает, что есть мир выше, в котором его сила лишь на самом низшем уровне иерархии. И нужно вновь стремиться вверх, чтобы выжить самому и помочь выстоять своей родине. Пока головой не будет пробит очередной потолок. И так бесконечно.

Ну, так