Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

А вот это уже был вызов. Пусть и совсем небольшой и произнесенный скорее в шутку, чем всерьез, но Кирот привык отвечать на любые вызовы. Жизнь привила ему одно железное правило, что стоит лишь раз пропустить плевок и утираться придётся уже ежедневно.

— За мои горы серебра не беспокойся. Если надо, я погребу под ними всякого.

— Но-но, спокойней, Кирот, я вовсе не желаю приближать свои похороны. Прости, если моя ирония показалась тебе обидной, а не смешной.

— Тогда лучше не считай чужое серебро. Говорят, что это неплохо помогает прожить отмеренные богами годы.

— Воистину так! И сим мудрым советом я обязательно как-нибудь воспользуюсь.

— Мы наняли мало людей, — Убар Эрвиш резко отодвинулся от парапета и подошел к столу. Осмотрев его, он взял персик и нервно укусил.

— Мало? — удивленно поднял брови Литавиш. — Господин Эрвиш, может я и не силен в военном ремесле, но у нас почти семь сотен наемников, и это не считая личных охран, многие из которых весьма многочисленны. Все мы знаем, что войска не вмешиваются в политику, да и к тому же вторая и третья домашние тагмы стоят в Пэри и Мофе. Их стратиг, Энай Туэдиш, тоже не в городе, а на своей приморской вилле, лежит третий день разбитый лихорадкой. Что же до Хайладской крепости и многоуважаемого листарга Эдо Хейдеша… он запрет ворота изнутри. Вместе со всеми своими воинами.

— Я знаю. Я сам его об этом попросил.

— Тогда я тем более не пойму вашего беспокойства, господин предстоятель. Я, как и почтенный Кирот Кардариш, потратили очень много денег, чтобы купить небольшую, не побоюсь этого слова, армию.

— Не марайте это святое слово таким сравнением.

— Тогда я назову это наёмной армией.

— И кого же мы наняли? Вчерашних рабов, чужеземцев и уличный сброд, за которым если не приглядывать, он спалит и разграбит наши же собственные дома. А за Лико Тайвишем стоят ветераны.

— Ну да, его личная охрана. Господин Эрвиш. Там полсотни человек, ну может сотня. При худшем раскладе это все равно один к пяти. И опять же, я напоминаю об охранах благородных семейств.

— Почти вся охрана это рабы. А рабы не воины. Они могут попугать чернь или удовлетворить похоть своих хозяев, которым приспичило присунуть мужику в доспехах, но воевать они могут. Поверьте, я знаю, что такое солдаты и как ведутся войны.

— Да, только освобожденные Мицаном Рувелией рабы успели-таки навести немало шороху, и погонять наши войска не только по Арлингу и Мефетре, но и по просторам Джесира. Пока вы, господин Эрвиш, конечно же, не заманили их в ловушку под Афором, где героически и перебили.

— Костяком его армии были совсем не рабы, а предатели, изменившие клятве и государству. Я сражался с теми, кто отлично был выучен военной науке. Никогда не путайте эти вещи, господин Литавиш.

— И всё же освобожденные изменниками рабы были весьма многочисленны и сражались весьма доблестно, если архивы и очевидцы не врут.

— Да, сражались. И гибли толпами. Только я никак не пойму к чему вообще эти воспоминания о событиях, которые закончились четверть века назад.

— Вероятно, Мицан просто хочет сказать, что и рабы, если они в этом заинтересованы, могут драться, — вмешался в их спор Кирот.

— Они могут грабить, насиловать и убивать. Ровно как и сброд из банд. Ни на что большее они не способны. Они не воины. У них нет ни доблести, ни дисциплины, ни выучки, ни верности. Они труха, которая слетает от первого же сильного удара.

— Не забывай, что на нашей стороне неожиданность. Благодаря тому небольшому спектаклю накануне мистерий, который Тайвиши сочли своей промежуточной победой, они думают, что нас заботит лишь моё назначение на должность Первого старейшины. Они готовятся к затяжной политической борьбе, Убар, и совсем не ожидают такого удара. Так что когда наш кулак долетит до их личика, они рухнут в грязь.

— В городе живет триста пятьдесят тысяч человек. А скорее всего — намного больше. Как мы будем его контролировать даже с тысячей человек?

— Убар, мы всё же не вражеский город берем. Мы просто немного приструним одну возомнившую о себе слишком много семейку ларгесов. Большинство горожан этого даже не заметит.

Полководец замолчал, а потом сухо кивнул и вернулся к парапету балкона. Да, переубедить старого вояку тоже было непростым занятием. Почти безнадежным. Великие горести. Он даже политику мерил аршином войны и смотрел на Кадиф, словно на поле брани. Интересно, а какой взгляд у этого малолетнего ублюдка Лико? Наверное, примерно такой же.

Левая половина челюсти Кирота Кардариша тут же заныла, вспоминая позорный удар во время пира.

Никто и никогда в этом мире, кроме, конечно, отца, не смел поднимать на него руку. Кирот был ларгесом, старейшиной, благородным и богатым мужем, управлявшим обширными землями. Его род имел долгую и славную историю, восходящую к самому основанию государства.

И этот мальчишка, этот проклятый выскочка, чья семья набила карманы на смуте и распрях, публично унизил его, ударив словно какого-то блиса или раба. Да, конечно, Кирот и сам грубо нарушил этикет, прирезав ту харвенскую девку. Но что это было, как не плевок в лицо? Разве не Тайвиши подкинули труп на порог его дома? Разве не они оскорбили его первыми?

Они самые. Так что он просто вернул залежавшийся должок. А вот этот вшивый щенок, возомнивший себя, не иначе как новым Великолепным Эдо, уже нанес ему публичное и недвусмысленное оскорбление. И теперь за него надо было заплатить. Он, и все его проклятые родственнички и слуги, должны были выплатить свою цену. Ибо пропустивший удар хоть раз, будет получать их до конца своей жизни.

Двери вновь открылись и на террасу балкона вошли Тэхо Ягвиш и Лиаф Тивериш.

— Всех благ и благословений вам досточтимые мужи. Да освятят дела наши милостивые боги! — Вещатель алетолатов кивнул головой, приложив руку к сердцу.

— Тебе тоже всех радостей, Лиаф. И тебе Тэхо. Проходите скорее, — махнул рукой в приветственном жесте Кирот. — Мы как раз начали обсуждать ближайшие события.

— Надеюсь, без нас вы не успели обсудить ничего важного, — проговорил Тэхо Ягвиш, подходя к столу. — Я не желаю пропускать ни единого шага к гибели всех Тайвишей.

Этот малец никогда особо не нравился Кироту. До смешного глупый, дурной, заносчивый и с непомерно раздутым самомнением при неумении даже своей собственной жизнью распорядиться должным образом. Он словно являл всё худшее, что так часто наблюдалось в благородной молодежи. Такие как он все время гибли в бессмысленных стычках, спивались, разрушались себя оргиями, извращениями, а то и всякими больными культами, как местными так и иноземными, пуская по миру и втаптывая в пыль историю целых великих домов, чьи имена ещё недавно гремели на весь Тайлар. Покойный братец Кирота был примерно таким же. И единственное, что он сделал полезного для семьи, так это произвел на свет Рего и умер, не успев ещё сильнее опозорить их славное имя.

И все же парнишка, а точнее память об его отце и кончине, были именно тем рычагом, которым алатреи могли перевернуть колоса затянувшегося алетолатского владычества. Пусть старший Ягвиш и был жалкой и жадной гнидой, добровольно превратившей себя в подстилку жирдяя, его трагическая смерть и гнев родни и прочих родов, играли на руку их маленького сговора. Великие горести, да если бы Тайвиши не траванули его тогда, то алатреи так бы и продолжали трепыхаться в нерешительности и безвольной злобе.

— Ты всё хорошо запомнишь, Тэхо Ягвиш. Не беспокойся об этом. И не только ты. Весь Синклит запомнит. Ведь именно тебе и предстоит выдвинуть самые первые обвинения.

— Когда я начну речь про наделение достопочтенного Кирота Кардариша регалиями старшинства, как самого достойного и опытного из благородных ларгесов, а алетолаты постараются выдвинуть против него Тайвиша, ты встанешь со своего места и востребуешь справедливости и суда! — улыбнулся Лиаф Тивериш.

— О да, я потребую справедливости! — глаза юного Ягвиша полыхнули злобой и ненавистью. — Я обвиню его при всех старейшинах в убийстве моего отца и попрании чести моего рода! Лекарь подтвердил, что в теле отца был яд, а человек, который признается в отравлении, у меня уже есть.