Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

Тетерева уговорили на несколько дней обождать выбираться даже из камеры – в СИЗО могло жить немало семей, так или иначе связанных с милицией. А может просто стукачей, знающих Тетерева в лицо. Поначалу он усмехался, ну кому сейчас в голову придет искоренять преступность да еще и в Бутове, но потом пошел на попятную. Видимо, было что-то серьезное в его прошлом, раз уговоры Вано так на него подействовали. Значит, немало людей знали его в лицо и среди стражей правопорядка, и определенная часть, возможно, пожелала бы свести с ним счеты, раз он внезапно остановил свои шуточки, замер и молча кивнул, поблагодарив Вано.

Следующие дни в разведку ходили Настя с Кондратом, девушка была против, но Тетерев настоял. Разговоров почти не было, они бродили по заранее оговоренному маршруту, изредка Настя останавливалась, разглядывая новые блокпосты и пересчитывая солдат, Кондрат поерничал, предложив ей записывать и зарисовывать увиденное, но потом сразу осекся, замолчал и пошел рядом, снова почувствовав как девушка взяла его под руку.

Заговорить смогли только в четверг, когда проходили мимо сожженной отцом Дмитрием церквушки. Кондрат остановился невольно, перекрестился, вышло машинально, но кажется, Насте этот жест не понравился, почувствовала ли она фальшь, трудно сказать, они встретились взглядами, он отвернулся и подойдя к ограде, стал смотреть на играющих на пепелище ребятишек лет десяти-двенадцати. Невольно вспомнился Колька, он застыл, наблюдая, как они играют в зомби, по лицу блуждала отстраненная улыбка. Колька любил, когда его целовали в затылок, в шею, потом медленно снимали рубашку, прижимая всем телом…

Микешин почувствовал резкий рывок и очнувшись от грез увидел перед собой Настю с перекосившимся в нескрываемом отвращении лицом.

– Я давно подозревала, – резко произнесла она, оттаскивая Кондрата подальше от пепелища. – Давно. Все в голову не приходило. А ты за свое решил взяться. Поставить раком и натянуть на свой агрегат… – и резко замолчала, уводя его все дальше и дальше от играющих детей.

Микешин молчал, ошеломленный, он не знал, как объясниться, что сказать, и, вообще, стоит ли говорить хоть что-то ей, той, кого он собрался спасать, отмаливать, но при этом сам же оказался застигнут врасплох в неприглядной ситуации.

Они остановились у станции «Скобелевская». Настя неожиданно обернулась к нему и глухо, голос сел, хрипло спросила, едва справляясь с охватившим враз волнением:

– Ты не можешь, да? Скажи, тебе это очень нужно, да? – и не дав ему слова вставить, – А если ты меня вместо них? – и совсем уже тихо. – Ты как?

Он смутился, не зная, что ответить. Покачал головой. Потом вздрогнул и посмотрел на нее, встретив все тот же испепеляющий взгляд.

– Значит, не остановишься. Пойдешь и натянешь за конфетку.

– Прекрати, – одними губами произнес он. – Бог знает, что ты себе навыдумывала.

– Он знает, – но вспышка прекратилась так же внезапно как и началась. – Прости. Я не хотела, чтобы ты… даже подумал об этом, – некоторое время они молчали, переводя дух, потом Настя предложила присесть. Опустившись на скамеечку, Микешин решился спросить:

– Скажи, а почему ты подумала, что я…

– Я видела, как ты смотришь. Как представляешь. Я не дурочка, я это чувствую, про такое не говорят, такое на лице читают, – и тут же, – У нас в общежитии, в Москве, где я работала, были две десятилетние девочки на такой случай. К ним приходили клиенты с твоим выражением на лице, – Микешин проглотил комок, застрявший в горле. Попытался улыбнуться. Но Настя продолжала безжалостно: – Когда им выводили одну из девочек, ты бы видел, что с ними творилось. Будто десять лет в тюрьме сидели и себя грызли в ожидании. Не знаю, может так и было, мы музыку погромче включали, чтоб они не орали.

– Кто?

– И те, и другие. Ты думаешь им не больно, им, маленьким? Когда сорокалетний мужик… – снова пауза. Долгая, вязкая. Настя поежилась, и посмотрела на Кондрата. Хотела продолжить, наверное, но осеклась.

– Моему любовнику было пятнадцать, – без выражения произнес Кондрат. – Тринадцать, когда я взял его из детдома как послушника.  Мне поверили, молодой выпускник семинарии, дьяк, кто заподозрит. Только он, потому как я еще раньше приходил к нему, встречался в темных закрытых наглухо комнатах. Сперва мы шептались, ласкались, а потом….

– Прекрати.

– Ты хотела это услышать.

– Все равно прекрати. Не надо.

– Я любил его, – безнадежно произнес Кондрат. – Мне кажется, он тоже. По-своему, жестоко, но… ведь он всегда возвращался ко мне. И когда возвращался, был ласков.

Он замолчал сам, без напоминаний. Смотрел на прохожих, на беженцев, обустраивающих свой быт в ближайшем сквере, на автомобили, спешащие по своим неотложным делам. Колька вспомнился и сразу сокрылся в тумане небытия. Словно он потерял его давным-давно, а все никак не может смириться с неизбежным. Пытается, но каждый раз забывается и ищет, ищет знакомые следы, ожидает услышать голос, будивший его по утрам, тепло тела, проникающее под одеяло, прижимающееся, жадно обнимающие тонкие худые руки, слова, что-то нашептывающие в самое ухо.

Он вздрогнул и оглянулся. Настя осторожно взяла его ладонь в свою.

– Может быть, все-таки я? – снова спросила она. – Пойдем вон туда. Тебе станет легче. Я обещаю.

Они пошли туда, но легче не стало.

– Зачем тебе это? – спросил он, когда все закончилось.

– Ты болен, – просто ответила она. – Я хочу избавить тебя от болезни.

– И ты думаешь, так получится.

– Но можно хоть попытаться. Тебе понравилось? – он медленно кивнул. Не слишком уверено, потому что Настя переспросила. И едва заметно улыбнулась его ответу.

– Я хотела тебе помочь. Сразу, как поняла, что с тобой. Но ты никак не давал мне, все время уходил.

– Я… я другой.

– Я знаю. Но тебе нужна разрядка, нужно освободиться. Я чувствовала. Когда мужчине нужна разрядка, я всегда это чувствую.

– Поэтому ты…. Прости.

– Нет, ничего. Мне уже задавали этот вопрос. Всегда жалели, обвиняли обстоятельства, общество, людей по отдельности. И никто не спрашивал, почему я всегда оставалась, даже когда был другой выход.

– А он был?

– Всегда есть другой выход. Нет, не самоубийство, конечно, не то, что ты подумал. Просто другой выход. Год назад мне действительно предложили либо заняться этим, либо катиться из Москвы. Я решила попробовать. И… осталась.

– Ты не боялась?

– Боялась. Теперь уже нет.

– Теперь? – она невесело усмехнулась.

– Ну разве не видно, что это мышеловка. Нас всех  в Москву, как в клетку, загоняют. А мы, как бараны, все сюда премся. Оттянуть конец хотим. Как будто что-то дадут лишние пару дней. Или неделя.

– Дадут, и еще сколько. Всем могут дать, я тебе скажу, лишние мгновения могут дать очень много, могут спасение даровать.

– А, ты об этом. Я не верю.

– Ты Тетерева наслушалась.

– Нет, жизни насмотрелась. Никогда не верила, сейчас тем более. А если бы верила – мой бог был бы чудовищем. Вроде того Ктулху, которому жертвы по телику приносили. Видимо, он как раз и проснулся и поднял свои легионы, – и неожиданно, – А твой бог, разве не чудовище?

– Почему? – одними губами спросил Микешин. – Почему ты думаешь, что это Он?

– Я не думаю. Я спрашиваю. Ведь ты в Него веришь, значит, думаешь, он должен как-то отреагировать на случившееся. Или вообще устроить все это. Или ты считаешь восстание проделками сатаны?

– Скажу честно, я не сильно верю в дьявола. И вовсе не считаю, что это Его рук дело, – поспешил сказать Кондрат, пока Настя его не опередила с очередным кощунством. – Скорее всего, пока еще не объясненный наукой феномен, возможно, нечто подобное происходило и ранее, а может, на человеческой памяти, скажем, десяток тысяч лет назад, но только тогда все закончилось иначе, потому как племена были малочисленны и разрозненны, а в ту пору не хоронили как сейчас.

– Странно, как в твоей голове совмещается теория эволюции с книгой Бытия? Или в библии всему может найтись объяснение?

– Наверное, всему. Это такая книга, в которой…

– Я читала. Поэтому давай сменим тему. Я вижу тебе хочется, давай поговорим снова обо мне.

– Кажется, ты не понимаешь, чего мне хочется.

– Я чувствую, чего. – безапелляционно отрезала она. – Можешь поверить мне на слово. И потом я не договорила. Я рассказывала как приехала в Москву, провалила экзамены, возвращаться не хотела, и мне было сделано предложение, от которого я не стала, все прекрасно понимая, не стала отказываться. Почему? А просто мне это не то, что нравилось, мне это надо было. Да, представь, надо. Я уже давно подсела, с четырнадцати лет, понимаешь, какая штука, два года назад меня изнасиловали. Двое каких-то подонков лет восемнадцати, наглотавшихся таблеток. Вернее, они думали, что насиловали меня. И я поначалу так думала. А потом, когда они пошли по второму заходу, я не стала сопротивляться, они думали, что сломили меня, а мне… мне понравилось. Да, было больно, было страшно, но мне это понравилось, представь.