Путешествие вокруг света - Георг Форстер

Напротив, народу, у которого не было ни злых врагов, ни затяжных столкновений с другими или который давно про них забыл, который благодаря земледелию уже достиг известной степени благосостояния, изобилия и нравственности, а заодно приобрел и понятия о любви к ближнему и общественной жизни,— такому народу неведомы вспышки гнева, и его надо разгневать чрезвычайно сильно, чтобы он стал помышлять о мести. В настоящее время жители Танны еще относились к первой группе. По их первоначально недоверчивому поведению, по их обычаю никогда не ходить без оружия можно было с основанием заключить, что среди них часты внутренние распри или они бывают вовлечены в раздоры с соседями, так что гнев и жажда мести постепенно превратили их в каннибалов, каковыми, по их собственным признаниям, они действительно все еще являются.

Проверить это на себе у нас не было ни малейшей охоты, так что пришлось отказаться от попытки выяснить, почему они не хотят разрешить нам осмотреть восточный мыс. Индейцы очень обрадовались, когда мы наконец послушались их и повернули обратно. Они провели нас по тропе, которой мы еще никогда не ходили, через обширные и ухоженные плантации, содержавшиеся в наилучшем порядке. Мальчики бежали впереди, демонстрируя свое искусство во всевозможных воинских упражнениях. Они умели хорошо обращаться не только с пращой, но и с дротиком, вместо которого использовали зеленый тростник или просто крепкий стебель травы. Хотя бросок и тем и другим, казалось бы, должен быть неточен, ибо малейшее дуновение ветра могло отнести такой дротик в сторону, им удавалось метнуть их с такой силой, что даже сии легкие и гибкие предметы попадали точно в цель и вонзались даже в самую твердую древесину иногда довольно глубоко. Особенно примечательно, как они при броске удерживали эти тростинки или стебли в равновесии между указательным и большим пальцем. Мальчики пяти-шести лет уже упражнялись в этом искусстве, готовясь при надобности взяться и за настоящее оружие.

Дорога, виляя, привела нас наконец к хижинам наших дружелюбных провожатых. Там женщины разложили под большим фикусовым деревом костер из маленьких веток и как раз собирались печь на обед клубни ямса и Arum[таро]. При виде нас они вскочили и собирались убежать, но наши спутники крикнули им, чтобы они продолжали заниматься своим делом. Мы сели на бревно, лежавшее возле хижины, и, когда часть индейцев ушла, чтобы принести нам еду, попробовали завести разговор с оставшимися. Они поинтересовались назначением и употреблением нашей одежды, оружия и инструментов, и хотя много рассказать им про это мы не могли, зато по их вопросам выучили несколько новых слов. Туземцы с близлежащих плантаций скоро прослышали о нас и тоже пришли, видимо находя удовольствие в нашем обществе.

Случайно я запел про себя песенку; тут сразу со всех сторон нас стали просить спеть. Хотя петь никто из нас по-настоящему не умел, мы все же попробовали удовлетворить их любопытство и исполнили несколько мелодий. Им очень понравились некоторые немецкие и английские песенки, особенно веселые; но самые большие рукоплескания снискали шведские народные песни, исполненные доктором Спаррманом. Конечно, ни музыкальный вкус, ни способность к критическим суждениям не были самой сильной стороной этих людей. Пропев свое, мы сказали, что теперь очередь за ними. В ответ один затянул очень простую песню, звучавшую довольно гармонично, и, на наш взгляд, более мелодичную, чем любая из тех, что мы слышали под жаркими широтами Южного моря. Она была несравненно богаче разнообразными тонами, нежели напевы таитян и жителей Тонгатабу, отличаясь от них также и серьезностью мелодии. В словах можно было заметить определенный размер, так легко и мягко они сходили с уст. Едва допел один, как начал другой. Его песня по характеру была иной, но столь же серьезной; эта серьезность музыки вполне соответствовала серьезности национального характера в других вещах. В самом деле, их редко увидишь от души смеющимися, редко услышишь от них веселую шутку, как у других, более цивилизованных народов на островах Общества и Дружбы, которые уже знают, как важна в общении радость.

Затем индейцы принесли музыкальный инструмент, состоявший, как и свирель, или флейта Пана, на Тонгатабу, из восьми тростниковых трубочек, с той только разницей, что они здесь ступенчато уменьшались и составляли целую октаву, хотя звук отдельных дудочек был не совсем чистый. Возможно, мы услышали бы, как они играют на таком инструменте, если бы как раз в этот момент не появился индеец с кокосами, сахарным тростником и плодами фикуса, и сей подарок не отвлек наше внимание от музыканта. Жаль, что мой проницательный и добрый друг, сообщивший мне свои наблюдения о музыкальном искусстве жителей островов Дружбы, Таити и Новой Зеландии, не побывал на Танне, где, несомненно, нашел бы материал для многих новых полезных наблюдений[483].

Хотя выше и было упомянуто о недоверчивом и мстительном нраве жителей Танны, я все же не могу отказать им в известной сердечности и доброте. Недоверчивость и мстительность, видимо, не столько природные свойства, сколько последствия беспрестанных войн, которые подвергают их жизнь почти постоянной опасности. Их поведение по отношению к нам утвердило меня в таком предположении. В самом деле, они держались с нами осторожно и сдержанно, покуда не убедились, что мы явились к ним без всяких враждебных намерений. Правда, торговали они с нами не столь много и охотно, как таитяне, однако связано это было с тем, что они не столь богаты; и разве не было гостеприимства в том, что они меняли излишки на что-то необходимое[484]?

Мы отдарили наших друзей-индейцев, чем могли, вернулись на берег и провели там еще некоторое время с туземцами. Среди них было больше женщин, чем мы видели когда-либо до сих пор; большинство, видимо, были замужние, потому что они несли на спине в мешках из циновки детей. Некоторые носили в плетеных корзинах также выводок молодых кур, ямбо или плоды фикуса и предлагали нам все это купить. У одной из них была целая корзина зеленых апельсинов, хотя ни в одну из своих прогулок мы не видели апельсинового дерева. Поэтому нам было приятно хотя бы случайно узнать, что и здесь, как на Малликолло, растут апельсины; это позволяет предположить, что они растут и на других расположенных между ними островах.

В тот день нам особенно везло на такого рода открытия. Так, одна женщина подарила нам паштет или пирог, корочка или тесто которого были приготовлены из бананов и клубней Arum[таро], а начинка — из смеси листьев Hibiscus esculentus с ядром кокосового ореха. Этот паштет был очень вкусный и делал честь поварскому искусству здешних дам. Мы купили также несколько восьмитрубных свирелей, которые они принесли на продажу вместе с луками, стрелами, палицами и копьями, и, полные впечатлений, довольно поздно вернулись на борт.