Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, мы не плачем. Слёз для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не даёт.
Нам ненависть залогом жизни стала:
объединяет, греет и ведёт.
О том, чтоб не прощала, не щадила,
чтоб мстила, мстила, мстила, как могу,
ко мне взывает братская могила
на охтенском, на правом берегу.
В Николаевске Шолохов расскажет однокласснику дочки Светы, будущему литературоведу Виктору Гуре: встречался тут с человеком, чья судьба так остро задела, что… буду, наверное, писать одну вещь.
Вещь эта будет называться «Наука ненависти». По жанру – очерк, хотя с какого-то момента этот очерк начнут называть рассказом. Прототип «Науки ненависти» – встреченный однажды Шолоховым офицер Герасимов: надорванный немецким пленом, чудом вырвавшийся и зачерствевший в святой злобе русский мужик. Сюжетная канва – самая по тем временам обычная.
Дело не в судьбе. Когда пишешь – дело в интонации, которую поймал, или которая сама тебя подцепила за горло.
Ту интонацию суровой ниткой прошила ленинградка Ольга, написавшая: «Нам ненависть залогом жизни стала».
* * *
Сталину доложили: Шолохов едва не погиб, сильнейшие травмы, сбежал от врачей, выступает в частях, на радио, собирается на передовую.
В середине мая писателя вызвали в Москву. Привезли в ресторан где-то в центре. Стол был накрыт на двоих.
Спустя некоторое время вошёл Сталин.
Писатель и вождь не виделись чуть более полутора лет. Сталин заметно поседел.
– Как вы себя чувствуете, товарищ Шолохов? – спросил он, усевшись за стол.
– Всё хорошо, Иосиф Виссарионович.
Им разлили напитки.
– Врачи говорят, у вас очень сильные травмы, которые нельзя переносить на ногах. Вам нужно бы пройти повторное обследование в кремлёвской больнице.
– Мне уже лучше, товарищ Сталин.
– Говорят, лётчик был пьян. Его собираются судить.
– Ручаюсь, что не был пьян.
– Как вы можете ручаться?
– Я с ним общался перед вылетом.
Они выпили вина. Обсудили дела на фронте.
Шолохов спросил:
– Когда, товарищ Сталин, мы погоним их с нашей земли?
– Копим силы для удара, – ответил он. – Будем наступать.
Неожиданно Сталин поинтересовался:
– Сколько времени Ремарк писал «На Западном фронте без перемен»?
– Три года.
– Три года… – Сталин задумался. – Идёт война, тяжелейшая. Кто о ней напишет, если не вы? Нужен такой же сильный роман, как «Тихий Дон». Вы сумели изобразить там храбрых людей. Мелехов храбр. Подтёлков храбр. Нам нужны портреты героев этой войны. В «Тихом Доне» – только белогвардейские генералы. У нас есть наши генералы.
Шолохов разумно смолчал о том, что в ту войну белогвардейских генералов он встречал не раз, а красноармейских – ни одного. В эту видел многих, больше всех поразил Лукин – но он пропал без вести.
– Нужны портреты полководцев! – продолжал Сталин. – Неужели сегодня нет таких, как Суворов и Кутузов? Которые сегодня отбросили немцев от Москвы, выбили из Ростова.
Сталин поднял свой бокал:
– Накануне ваших именин мне хотелось бы пожелать вам крепкого здоровья и нового, эпического романа, где будут и полководцы, и простые бойцы этой страшной войны.
Они чокнулись.
– Что скажете, товарищ Шолохов? Быть может, вам что-то необходимо для работы?
Шолохов не мог обещать, чтоб не обмануть Сталина. Но и отказаться не считал возможным.
– Я закончу очерк, который задумал, товарищ Сталин. И тут же начну думать о романе.
Сталин внимательно смотрел на собеседника.
– Думаю, вам всё-таки надо подлечиться, товарищ Шолохов. Есть хорошие места в Грузии.
– Что же мне там делать? – отшутился Шолохов. – Вина много! Вряд ли вытерпишь.
– Скажем врачам, чтобы вам не давали вина.
– А зачем тогда ехать? – засмеялся Шолохов. – Я уж лучше поближе к дому. Дома лучше работается.
– Хорошо, товарищ Шолохов. Мы на вас рассчитываем.
Сталин встал. Они пожали друг другу руки.
Писателя отвезли в «Националь».
* * *
Обнадёженный этой встречей, Шолохов приехал в Николаевск:
– Семья! Слушай мою команду! Полчаса на сборы домой!
Жене шепнул:
– Сталин сказал: скоро наступление. Что мы тут ютимся?
Все ликовали! Быть может, война завершится в этом 1942-м? Ну хотя бы к зиме?
Разделили семью на две части – всех разом было не так-то просто вывезти. Основной состав загрузился в предоставленный местным райкомом транспорт. Двинулись обратно: триста километров – по российским меркам рукой подать. В тот же день были дома. Собаки лаяли, коровы мычали, мать всплакнула: несчётная семья понемногу забиралась, как в улей, в свои соты.
Из Вёшенской Шолохов вернулся в Москву на очередную сессию Верховного Совета. Оттуда снова в Николаевск, к оставшейся части семьи. В этом треугольнике – меж Москвой, Вёшенской, Камышином – он завершит работу над очерком «Наука ненависти».
«И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть всегда мы носим на кончиках штыков».
В мирные годы очерк мог бы показаться прямолинейным и пафосным, но на тот момент он являл собой образчик жанра. Шолохов создал один из ключевых текстов той войны.
Между «Правдой» и «Красной звездой» тут же случился спор: кто публикует Шолохова. Спор разрешался на самом верху. Приняли решение: очерк опубликуют обе газеты. «Наука ненависти» была опубликована в «Правде» от 22 июня 1942 года. Спустя год после начала войны вышел подводящий итог случившемуся и определяющий будущее текст.
На следующий день очерк дала «Красная звезда».
Отдельной тридцатистраничной книжкой «Науку ненависти» опубликовал Воениздат: сначала в серии «Библиотека красноармейца», следом во «Фронтовой библиотеке краснофлотца».
Малоформатной брошюркой «Наука ненависти» была напечатана в «Библиотеке “Огонёк”». Затем – издательствами политуправлений Западного и Карельского фронтов, затем – отдельными изданиями в Алма-Ате, Баку, Кирове, Куйбышеве, Новосибирске, Свердловске, Чкалове. В течение считаных недель написанное Шолоховым прочитали, услышали, узнали сотни тысяч, а затем и миллионы советских людей.
Полгода спустя отчитываясь о главных достижениях советской литературы за первые двадцать месяцев войны, Фадеев назвал пять имён. Твардовский с поэмой «Василий Тёркин», стихи Симонова и Суркова, очерк Алексея Толстого «Родина» и, по выражению Фадеева, «крупный полуочерк, полурассказ» Шолохова. Перечисленное, по словам Фадеева, получило в Советской России «огромный резонанс».
Одну из множества историй, связанных с «Наукой ненависти», рассказал потом легендарный советский лётчик Анатолий Ляпидевский: «Помнится, прилетел я с новыми пикирующими бомбардировщиками в третью воздушную армию… В тот день “мессершмиты” сбили наш “П-2”. Проносят на носилках обуглившегося лётчика. Лица не узнать. Полез я к нему в гимнастёрку за документами. Вытащил “Правду”, газета вся в крови. И гляжу: рассказ Шолохова “Наука ненависти”».
Комдив, увидев в кабине Ляпидевского фотографию Шолохова, известного ему по
