"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Не надо, не надо, милый..., Мы просто поступили, как порядочные люди. Конечно, напиши. Грегори порадуется. Он в Итоне учится, врачом хочет стать. Я тебе адреса оставлю, - Марта вытерла испачканную йодом и слезами щеку юноши.

- Я Маргарите все скажу, - пообещал Виллем, - она следующим летом из монастыря выходит.

Юноша, было, хотел рассказать тете Марте о свадьбы сестры, но потом хмыкнул:

- Может быть, этот барон Торнако умрет еще. Нехорошо такого желать человеку, но ведь он Маргариты на сорок лет старше. Как папа может..., - он отдал Марте платок. Виллем, неуверенно, спросил: «Тетя Марта..., Можно, я с вами посоветуюсь, кое о чем?»

Выслушав юношу, она рассудительно, сказала:

- Вы правильно решили, с Элизой. Молодцы. Дядя Жан хороший человек, добрый. Он свою дочь любит. А твой отец..., - Марта допила кофе, - думаю, тоже, не рассердится, - она улыбнулась. Виллем помолчал: «Спасибо вам, тетя Марта. Спасибо, что приехали».

- Беги, - велела женщина, - месье Менделеев тебя ждет.

Она протянула Виллему страницу из блокнота с адресами: «Может быть, и увидимся еще».

- Я был бы очень рад, тетя Марта, - юноша аккуратно спрятал бумагу в портмоне, - и Маргарита тоже, я уверен.

Он поцеловал Марте руку и настоял на том, чтобы оставить деньги: «Вдруг вы еще что-нибудь закажете, тетя».

Марта проводила глазами его широкие плечи в простом пиджаке и покачала головой: «Хороший мальчик. И зачем они только эти дуэли устраивают? У него все лицо в шрамах». Она вспомнила кузена Стивена и попросила еще чашку кофе:

- Они поженились, наверное. Потом на Святую Землю собирались. И когда Бет замуж выйдет? Я обещала у нее подружкой стать..., - площадь наполнялась людьми, часы пробили полдень.

- Месье Менделеев тебя ждет, - повторила она. Женщина задумалась, глядя на летнее, глубокой синевы небо, на черепичные крыши и шпили церквей Гейдельберга.

Над широкой, темной рекой Неккар, на западе, над холмами, заходило солнце. Марта прищурилась:

- Развалины замка вы мне завтра покажете, месье Дмитрий. Я остаюсь, на пару дней. Я только в воскресенье уезжаю.

Куда, она не сказала. Она коротко объяснила Менделееву, что была замужем за русским, потом жила в Китае, Японии и Америке. Добралась до Европы, она уже вдовой. Ее сына звали Петром, а больше она ничего не говорила. Они бродили по тропе философов, узкой, заросшей пышно цветущим шиповником, и спускались к реке. Над городом заиграл закат. Звонили колокола, небо стало прозрачным, вечерним. Менделеев увидел на востоке первые звезды.

Он только упомянул, что жена его старше, что у них была дочь, умершая младенцем. Он заметил, как погрустнели глаза женщины, но Марта ничего не сказала.

Марта никогда не спрашивала Питера о его девочке. Кузен привез ее в Лондон, из Ливерпуля, и они с тетей Сидонией пошли на семейное кладбище. Пожилая женщина вздохнула, глядя на могилу невестки и внучки. Люси и Тесса лежали под одним крестом белого мрамора: «Тяжело ему об этом вспоминать, милая. После похорон он плакал, бедный мальчик. Тесса у него на руках умерла, задохнулась. А потом Люси…, - Сидония махнула рукой: «Он себя в их смерти до сих пор винит. Теперь, - она ласково привлекла к себе Марту, - у нас Грегори есть. Мы тебе всегда будем благодарны».

- Девочка, - Марта мимолетно, нежно коснулась руки Менделеева.

Когда он уезжал из России, жена опять ждала ребенка. Об этом Менделеев ничего говорить не стал. Ему и не хотелось говорить. Он любовался ее красивым профилем, белой веткой шиповника, приколотой к корсету платья. Марта переоделась. Она выбрала скромный, но изящно скроенный, серо-зеленый наряд. Капор она сняла: «Обсуждать меня некому, а вы, месье Дмитрий, не будете меня выдавать».

- Не буду, - ему отчаянно хотелось коснуться губами бронзовой, играющей на ветру пряди. Волосы разделял пробор. Женщина стянула локоны в небрежный узел. Она не надела ни браслетов, ни серег, только давешний, скромный крестик.

Они смотрели в сторону мощных стен замка на холме, на гаснущее солнце, на темно-красные крыши города. Менделеев кивнул:

- Покажу, мадемуазель Марта…, - женщина, вдруг, рассмеялась: «В России, Дмитрий Иванович, меня Марфой Федоровной величали. Моего покойного отца звали Теодор».

- Марфа Федоровна, - повторил он, - вам идет это имя. Скажите еще раз, - попросил Менделеев, -скажите, как меня зовут.

- Дмитрий Иванович, - губы цвета черешни разомкнулись. Менделеев вспомнил:

- В парке, у замка любил гулять Гете. Надо ей об этом рассказать, ей будет интересно…, Господи, да о чем это я, - на него повеяло жасмином. Менделеев услышал шепот, у самого уха: «Дмитрий Иванович, вы обещали ужин. Я помню».

- Я что обещаю, то и делаю, Марфа Федоровна, - отозвался Менделеев, - а иногда делаю того, чего не обещал. Но очень хотел, - у нее были мягкие, нежные губы, она вся была, словно птичка, маленькая, хрупкая. Менделеев понял: «Я слышу, как ее сердце бьется. Господи, прости меня, это всего лишь один раз. Мы оба этого хотим. Потом она уедет, и я больше никогда ее не увижу».

Марта приподнялась на цыпочки, целуя его, вдыхая запах химикатов, свежий ветер с реки:

- Господи, прости меня. Мне ничего не надо, и не понадобится. Один раз, один только раз. С Пасхи ничего не было…, - женщина почувствовала, как закружилась голова. Марта прижалась к Менделееву, а он все целовал ее, закрыв глаза, шепча что-то ласковое, неразборчивое, русское.

Он жил в комнатах с отдельным входом и своей кухней. Они дошли туда быстро, на мосту все еще держась за руки. Оказавшись в городе, они, с тоской их разомкнули. Через десять минут Менделеев открывал дверь своего дома, ее капор полетел на персидский ковер, зашуршал шелк. Марта выдохнула: «Ужин…. Потом…».

- Потом, - он опустился на колени. В темноте передней, сквозь кружевной чулок, ее острое колено светилось снежной, неземной белизной, Марта положила руки на растрепанную, русую голову. Она сдавленно застонала, опускаясь на ступеньки, привлекая его к себе: «Еще, еще, пожалуйста…».

В спальне, при свече, он целовал старый, почти стершийся шрам на левой руке, повыше локтя, тонкие ключицы, незаметную грудь. Справа был еще один шрам. Она шепнула:

- Меня ранили, по неосторожности. Иди, иди сюда, - Марта закусила губу:

- Господи, как хорошо…, Я забыла, как это бывает, со Степушкой так долго…., ничего, а сейчас…, - она закричала, ища пальцами подушку, и услышала его потрясенный голос:

- Марта…, Я не верю, до сих пор не верю, - она сжала, до боли, его пальцы и попросила: «Поверь, пожалуйста».

Менделеев принес в спальню бутылку белого вина. Он устроил Марту в своих руках и смешливо сказал: «Оно должно было быть холодным, но не получилось, по моей вине». Марта легко дышала, положив голову на его крепкое плечо, блаженно улыбаясь.

- Я еще никогда ими не пользовалась, - весело заметила женщина, - случая не представлялось. Очень удобно, - она нагнулась и повертела пакетик, лежавший у кровати, на ковре.

- Мистер Гудьир, американец, - Менделеев поднес к ее губам бокал, - запатентовал процесс вулканизации резины двадцать лет назад. Это золотое дно, - химик рассмеялся, забрав у нее пакетик, - и короткая модель значительно удобнее. Мы пока не можем добиться того, чтобы резина была равномерно тонкой, на всем изделии. Но добьемся, - пообещал он. Марта кивнула: «Верю».

- Один все равно порвался, - вспомнила Марта и немного покраснела, - но ничего страшного. Сейчас безопасное время.

Она потянулась за своим ридикюлем: «Неудобно с Питером о таком разговаривать. Но Дмитрий Иванович прав, это золотое дно. Намекну ему как-нибудь, он поймет. Он в химии разбирается».

- Все записываешь, - Менделеев провел губами по ее худой спине, - и что это ты в блокнот свой заносишь?

Марта отбросила тетрадь и томно сказала:

- Разное, месье Дмитрий. За химией будущее, это я поняла. А теперь, - она допила вино, - теперь ты будешь отдыхать и ничего не делать, - она устроилась удобнее, бронзовые, длинные волосы разметались по кровати. Менделеев, наклонившись, зарылся в них лицом: «Разве что очень недолго, Марта».