АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— А Тим? — не сдавался Гольцев. — Руки работают. Если его расспросить ещё раз…

— Вы же сами мне весьма убедительно доказывали, Александр Кириллович, — улыбнулся Михаил Аркадьевич, — что с Тимом случай особый, исключительный, и что дальнейшее расследование не нужно и даже вредно. Я с вами согласился. Будьте последовательны, Александр Кириллович.

— Буду, — кивнул Гольцев. — Конечно, ему это лишние травмы. Жалко парня, но…

— Но не уподобляйтесь, — Михаил Аркадьевич на секунду остановился, подбирая сравнение. Спиноза и Гольцев с интересом ждали. — Чрезмерно рьяным. Когда не думают о средствах, то неизбежно теряют цель.

Спиноза и Гольцев быстро понимающе переглянулись. Михаил Аркадьевич, не обратив на это внимания, повернулся к двери и кивнул заглянувшему сержанту.

Почти сразу в кабинет вошёл Гэб. Руки за спиной, глаза опущены.

— Здравствуйте, Гэб. Садитесь.

— Здравствуйте, сэр.

Гэб сел на обычное место, положил руки на крышку стола.

— Сегодня хотелось бы поговорить о вас, Гэб. О вашем будущем. Вы думали о нём?

— Будущее раба в воле хозяина, сэр, — привычно бездумно ответил Гэб.

— Двадцатого декабря прошлого года все отношения рабской зависимости прекращены. Вы слышали об освобождении всех рабов?

— Да, сэр.

— Почему вы не ушли от Кропстона?

Гэб поднял глаза и медленно неприязненно улыбнулся.

— И потом кричать от боли, как Чак? Я через две камеры его слышу, сэр. Он горластый.

— И вы решили остаться рабом, Гэб?

— Я хотел жить, сэр, — снова опустил глаза Гэб.

— Значит, когда вас выпустят, вы вернётесь к Старому Хозяину?

Гэб вскинул глаза и вдруг подался к ним всем телом.

— Сэр, возьмите меня к себе. Своим рабом. Вам же нужен… Я и шофёром могу, и секретарём, и камердинером. Я… я русский выучу, сэр.

Михаил Аркадьевич грустно улыбнулся, покачал головой.

— У нас нет рабов, Гэб.

— Сэр, вы можете называть меня, как вам угодно. Я знаю, есть адъютанты, денщики, референты… Это же всё равно то же самое, сэр.

— Однако, — хмыкнул Спиноза.

— Гэб, — сказал Гольцев, — я знаю одного парня. Он перегорел ещё зимой. Не скажу, что он благоденствует, но он живёт, работает, растит сына. Он был в вашей десятке, — Гэб недоверчиво улыбнулся. — Его зовут Тим. Помнишь Тима?

— Сэр, я помню Тима. Его сдали в аренду, и он погиб.

— Почему ты так думаешь?

— Его хозяин должен был… всё сделать и вернуться. Он не вернулся, значит, погиб. Если мёртв хозяин, раб-телохранитель не должен жить.

— А если Тим уцелел?

— Он бы вернулся один, — Гэб опустил голову. — Чтобы принять награду. Или наказание.

— Какую награду?

— У раба одна награда, сэр. Лёгкая смерть от руки хозяина.

— А наказание?

— Трудная смерть. Смерть под пыткой, — Гэб пожал плечами и вскинул голову. — Сэр, раз вы решили, что я должен гореть, раз вы осудили меня… Я всегда выполнял приказы. Чак мечтал убить хоть одного белого по своей воле. А теперь он горит.

— А о чём мечтал ты, Гэб?

— О лёгкой смерти от руки хозяина, сэр, — почтительный ответ прозвучал издёвкой.

— А сейчас? — улыбнулся Гольцев.

— А разве что-то изменилось, сэр? — равнодушный тон сменился вызывающим так резко, что они невольно переглянулись.

Гольцев встал и шагнул к Гэбу.

— Думаешь нарваться на удар, ответить и в драке получить пулю, Гэб? Так? Не выйдет.

Гэб молча опустил голову на сжатые кулаки.

— Ответь мне на один вопрос, Гэб, — Гольцев сделал паузу, но Гэб оставался неподвижным. — Ты вернёшься к Старому Хозяину? Хочешь вернуться?

Михаил Аркадьевич одобрительно кивнул. Плечи и затылок Гэба задрожали.

— Нет, — наконец всхлипнул он. — Я не хочу, сэр, простите, не надо. Лучше… лучше гореть.

— Он убьёт тебя? Ты этого боишься?

— Он… сам не убивает, — всхлипывал Гэб, — но… он сделает так, чтобы я сам себя… Когда он захочет, он всё может.

— Он может, пока ты и такие как ты, любого цвета, его слушаются, — свирепо сказал Гольцев.

И тут Гэб внезапно заговорил, впервые сам.

— Вы спросили, сэр, о чём я мечтал. Я мечтал сам выбирать себе хозяина, сэр. Неужели и сейчас этого нельзя, сэр?

— Нельзя, — резко ответил Михаил Аркадьевич. Жестом он отодвинул Гольцева и подошёл к столу, за которым сидел Гэб. — Посмотрите на меня, Гэб.

Гэб медленно поднял залитое слезами лицо.

— Рабство отменено, Гэб. И даже если вы хотите остаться рабом-убийцей, палачом, то этого нельзя. И просто рабом нельзя.

Гэб покачал головой.

— Раб всегда будет рабом, сэр. Вы прикажете мне гореть, и я буду гореть. Но свободным я не стану.

Михаил Аркадьевич улыбнулся.

— Вы молодец, Гэб. По приказу свободным не станешь. А разве вы не хотели стать свободным?

Гэб резко отвернулся от него. Михаил Аркадьевич кивнул.

— Ну что же, Гэб. В тюрьме вас держать не за что и незачем. Вы не совершили никакого преступления, — Гэб медленно повернулся к нему. — Но отпустить вас… на свободу, как остальных задержанных, мы не можем. Вы… подчинитесь любому мерзавцу, который объявит себя вашим хозяином, и выполните его любой приказ.

— Нет, сэр! — вырвалось у Гэба.

— Даже если он скажет те слова, Гэб? — грустно улыбнулся Михаил Аркадьевич, выделив голосом слово "те".

— Вы… вы знаете их? — завороженно смотрел на него Гэб.

— Я — нет. Но… ваш Старый Хозяин, которого вы так боитесь, что имени его не называете, он знает. Он может передать их любому. Так? Так, Гэб. И вы будете опять убивать тех, на кого вам укажет ваш хозяин.

— Тогда убейте меня, сэр.

— Нет. Вас сегодня перевезут в госпиталь.

— К врачам? — в голосе Гэба искренний страх. — Вы отдаёте меня врачам, сэр?

— Там вам помогут. И вам, и Чаку.

Гэб опустил голову.

— Такова ваша воля, сэр. Слушаюсь, сэр.

Гольцев досадливо мотнул головой, но Михаил Аркадьевич продолжал:

— Вас ломали, Гэб. Вы сами рассказывали нам, как это делали. С вами. С Чаком. С другими. Теперь сломанное надо чинить. Вы сами с этим не справитесь. Значит, вам помогут.

— Тим… тоже там будет? — глухо спросил Гэб.

— А зачем? Тим справился сам.

Гэб опустил глаза.

— Слушаюсь, сэр.

— Когда-нибудь мы продолжим этот разговор, — пообещал Михаил Аркадьевич, отходя к столу и вызывая конвой.

— Слушаюсь, сэр, — упрямо повторил Гэб.

В кабинет заглянул сержант.

— Идите, Гэб.

Гэб встал, заложил руки за спину и, не оглядываясь, пошёл к двери.

— Упрямый, — одобрительно сказал Гольцев, когда за Гэбом закрылась дверь.