Домби и сын - Чарльз Диккенс

— За что же, Робинъ?

— Да такъ. Дѣлъ-то особыхъ, видишь ты, нѣтъ, ну a на всякій случай велѣно держать ухо востро.

— Хозяинъ за границей, Робби?

— Ахъ, да что тебѣ! Пожалуйста, миссисъ Браунъ, давай толковать о чемъ-нибудь другомъ.

М-съ Браунъ быстро поднялась съ мѣста къ большому отчаянію Точильщика, который, удерживая ее, лепеталъ:

— Да, миссисъ Браунъ, да; мнѣ сдается, онъ точно за границей. На что это она такъ пристально смотритъ? — прибавилъ Точильщикъ, указывая на дочь, глаза которой устремлены были на лицо, выглядывавшее изъ-за дверей.

— Не тронь ея, касатикъ, — сказала старуха, прижимаясь къ нему тѣснѣе, чтобы онъ не оглянулся назадъ. — Это ужъ y нея такой обычай, пусть ее. Ты говори со мной, Робинъ. Видалъ ты y него эту барыню, касатикъ?

— Какую барыню, миссисъ Браунъ?

— Ну вотъ, будто и не знаешь, касатикъ?

— Право не знаю, бабушка, — вопилъ Точильщикъ, тономъ отчаянной мольбы.

— Барыню, которая къ нему ѣздила, м-съ Домби, что-ли?

— Да, помнится, я видѣлъ ее одинъ разъ.

— Когда же, касатикъ? въ тотъ вечеръ, когда она уѣхала съ нимъ? — говорила старуха, пристально всматриваясь въ измѣняющіяся черты его лица. — Ага! вижу по глазамъ, что въ тотъ вечеръ.

— Ну ужъ такъ и быть, если видишь, миссисъ Браунъ; нечего, стало быть, запускать клещи въ бѣднаго парнюгу, чтобы развязать его языкъ.

— Куда же они уѣхали той ночью, Робинъ? По прямой дорогѣ, касатикъ? Какъ они уѣхали? Гдѣ ты ее видѣлъ? Смѣялась она? плакала? Разсказывай обо всемъ, голубчикъ, — выкрикивала старуха, прижимаясь къ нему ближе и схвативъ его за обѣ руки, при чемъ глаза ея прыгали и сверкали необыкновеннымъ свѣтомъ. — Ну, раскошеливайся! Мнѣ надобно знать обо всемъ. Впередъ, голубчикъ! Вѣдь мы съ тобой давно мѣняемся нашими секретами, не такъ ли? Мы не выдадимъ другъ друга. Прежде всего, куда они поѣхали, Робинъ?

Злосчастный Точильщикъ вздохнулъ тяжело и остановился.

— Оглохъ, что ли, ты? — спросила старуха сердитымъ голосомъ.

— Погоди, миссисъ Браунъ, я вѣдь не такъ скоръ, какъ молнія. A желалъ бы, чортъ побери, сдѣлался на этотъ разъ громовой стрѣлой, чтобы упасть на нѣкоторыхъ людей, которые, видишь ты, слишкомъ лакомы до чужихъ дѣлъ.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, миссисъ Браунъ, что не мѣшало бы намъ съ тобой выпить по стаканчику настойки. Сердцу, знаешь, какъ-то веселѣй. Ну, такъ куда они уѣхали, спрашиваешь ты? То есть, куда уѣхали, онъ и она, такъ что ли?

— Да, да, касатикь.

— Сказать по правдѣ, они никуда не уѣхали, то есть, оба-то они, вмѣстѣ-то, я разумѣю, никуда не уѣхали.

Вѣдьма приготовилась, по-видимому, опять вцѣпиться въ его волосы и горло, но удержалась въ ожиданіи дальнѣйшихъ объясненій.

— Такъ-то, бабуся, — продолжалъ отчаянный Точильщикъ, — ни одинъ чортъ тебѣ не скажетъ, куда они поѣхали, потому что, видишь ты, они уѣхали различными дорогами, по одиночкѣ.

— Вотъ что! Смекаю, касатикъ: они назначили мѣсто, гдѣ должны съѣхаться? Такъ, такъ!

— То есть, если бы имъ не нужно было съѣхаться, они, я полагаю, остались бы дома, миссисъ Браунъ, не такъ ли?

— Правда, касатикъ, правда. Ну, что дальше? продолжай? — говорила старуха, ухватившись крѣпче за его руки, какъ будто опасаясь, какъ бы онъ не ускользнулъ.

— Да что же тебѣ надобно, миссисъ Браунъ? Развѣ этого мало? — возразилъ отчаянный Точильщикъ, терпѣвшій во все это время невыносимую пытку, какъ будто съ каждымъ отвѣтомъ вытягивалась изъ него новая жила. — То есть, еще смѣялась ли она въ ту ночь? Кажись, ты спрашивала, бабушка смѣялась ли она?

— Или плакала? — прибавила старуха, кивая головой.

— Не смѣялась и не плакала, — сказалъ Точильщикъ. — Она была такъ тверда, когда она… и я… послушай, бабушка, тебѣ, я вижу, нужна вся подноготная. Такъ и быть! Только дай напередъ торжественную клятву, что ты никому объ этомъ не заикнешься.

— Мгсъ Браунъ, іезуитка отъ природы, немедленно поклялась всемогущимъ Творцомъ, прибавивъ, что въ случаѣ нарушенія клятвы, она готова провалиться въ преисподнюю, въ таръ-тарары. При этомъ она сдѣлала исподтишка лукавый кивокъ на м-ра Домби.

— Такъ въ ту пору, говорю я, когда она и я пошли къ Саутгемптону {Southampton — одиа изъ главныхъ частей Лондона на берегу Темзы, гдѣ есть перевозъ, называемый также Southampton. Прим. перев.}, она была такъ тверда, какъ гранитъ, — продолжалъ Точильщикъ. — Такою же она была и поутру, миссисъ Браунъ. Когда на разсвѣтѣ она сѣла въ шлюпку и поѣхала, я, какъ ея слуга, стоялъ на берегу, чтобы видѣть, все ли благополучно, она ни въ чемъ и нисколько не измѣнилась. Теперь довольна ли ты, миссисъ Браунъ?

— Нѣтъ, голубчикъ, еще не совсѣмъ, — отвѣчала м-съ Браунъ рѣшительнымъ тономь.

— Вотъ навязалась старуха! Ахъ, Ты Господи, Твоя воля! — визжалъ неутѣшный Точильщикъ, безполезно горюя о своей судьбѣ. — Да чего тебѣ еще надо, миссисъ Браунъ?

— Что сталось съ хозяиномъ? куда онъ дѣвался? — спрашивала старуха, прижимаясь къ нему тѣснѣе и пронизывая его своими кошачьими глазами.

— Ну, вотъ этого я, ей же ей, не знаю, миссъ Браунъ, — отвѣчалъ Точильщикъ. — Лопни мои глаза, если я вѣдаю сколько-нибудь, что онъ тогда дѣлалъ, куда поѣхалъ или зачѣмъ. Помню только, и хорошо помню, онъ сказалъ мнѣ на прощаньи, чтобы я держалъ свой языкъ за зубами; не то прибавилъ онъ, я повѣшу тебя на первой осинѣ. И я скажу тебѣ, м-съ Браунъ, какъ искреннему другу, что если тебѣ вздумается проболтаться кому-нибудь ма счетъ того, о чемъ мы съ тобой толковали, то ужъ лучше ты взорви себѣ черепъ или сожги себя вмѣстѣ съ этой избушкой, не то онъ догонитъ и захватитъ тебя въ самомъ омутѣ чертей. Ты и вполовину его не знаешь такъ, какъ я, миссисъ Браунь! Не будетъ отъ него никакого спасенья, говорю тебѣ.

— Развѣ я не поклялась тебѣ, голубчикъ? — возразила старуха тономъ упрека. — Небось, я сумѣю сдержать клятву.

— То-то же, смотри, миссисъ Браунъ, я надѣюсь, ты не захочешь погубить ни себя, ни меня.

При этомъ дружескомъ совѣтѣ онъ бросилъ на нее умильный взоръ и съ особеннымъ эффектомъ кивнулъ головою; но, не находя слишкомъ большой отрады при встрѣчѣ съ желтымъ лицомъ и хорьковыми бѣлками старой вѣдьмы, прижавшейся къ нему еще тѣснѣе, онъ неохотно опустилъ глаза въ землю и сѣлъ переминаясь на свой стулъ, рѣшившись, по-видимому, во что бы то ни стало, хранить упорное молчаніе при всѣхъ послѣдующихъ вопросахъ. Старуха между тѣмъ, пользуясь этимъ случаемъ, подняла на воздухъ указательный палецъ своей правой руки, давая знать своему тайному наблюдателю, что вотъ теперь-то собственно онъ долженъ слушать обоими ушами.

— Робинъ? — начала м-съ Браунъ самымъ вкрадчивымъ тономъ.

— Ну, да что еще, миссисъ Браунъ?

— Робинъ! гдѣ уговорился твой хозяинъ съѣхаться съ этой барыней?

Точильщикъ повернулся два-три раза на своемъ стулѣ, взглянулъ на полъ, взглянулъ на потолокъ, закусилъ ноготь большого пальца, перебралъ всѣ пуговицы на жилетѣ и, взглянувъ искоса на свою неумолимую мучительницу, окончательно сказалъ:

— Какъ я могу это знать, миссисъ Браунъ?

Старуха опять, какъ прежде, сдѣлала сигналъ своимъ указательнымъ пальцемъ.

— Пошевеливайся, любезный, пошевеливайся! Не къ чему было доводить меня до этого мѣста и бросить ни съ чѣмъ. Я хочу знать и буду знать во что бы то ни стало.

— Да ты таки посуди сама, неразумная ты женщина, какъ могу я выговаривать французскія имена городовъ?

— Ты могъ слышать, какъ ихъ произносили при тебѣ. Пошевеливайся, Робби!

— При мнѣ ихъ вовсе не произносили, миссисъ Браунъ.

— Ну, такъ ты видѣлъ, любезный, какъ ихъ писали, и теперь ты можешь ихъ сложить, — быстро подхватила старуха, не спуская съ него глазъ.

Проникнутый невольнымъ удивленіемъ къ этой необыкновенной догадливостисвоего палача, Робинъ испустилъ не то стонъ, не то крикъ и, порывшись нѣсколько времени въ карманѣ своего жилета, вынулъ оттуда кусокъ мѣлу.

— Изволь, миссисъ Браунъ, напишу. Только ужъ ты ни о чемъ больше меня не спрашивай: это было бы безполезно. Я ничего не знаю и, слѣдовательно, ничего не могу сказать. Долго ли и зачѣмъ будутъ они ѣхать порознь, что и какъ станутъ дѣлать, когда съѣдутся, — все это мнѣ столько же извѣстно, миссисъ Браунъ, какъ и тебѣ, то есть, я рѣшительно ничего тутъ не смыслю. Ты сама повѣришь, если скажу, какъ я отыскалъ это слово. Сказать, миссисъ Браунъ?

— Скажи, лебедикъ.

— Изволь, бабушка. Когда… только чуръ уже больше не спрашивать! — говорилъ Робинъ, поворачивая къ ней свои глаза, которые были теперь безсмысленны и сонливы. — Не станешь спрашивать?

— Не стану, касатикъ.

— Ну, такъ это случилось вотъ какимъ манеромъ. Оставивъ со мной эту леди, хозяинъ положилъ ей въ руку какую-то записку, сказавъ, что это на случай, если она забудетъ. Но она не боялась забыть, потому что, лишь только онъ отвернулся, она изорвала бумагу въ клочки и выбросила за окно кареты. На бумагѣ было всего только одно слово — я это хорошо видѣлъ — и я поспѣшилъ подобрать клочекъ, на которомъ оно было написано. Это слово я, пожалуй, нарисую тебѣ, миссисъ Браунъ, да только смотри, помни свою клятву.